#11 Печать пожирателя Глава 1 Пять лет спустя 29 мая 2041 года. Подмосковное поместье Апостоловых. «Ласточка» плавно заложила вираж, и в иллюминаторе открылся вид, от которого на мгновение забылась давящая усталость. Внизу, в обрамлении темнеющего леса и извилистой ленты реки, лежало моё поместье — земельный надел, пожалованный пять лет назад вместе с титулом барона. В центре здоровенного участка в несколько гектар возвышался белокаменный особняк в стиле, который архитекторы назвали «нео-имперским с элементами магического конструктивизма». Он отражал последние лучи заходящего солнца. От трёхэтажного здания к югу террасами спускался парк с идеально подстриженными живыми изгородями, серебряными гледичиями, чьи листья шелестели даже в безветрие, и аллеей сияющих сфер, уже начинавших мерцать в вечерних сумерках. К западу виднелся тренировочный полигон с манекенами и мишенями, а к востоку — спокойная гладь озера. На севере расположилась масса построек — начиная от казарм моей личной гвардии, до лабораторий, конюшен, гаражей, и прочей мелочёвки. Это было не просто имение. Это был оплот, крепость — символ того, чего я сумел достичь, начав всё с чистого листа. Пять лет… Целых пять лет прошло с того дня, когда я, обессиленный и пустой, стоял у окна в квартире отца. Пять лет упорного, изматывающего труда. Я не просто вернулся к тому, с чего начинал. Я прорвался дальше. Уровень Магистра — немалое достижение для того, кто пять лет назад был «нулём». Да что там «немалое»⁈ В мире за всю историю магии не было подобного прецедента! Никто не развивался так быстро! А главное — я вернул часть навыков Пожирателя. Не ту слепящую, вселенскую мощь, что бушевала во мне раньше, а нечто более сдержанное, контролируемое. Тонкий, но абсолютный контроль над крошечными, по прежним меркам, потоками энергии. Я снова мог поглощать, впитывать, трансформировать — пусть и не всё, что прежде. Никаких эмоций, памяти и материи. Никаких масштабов, способных погасить звезду или прото-божество… Но… достаточных, чтобы выжить в этом новом, опасном мире. Сегодняшний рейд в Урочище «Серый Зев» на севере Урала оставил после себя привычный горький привкус. Силы хватило, чтобы отбиться, заблокировать аномальный выброс и даже уничтожить пару мелких тварей, пополнив свои запасы редких ингредиентов. Но до полного запечатывания разлома, как я делал когда-то, было ещё далеко. Рейдов пятнадцать-двадцать, если там не вырастет что-то новенькое… В костях и мышцах ныла усталость, а на языке стоял привкус озона и тлена. АВИ с почти неслышным шипением коснулся посадочной площадки из полированного гранита позади особняка. Дверь отъехала, и в салон ворвался прохладный вечерний воздух, пахнущий хвоей, влажной землёй и дымком из камина — запах дома, запах покоя… На заднем крыльце, под светом магических фонарей, стояли двое. Первой была Илона. Моя Илона… В простом тёмно-зелёном платье, её рыжие волосы, собранные когда-то подаренным мной обручем, словно живое пламя впитывали последний свет дня. Рядом с ней, уцепившись в складки платья, стоял маленький трёхлетний мальчуган с чёрными, как у меня, волосами и огромными, золотистыми, как у матери, глазами. Я сошёл на землю, и тяжёлые ботинки глухо стукнули по камню. Усталость мгновенно отступила, сменившись тёплой, почти болезненной волной нежности. Илона встретила мой взгляд, и в её глазах я прочёл всё — и любовь, и тревогу, и безмерное облегчение. А потом маленькая фигурка сорвалась с места и помчалась ко мне. — Папа! Папа прилетел! Я наклонился и на бегу подхватил его на руки. — Привет, проказник! Ну что, натворил дел, пока меня не было? — Не-а! — Честно? — Не-а… Я рассмеялся, и Дмитрий, названный в честь деда (призрак до сих пор ржал над этим и говорил, что так не принято, что он ещё не отошёл в мир иной) вцепился мне в шею маленькими, но удивительно сильными ручками, и его смех, звонкий и чистый, как колокольчик, разогнал последние тени ада прошедшей недели. Илона подошла следом, поцеловала меня и тоже обняла. — Мы скучали. — И я скучал, дорогая. — Ты мне задолжал, Апостолов… — Дай хоть переоденусь… Сдержанный кашель, донёсшийся сбоку, привлёк моё внимание. На краю посадочной площадки застыли в почтительных позах двое мужчин. Первый — Андрей Игнатьевич, мой управляющий. Бывший офицер, участвующий в битве за Москву и получивший серьёзное ранение, чья выправка и аккуратно подстриженная седая бородка кричали о дисциплине и порядке громче любых слов. Второй — Витя Громов, начальник моей личной охраны. Массивный, как скала, с бычьей шеей и взглядом, успевшим за долгие годы службы в спецназе увидеть всё, что только можно. На его бронежилете поблёскивали руны активной защиты. — Барон, — первым начал Андрей Игнатьевич, сделав лёгкий кивок, — Добро пожаловать домой. Поздравляю с успешным завершением операции в «Сером Зеве». Служба безопасности доложила, что угроза нейтрализована. — На текущем этапе — да. Но работы ещё полно… В любом случае, это ерунда, по сравнению с тем, что было в Карелии, — отмахнулся я, всё ещё не выпуская Диму, который устроился у меня на руках, уткнувшись носом в шею. — Тем не менее, — вступил Громов, его голос был низким и глухим, словно подземный гул, — Пока вы были в пути, из Кремля поступил запрос. Его Величество Государь желал бы вас видеть. Лично. Вам передали пакет с предварительными данными. Я почувствовал, как по спине пробежали лёгкие, холодные мурашки. Не страх, а скорее… раздражение. Предсказуемое и утомительное. — Отправьте посыльного Его Величеству. Пусть передаст, что завтра к девяти утра я буду в его распоряжении и составлю ему компанию, — сказал я, стараясь, чтобы в голосе не прозвучало ничего, кроме почтительной готовности, — А сейчас я хочу поужинать с семьёй. — Так точно, барон, — кивнул Громов, и в его каменных глазах мелькнуло что-то, отдалённо напоминающее понимание. Оба поклонились и удалились вглубь дома, оставив нас одних. Я поставил Диму на землю, и он, тут же схватив меня за палец, поволок к дому, что-то оживлённо лопоча о новом деревянном драконе. Илона шла рядом, и её пальцы мягко переплелись с моими. Идя по освещённой аллее к сияющему огнями особняку, я не мог отогнать от себя навязчивую мысль. Пять лет. Всего пять лет прошло с той поры, когда моя жизнь была сплошным водоворотом. Убийство Распутина, побег из столицы, погони, схватки с древними богами, путешествия в забытые Урочища, риск, адреналин, ощущение, что каждый день может стать последним… Вся эта сумасшедшая, дерзкая, смертельно опасная гонка! И куда всё это делось? Превратилось в… ответственность. В монотонность совещаний, отчётов и бесконечных бумаг. В стабильность распорядка дня, где даже вылазки в Урочища стали рутиной, а не приключением. Теперь я — барон Апостолов, официальный глава новой структуры под личным патронажем Императора. Название у неё было длинное и казённое, но суть сводилась к одному: сдерживание угроз, исходящих от Урочищ. Теперь мы практически не могли их уничтожать, как раньше — без Эфира и силы Ядра Юя это было подобно попытке вычерпать океан чайной ложкой. Но благодаря моему опыту и развитию разработок «Маготеха» и РАН, мы научились их локализовывать, укреплять барьеры, предсказывать всплески активности. Время от времени, собрав все силы и ресурсы, нам даже удавалось «запечатать» особенно опасный разлом и вытянуть из него всю изменённую магию, развоплотить её. Это была война на истощение, медленная, методичная и неблагодарная. Иногда я ловил себя на мысли, что скучаю по прежнему хаосу. По тому Марку, который мог одним усилием воли переписать реальность. Теперь же… Теперь мне приходилось делать это с помощью докладных записок, штата сотрудников и утверждённых смет. Подумав об этом, я едва не рассмеялся. Да уж, слышал бы ты себя, маркелий А’стар, молодой бог, который в своё время… Эх, даже не верится, что всё это было со мной… И как живут мои родственники, которым сотни тысяч, миллионы лет⁈ Неудивительно, что они становятся такими бесчувственными придурками, как Ур-намму или Титанос. Даже не уверен, что мне хотелось бы такой же участи. Отдав ещё пару распоряжений своим людям, я сходил в душ, переоделся и мы с женой и сыном устроились в малой столовой — уютной комнате с панелями из красного дерева и огромным камином, который сейчас, разумеется, пустовал. Запах жареной дичи с можжевельником и свежеиспечённого хлеба был раем после химической вони Урочища. Дмитрий, усаженный в высокий детский стул, с энтузиазмом уплетал картофельное пюре с паштетом из дикого гуся, периодически показывая на меня ложкой и что-то радостно восклицая. Я в ответ то и дело кидал в него хлебные комочки, заставляя смеяться ещё сильнее. Илона налила мне бокал красного вина. Её взгляд был тёплым, но в уголках глаз таилась лёгкая озабоченность. — Кстати, хотела тебе кое-что рассказать, — начала она, как бы между прочим, тоже отламывая кусочек хлеба и макая его в гуляш, — Наш маленький погромщик пару дней назад устроил здесь небольшой коллапс. Я поднял бровь, отпивая вино. — Очередной шедевр на стене? Или снова разобрал по винтику охранного голема? — Хуже, — рыжая усмехнулась, — Он, гуляя с няней по саду, умудрился незаметно для всех «сожрать» три защитных артефакта, закопанных по периметру розового сада. — Ты серьёзно? — Абсолютно. Дима полностью опустошил их. Андрей Игнатьевич потом полдня бегал с прибором, не понимая, почему контур безопасности поместья выдаёт ошибку. Оказалось, наш сын просто прошёл мимо и почувствовал, что там «вкусно пахнет». Я не смог сдержать смех — громкий и искренний. Дима, услышав мой хохот, тоже засмеялся. — Ну, чему тут удивляться? — я покачал головой, смотря на сына с гордостью и некоторым изумлением, — Весь в меня. Рано у него способности пожирателя проснулись… Яблочко от яблони… Илона тоже рассмеялась, и в её золотых глазах заиграли хитрые искорки. — Видимо, не только пожирателя, но и… — она намеренно сделала драматическую паузу, обводя взглядом нашу богатую гостиную, парк за окном и всю эту роскошь, — … кое-чего ещё. Не каждый ребёнок может на таком инстинктивном уровне чувствовать и поглощать сложные магические конструкции. Это уже не просто голод, это… чутьё, присущее… Я понял, к чему она клонит. К тому, о чём мы предпочитали не говорить вслух. К моему божественному, иномировому происхождению. — Жёнушка, угомонись! — я снова рассмеялся, но на этот раз в моём смехе прозвучала лёгкая, предупредительная нотка. Я протянул руку через стол и накрыл ладонь Илоны своей, — Мне достаточно и тех «признаний», что официально задокументированы в указах Его Величества. Титула Первого Пожирателя Империи с меня на ближайшую сотню лет хватит. Не будем пугать ребёнка раньше времени моими… генеалогическими особенностями. Пусть пока просто будет сыном своих родителей. Илона вздохнула, но улыбка не сошла с её лица. Она перевернула свою руку и сжала мои пальцы. — Пусть так, ты же знаешь, что я просто шучу, дорогой. Но готовься, барон, к новым счётам от «Маготеха» на восстановление защитных контуров. Вот увидишь — наш маленький «наследник» в ближайшее время явно ещё не раз проверит прочность твоего кошелька. Продолжая перешучиваться, мы закончили ужин, а после я подхватил на руки сонного Дмитрия, который уже с трудом моргал, уткнувшись щекой мне в плечо. Запах детского шампуня и чего-то безоговорочно родного вытеснил из ноздрей последние шлейфы тлена Урочища. Я отнес сына в детскую, уложил в кроватку под балдахином, сотканным из легчайшей шелковой иллюзии, мерцающей крошечными звездочками, и принялся рассказывать импровизированную сказку — и не смог удержаться, чтобы эта сказка не была о звёздном страннике, который прибыл на Землю чтобы спасти её. К концу этой сказки Дима кое-как что-то пробормотал, сжав в кулачке край одеяла, и почти мгновенно уснул, его дыхание стало ровным и глубоким. Постояв над ним еще мгновение, я только покачал головой — ну и ну, у меня сын… До сих пор никак поверить не могу. Не думал, что у меня появится наследник в таком юном возрасте. Ладно тысяча лет, две — три — но не двести пятьдесят же! Хмыкнув про себя, я погасил свет и вышел, осторожно прикрыв за собой дверь. В дальнем конце коридора меня уже ждала Илона. Она прислонилась к дверному косяку наше спальни, и в её позе, в темнеющих зрачках, читалось молчаливый вопрос — и обещание. Весь день, всю эту бесконечную неделю напряжения, я носил на себе панцирь барона, магистра, солдата. Теперь, под её взглядом, он треснул. Я не сказал ни слова. Просто шагнул к ней, и мои губы нашли её. Это был не нежный поцелуй, а жесткий, жаждущий, страстный! Она ответила мне с той же силой, её пальцы впились в мои волосы, притягивая ближе. Вкус вина с ее губ смешался с её собственным, уникальным вкусом — сладковатым, с лёгкой горчинкой, как спелый гранат. — Марк… — прошептала она, отрываясь на секунду… Её дыхание было горячим и прерывистым. Я в ответ лишь подхватил её под бедра, толкнул дверь комнаты, затащил туда и прижал к стене. Она обвила ногами мой пояс, и мои руки сами потянулись к застежке её платья. Ткань с шелковистым шуршанием поддалась, обнажая горячую кожу. Мои пальцы скользнули по её спине, ощущая под ладонью мурашки и легкую дрожь. Илона запрокинула голову, обнажив шею, и я прильнул губами к её пульсирующей вене, чувствуя, как бьётся её сердце — в унисон с моим. Мы не говорили. Из нас вырывались лишь глухие стоны, прерывистое дыхание и шепот моего имени, который она вдавливала мне в губы с каждым новым поцелуем. Она стащила с меня рубашку, её руки прижимались к моей спине, к старому шраму, оставленному одной из тварей Урочища. Мы добрались до кровати, оставляя за собой след из разбросанной одежды. В полумраке, в луче лунного света, падающего из окна, тело Илоны казалось высеченным из мрамора. Я покрывал его поцелуями, опускаясь всё ниже и ниже, ощущая солоноватый вкус её кожи, вдыхая пьянящий аромат, смешанный с запахом её духов и нашего общего возбуждения. А потом мы сплелись воедино. Ее стоны, сначала тихие и прерывистые, становились громче и увереннее с каждым моим движением. Она повторяла мое имя, то шепотом, то срываясь на хриплый крик, когда я находил особенно глубокий ритм. Ее пальцы бродили по моей спине, то лаская, то впиваясь в мышцы и оставляя на коже следы своего нетерпения. В какой-то момент она оказалась сверху, замерла на мгновение… Её глаза, темные и бездонные в полумраке, поймали мой взгляд, а затем она принялась двигаться. Это было гипнотическое, чувственное покачивание бедер, затем более резкие движения. Илона запрокинула голову, и свет луны скользнул по изгибу её шеи, по каплям пота на ключицах. Я держал её за бедра, помогая ей, следуя за её ритмом, зачарованный видом её наслаждения. Опустив руки на мою грудь, она наклонилась ко мне, и наши губы снова встретились в жгучем поцелуе. Её грудь скользила по моей коже, а её волосы падали нам на лица, словно создавая интимный шатер. Мы двигались так, пока её дыхание снова не стало сбиваться, а стоны не перешли в отчаянные мольбы. Это был не просто секс. Это было сражение и спасение одновременно. Ярость и нежность. Каждое наше движение было клятвой, а каждое прикосновение — молитвой. Она принимала меня всего — и того героя с плакатов, и того обескровленного пожирателя, и того просто уставшего мужчину, который боялся не справиться. В её объятиях, в её стонах и цепких пальцах, я снова становился просто Марком. Её Марком. Мы двигались в этом неистовом, но интимном танце еще долго, снова и снова меняя угол и ритм, продлевая наслаждение, откладывая неизбежную развязку… — Марк, я не могу больше… я сейчас… Позже, когда страсть улеглась, сменившись довольным умиротворением, мы лежали, прислушиваясь к биению наших сердец. Голова жены покоилась на моей груди, а мои пальцы лениво перебирали ее распущенные рыжие волосы, пахнущие цветами. — Было… Классно, — сонно пробормотала она. — О да, мне тоже понравилось. — Ляжешь спать сейчас? — Может, чуть позже. — Трудоголик… — Что уж тут поделать, — так же тихо ответил я, целуя её в лоб, — Приду чуть позже. — Чтобы утром был на месте, понял? — снова пробормотала она, отворачиваясь, — У меня на тебя много планов… Я тихо рассмеялся, высвободился из её объятий, натянул брошенные на пол брюки и вышел в коридор. Тело было расслабленным, мышцы приятно ныли, а на губах все еще оставался её вкус… Тяжесть дня снова навалилась на плечи, но теперь это была знакомая, почти ритуальная усталость. Я прошел по длинному коридору, поднялся на третий этаж и разблокировал магические печати своего кабинета. Дубовая дверь с инкрустацией из обсидиана и серебра была не просто дверью. Воздух перед ней звенел от сконцентрированной мощи. Я приложил ладонь к холодной поверхности, чувствуя, как узоры под пальцами на мгновение вспыхнули бирюзовым — ответный импульс моего собственного, скромного резерва Искры. Послышался тихий щелчок, и дверь бесшумно отъехала в сторону. Воздух внутри был прохладным, пах старой кожей переплетов, полированным деревом и озоном от работающих магических кристаллов. Кабинет был моей крепостью в крепости. Стены, усиленные сплавами с добавлением измельченного праха добытых из Урочищ тварей, поглощали любые звуки и попытки ментального сканирования. На полках стояли не только книги, а артефакты-хранилища (даже допуск в карманное измерение, которое мы с Илоной сконструировали заново — прошлое сгинуло во время сражения с Ур-Намму вместе с моей квартирой). Над камином висел не просто мой портрет, а сложный резонатор, гасящий любые попытки дистанционного наблюдения. Я опустился в кресло за массивным столом из черного дерева и запустил голографический интерфейс. Панели вспыхнули в воздухе, предлагая гору неотвеченных сообщений, отчётов и сводок. С тоской взглянув на эту цифровую лавину, я принялся за работу — методично, как привык за эти годы. Сначала — оперативная сводка по Урочищам. Карта мира была испещрена пульсирующими точками разного цвета: от тревожного жёлтого до густо-багрового. «Серый Зев» теперь отображался спокойным синим — локализован. Но другие… Особенно тревожил кластер в Юго-Восточной Азии и растущее пятно в центре бывшей Германии. Они по-прежнему разрастались, это был неизбежный процесс, подобный эрозии. Но сводки показывали, что в последние месяцы их экспансия замедлилась. Благодаря усилиям моего ведомства, созданной нами сети мониторинга и тем немногим «запечатываниям», что мы могли себе позволить. Это была не победа — рутинная, ежедневная борьба за сдерживание, и сегодня мы в ней ещё чуть-чуть преуспели. Я переключился на мировые новостные потоки. И здесь картина была… странной. После победы над Ур-Намму мир на короткий миг охватило ликование, эйфория единства перед лицом космического ужаса. Но сейчас… Сейчас его сменила какая-то непонятная, густая напряженность. Никаких громких конфликтов, открытых войн — но в аналитических отчётах моих людей пестрели слова: «необъяснимое ужесточение риторики», «внезапные торговые ограничения», «закрытие магических архивов для международных исследователей». Страны, плечом к плечу отражавшие атаки тварей, теперь смотрели друг на друга с подозрением, причины которого ускользали от любой логики. Было ощущение, что все замерли в ожидании какого-то толчка, но что его должно вызвать — было совершенно непонятно. Эта тишина, это напряженное затишье бесило меня куда сильнее любой открытой угрозы. Когда на часах отобразилось три часа ночи, все сводки были изучены, самые неотложные дела разобраны, ответы на письма написаны — но сон всё никак не шёл. Привычная усталость странным образом перешла в нервное, тревожное бодрование. Отголоски дневного боя, странная мировая напряженность и даже теплота, оставшаяся на коже после Илоны — всё это смешалось в голове в беспокойный коктейль. Сидеть в кабинете, в четырех стенах, стало невыносимо. Я вышел через потайную дверь, ведущую на лестницу и тайный выход прямо в парк. Ночной воздух был прохладен и свеж, пах дымом из камина, мокрой после вечернего полива землёй и сладковатым ароматом ночных цветов. Я сделал глубокий вдох. Ночью моё поместье преображалось. Это была не просто усадьба, а тщательно спроектированный оборонительный комплекс, замаскированный под райский уголок. По границам территории, скрытые ландшафтным дизайном и иллюзиями, стояли магические разработанные Салтыковым и мной ретрансляторы, создававшие купол пассивного сканирования и подавления. Деревья в парке были высажены не просто так: их корни имели биокомпоненты сложных артефактов и образовывали природный резонансный контур, усиливавший мои способности — а кроны скрывали сенсоры движения и тепловизоры. Даже изящные фонари со сияющими сферами были на самом деле портативными генераторами щитов, способными в мгновение ока создать энергетический барьер. И это не говоря о более «стандартных» мерах защиты, вроде систем ПВО, магических усилителях, спрятанных повсюду атакующих и защитных артефактах, и прочих признаках прогрессирующей паранойи. Что тут скажешь — я всегда ожидал нападения… А безопасность семьи была для меня приоритетом. Я шёл по гравийной дорожке, и мои шаги отдавались глухим скрипом в ночной тишине. Из тени здоровенного дуба показался один из охранников в камуфляже, с автоматом, чьй приклад был покрыт резными рунами. Он отдал честь, молча, лишь кивнув. Я ответил тем же. Система безопасности была выстроена мной лично — многоуровневая, перекрывающая все слепые зоны. Помимо людей, по территории патрулировали замаскированные под садовых гномов големы (которые так любил разбирать сын), а в небе невидимо кружили дроны-невидимки, сканирующие магический фон. Здесь, в этом рукотворном раю, я мог позволить себе на секунду расслабиться. Почти. Я дошёл до озера. Его гладь, чёрная и неподвижная, отражала луну и звёзды. На причале покачивалась небольшая, но быстрая лодка с магическим двигателем — ещё один путь для экстренной эвакуации — у дальней части озера был замаскирован портал прямиком в поместье Салтыкова или Кремль — на выбор. Всё было продумано. Всё должно было быть безопасно. Так почему же на душе всё равно скребли ледяные когти тревоги?.. Именно в этот момент, когда я стоял, глядя на воду, и пытался унять это смутное беспокойство, тихий, но настойчивый вибросигнал раздался у меня в кармане. Это был не обычный коммуникатор, а старый GSM телефон с шифрованным каналом, доступ к которому был всего у пары десятков человек в Империи. Я достал устройство, похожее на гладкий чёрный камень. Экран активировался, но на нём не было ни номера, ни имени — лишь мерцающий код, который я узнал сразу. Я поднёс старый телефон к уху. — Слушаю. Голос в трубке был знакомым, но лишённым привычной светской непринуждённости. Он был тихим, сжатым и металлическим. Юсупов. — Марк, доброй ночи. Извини, что беспокою так поздно, но… Нам нужно поговорить. И этот разговор не терпит отлагательств. Глава 2 Ночная беседа с Инквизитором «Ласточка» с пронзительным шепотом разрезала утреннюю дымку, застилавшую подмосковные поля. Я откинулся в кожаном кресле пилота, чувствуя, как вибрации корпуса через спинку передаются в уставшие мышцы. Пилота на такую встречу я не взял. А вчерашний рейд в «Серый Зев» и бессонная ночь давали о себе знать тупой тяжестью за глазами и легким подрагиванием пальцев на рукоятках управления. За иллюминатором проплывали покрытые росой ковыли, а вдали темнел островок леса — та самая нейтральная полоса, где было решено встретиться с Юсуповым. Посадка была мягкой, почти бесшумной. Шасси глухо уперлись в упругую землю, подняв запах влажной полыни и нагретого за ночь чернозема. Я заглушил двигатели, и наступила оглушительная тишина, нарушаемая лишь трелями жаворонков и шелестом ветра в траве. АВИ Инквизитора, угловатый и без опознавательных знаков, уже стоял в сотне метров, похожий на хищную стрекозу. Дверь отъехала, и из нее вышел Руслан Юсупов. Граф, глава Инквизиции. Он почти не изменился за прошедшие годы. Всё тот же аристократический профиль, подтянутая фигура в строгом тёмно-сером костюме, не по-полевому безупречном. Но в глазах, когда-то пустых оболочках для чужого духа, теперь горел свой, острый и пронзительный, ум. Ум человека, который знает цену и долгу, и свободе. Он участвовал в той бойне, видел, во что может превратиться Москва. Это знание навсегда осталось в его взгляде — тень былого ужаса, приглушенная железной волей. Хотя… Это же знание осталось в его взгляде с того момента, как я спас его от Распутина… Я толкнул дверь АВИ и спрыгнул на землю. Пахучие стебли полыни зашуршали о голенища сапог. — Руслан, — кивком головы поприветствовал я его, экономя время на церемониях, — Раненько ты решил переговорить. Что случилось? — Барон, — его голос был ровным, без эмоций. Он не стал тратить время на светские любезности, на вопросы о семье или поместье. Это было мне только на руку, — Благодарю, что нашёл время. Проблема возникла… деликатная. И, полагаю, входящая в сферу твоих интересов. Он обвел взглядом бескрайнее поле, будто проверяя, не спрятался ли кто в высокой траве. Инстинкты, вдолбленные парой десятилетий службы, никуда не делись. — Я слушаю, — я скрестил руки на груди, чувствуя, как под курткой отзывается ноющей болью старый шрам. И в тот же миг предчувствие, холодное и противное, заскреблось где-то под сердцем. Подобный вызов на тайную встречу посреди ночи редко сулит что-то хорошее… Юсупов нахмурился, его тонкие пальцы сжали планшет с гибким, сворачивающимся экраном, который он достал из внутреннего кармана. — В последние месяцы по глубинке, в основном в сельских районах, прокатилась волна… странных случаев. Необъяснимых. Какое-то непродолжительное время местные власти списывали это на бытовое сумасшествие или пьянство, но мои люди на местах почти сразу копнули глубже и… Он сделал паузу, в его глазах мелькнуло что-то тяжёлое. — И что же они нашли? — спросил я. Странное начало разговора… Проблемы из глубинки редко доходили до стола главы Инквизиции. Если уж он лично здесь, то наверняка стряслось что-то серьёзное. — Одержимость, — отчеканил Юсупов, — Но не та, что описана в старых манускриптах. Не демоническая, не духовная… А нечто иное. — Одержимость? — переспросил я. Пальцы сами потянулись к тому месту на груди, где под курткой скрывался шрам от атаки хтонической твари, — Руслан, я видел одержимых. Это либо проклятые психи, либо артефактное влияние, либо вселение духи. Крики, пена у рта, простое изгнание во всех трёх случаях. Что в этом такого нового для Инквизиции? Сорок первый год на дворе, у вас сотни метод по «очищению» таких кадров. — Новое то, Марк, что они не кричат, — голос Юсупова стал тише, но от этого лишь напряжённее, — Не пускают пену изо рта, не бросаются на прохожих с ножом. Они… молчат. И живут своей жизнью, пользуются нейрочатами, водят автомобили с магическими движками, ходят на работу. — Ты серьёзно? Это что, нелегальная миграция… Духов? — Смешного мало. Такие спокойные они до поры до времени. А потом что-то щёлкает и… Начинается жесть. Юсупов активировал планшет. Голографические изображения замерцали в воздухе между нами. Картинка была отрывистой, зачастую смазанной, снятой на камеры наблюдения с ИИ-детекцией аномалий или на мобильники очевидцев. Но от этого всё выглядело не менее жутко. — Вот, — Инквизитор ткнул пальцем в один из файлов, отметив его название «Орловская губ., имение 'Дубравка»«, — Мелкопоместный дворянин, отставной ротмистр гвардейских броне-кирасир. Участник сражения за Москву. Уважаемый человек, увлекался разведением лошадей. Две недели назад система 'Умный Дом» в его имении, в полночь, зафиксировала нештатное проникновение в конюшню. Странным образом, но камеры показали, что это был он сам — хоть и не признали его за своего. Он… он зарезал всех лошадей, своих любимцев, дорогих скакунов. Не просто зарезал — выложил их внутренности и сердца в сложный узор, напоминающий фрактальную антенну. Когда его попытались скрутить слуги и големы-охранники, он… раскидал всех, едва не поубивал людей, и языком, обмазывая его в крови, на стене написал несколько символов. Знаков, которых нет ни в одной известной нам базе данных, ни магической, ни лингвистической. Потом улыбнулся в камеру и попытался перерезать себе горло. Последний уцелевший голем чудом остановил его — мужика скрутили, и теперь держат… В нашем отделении. Я смотрел на фото и видео: седой мужчина с благородными чертами лица, в дорогом кашемировом свитере, залитый кровью, с пустым, почти сонным выражением глаз. В них не было ни безумия, ни ярости. Лишь холодная, нечеловеческая отрешённость. — Другой случай, — Юсупов листал дальше, его лицо было каменной маской, — Вологодская глубинка, деревня Заречье. Простая женщина, оператор автоматизированных теплиц, мать пятерых детей. Никогда не была замечена в противозаконной деятельности — управляла агродронами, следила за показателями фотосинтеза на планшете, укладывала детей спать под колыбельные нейросети. А три дня назад отключила на складе химикатов камеры, заперлась там с младшим, трёхлетним сыном — и, судя по остаточным энергетическим следам, провела там какой-то ритуал. Когда соседи и местный участковый выбили дверь, они увидели, что… стерильным хирургическим скальпелем она вырезала сыну на спине сложную руну. А когда ритуал был завершён — попыталась сжечь склад, заблокировав все выходы и облив стены бензином. Ребёнка чудом откачали с помощью полевого регенератора. Сама женщина, уже будучи в наручниках с подавителем магии, в ответ на все вопросы лишь напевала искаженную, зацикленную колыбельную, которую её нейросеть сгенерировала неделю назад. Воздух вокруг вдруг показался мне густым и спертым. Я будто бы наяву ощутил запах крови, озона от сгоревшей электроники, едкой химической гари и сладковатого, приторного душка паленой плоти и пластика. — И таких случаев десятки, — голос Юсупова, жесткий и ровный, вернул меня в реальность, — По всей Империи — но обязательно за пределами Москвы и Петербурга. Купец-логист в Казани, который десятилетиями вел честную торговлю с использованием блокчейн-сетей, вдруг ночью в своем офисе нарисовал кровью из порезанной ладони неизвестный никому символ и принес в жертву собственного кота, обложив его тело дорогими шелками. Девушка-инженер на ткацкой фабрике в Иваново, тихоня, ответственная за обслуживание станков ЧПУ, ночью заманила свою подругу в цех утопила её в резервуаре с охлаждающей жидкостью для лазерных резаков, бормоча что-то о «возвращении». — Общее у этих случаев есть? — Ничего. Ни социальное положение, ни образование, ни прошлое, ни цифровые следы в нейросетях! Никакой логики — это совершенное случайные люди. — А допросы? — спросил я, чувствуя, как внутри закипает знакомая, холодная ярость. Бессилие перед необъяснимым врагом всегда злило меня больше всего, — Что говорят те, кого взяли живыми? Подвергали нейросенсорному сканированию? Анализу остаточной магии? Юсупов тяжело вздохнул и выключил планшет, голограммы погасли. — Болтать с ними бесполезно — либо молчат, либо несут бессвязный бред, либо высмеивают мастеров допроса. — Но что-то же должно их объединять? — Кое-какие мои размышления… Я плотно погрузился в изучение этого феномена, и установил некую закономерность. Сначала, когда эта волна одержимости только началась, «переключение» происходило быстро. Человек менял поведение — это фиксировали опросы родственников и близких — и через день-два после этого уже совершал нечто ужасное. Сейчас… Сейчас «инкубационный период» растянулся, и совершенно непонятно, когда меняется человек. Они могут жить неделями, месяцами, ничем не выдавая себя, их социальные рейтинги остаются в норме, нейрочаты — чисты. Он посмотрел на меня, и в его глазах, обычно таких собранных, я увидел то же самое, что чувствовал сам — раздражение от собственного бессилия перед неизвестным. Тихая злость перед эпидемией, которая не оставляла следов вплоть до самого момента чудовищного взрыва. — Мы не понимаем, откуда это берётся, Марк. Мы не понимаем, какая у них цель, кроме как акты бессмысленного, ритуализированного насилия. И мы не понимаем, что их объединяет. На первый, да и на второй взгляд — абсолютно ничего. Ни общей локации, ни контактов, ни потребляемого контента. Ничего… Его слова повисли в воздухе. Размышляя об услышанном, я отвел взгляд от Юсупова, уставившись на покачивающиеся под ветром стебли ковыля. Ну прекрасно… Ещё одна проблема, ещё один хаос, грозящий выйти из-под контроля… — Понимаешь, Руслан, — я произнёс медленно, подбирая слова, чувствуя, как усталость давит на плечи словно реальная тяжесть, — это всё, конечно, тревожно. Очень. Но Инквизиция — одна из самых мощных структур Империи. У вас есть сети, агенты, доступ ко всем архивам РАН и «Маготеха». Связь с Тайной Канцелярие, благословение нашего Отца-батюшки Императора… Зачем тебе я? Юсупов не моргнув глазом выдержал мой взгляд. В его позе читалась не просто настойчивость, а решимость. — Есть две причины. — Любопытно будет услышать, только прошу — без театральных пауз. Мне ещё хочется поспать, а через пять часов меня ждёт Император. Юсупов коротко кивнул. — Первое — происходящее нельзя афишировать, — просто ответил он. Его голос стал тише, но твёрже, — Официальное расследование, бумаги, комиссии… Слухи утекут мгновенно и начнётся паника. Уже начинается, если честно — в тех регионах, где это произошло. Люди шепчутся о порче, о «проклятье Урочищ», об «обозлившихся мёртвых», представляешь? Сорок первый год на дворе, а они будто верят в бредни двухвековой давности… — Боишься, что об этом узнают в верхах? — Нас завалят отчётами и запросами, Марк, а не результатами, ты же понимаешь… Он сделал шаг ближе, и запах его дорогого парфюма смешался с запахом полыни. — Мне нужна твоя помощь, Марк. Твои… каналы. Твои связи с теми, кто никогда не пойдет на контакт с Империей, но кто, возможно, доверяет тебе. Пожиратели, оставшиеся в тени в Индии. Египетские и Нефритовые чернокнижники, которые копаются в запретных гримуарах, недоступных нашим оцифрованным библиотекам. Вампиры из клана Шу, с их древней, нечеловеческой памятью. Твой дед, в конце-концов, с его знаниями Варг’шада. Все они видят и знают то, что скрыто от нас. Они чуют подвох там, где наши детекторы молчат. Но они… Не будут общаться ни с кем, кроме тебя. Я сдавленно вздохнул, смотря на свою «Ласточку», на идеально отполированный корпус, за которым лежал путь домой, к Илоне, к Диме, к горячему завтраку и груде ещё не разобранных вчерашних отчётов по Урочищам. И ко встрече с Императором после этого. А Юсупов предлагает мне ещё одну ношу… — Руслан, я не могу разорваться, — мой голос прозвучал с неприкрытым раздражением, — У меня своя работа. Целая Империя Урочищ, которые не ждут, пока я буду рыскать по городам и весям в поисках призраков и слухов. У меня поместье, семья, обязанности перед Государем, в конце концов! Я не могу бросить всё и заняться частным сыском для Инквизиции. — Это не частный сыск! — в голосе Юсупова впервые за наш разговор прорвалось раздражение. Но он тут же сдержал себя, понизив тон, — Это та же война, Марк — только фронт сместился. Сначала были Урочища, потом… Распутин… Потом Ур-Намму. Теперь это… Я не прошу тебя бросать всё. Я прошу хотя бы… Покопаться в своих архивах. В тех древних манускриптах, что ты привез из Нефритовой Империи. Позвонить своим… знакомым. Просто поинтересоваться. Не как барон Апостолов, а как Марка. Как человека, который однажды уже спас всех нас. Как человека, который спас лично меня. Как человека, который всегда находит выход. Последние слова повисли в воздухе, и я закрыл глаза на секунду, чувствуя, как ветер остужает разгоряченную кожу. — Хорошо, — выдохнул я, открыв глаза, — Я не стану обещать результата. И не стану тратить на это всё своё время — если так, то через год Урочища разрастутся как раковая опухоль. Но я… посмотрю. Покопаюсь в архивах. Пошлю пару запросов тем, кто, возможно, не пошлёт меня сразу куда подальше. Всё, что найду — передам тебе. Но это всё, Руслан, на что я сейчас способен. — Занятно… — удивился Инквизитор, — Я… Кхм… — Что? — Видимо, я слишком рано перешёл к искренности, — скривился Юсупов, — И оставил кое-что неприятное напоследок… Подумал, что твой… энтузиазм резко возрастёт, когда ты узнаешь, кого из этих одержимых доставили в столицу для глубокого изучения последними. Буквально вчера вечером, почти одновременно с твоим возвращением из «Серого Зева». Мне не понравились его слова. Что-то холодное и тяжелое медленно поползло по спине. Юсупов, зная, что обязан мне жизнью, не стал бы играть в такие игры, если бы это не было важно. — Руслан, ты же знаешь, как я ненавижу недомолвки и экивоки. О ком идёт речь? Юсупов снова молча активировал свой планшет. На этот раз он не показывал мне архивные фото или сводки — вместо этого запустил прямую трансляцию. Качество было идеальным, без искажений — сигнал явно шёл по закрытому каналу Инквизиции. Экран показал стандартную камеру наблюдения в каземате. Свет был холодным, люминесцентным. Стены — из усиленного бетона с вплетенными рунами подавления магии. В центре камеры стояли две знакомые мне фигуры. Они были в простых тюремных робах, но я узнал бы их из миллионов. Игорь и Иван. Мои «братья». Они не метались, не бились в судорогах — просто стояли спиной друг к другу, абсолютно неподвижно, как солдаты в карауле. Их лица, обычно такие оживлённые — Игоря с его вечной насмешливой ухмылкой, Ивана с простодушным, открытым выражением — были пустыми. Совершенно пустыми! Глаза смотрели в никуда, зрачки расширены до предела, поглощающие свет. Но самое жуткое было не это. Их губы шевелились. Бесшумно, в совершенной синхронности, они что-то повторяли, словно читая одну и ту же древнюю, забытую молитву. А их руки… их руки медленно, с неземной грацией, выводили в воздухе сложные, симметричные узоры. Они не были магами — но от их пальцев исходило слабое лиловое свечение, которое тут же гасло в насыщенном магическими подавителями воздухе камеры. — Охренеть… — ругательство сорвалось с моих губ шёпотом, полным неподдельного удивления. — Да, — тихо сказал он, — Не хочется произносить этого вслух, но теперь это не просто чья-то чужая беда, Марк. Она, вроде как, твоя… Глава 3 Не Ясно Утренняя усталость, раздражение, планы на встречу с Императором, завтрак с семьёй и тренировка малыша Дмитрия — всё это мгновенно испарилось и отложилось на неопределённый срок. Страх… Страха не было. Игорь и Иван не были мне «братьями» в прямом смысле этого слова — и в отличие от Илоны и Димы (или даже призрака деда), я не испытывал к ним особой привязанности или симпатий. Они были для меня чужими людьми — хоть и приятными, но… Понимаю, кому-то подобное могло показаться странным — но к Арсу, Ане и Маше, с которыми мы прошли через огонь, воду и медные трубы, у меня привязанности было больше. Но то, что объектами «заражения» стали именно они, могло быть плохим знаком… Зацепкой, что всё происходящее снова как-то завязано на мне. Но также могло быть и обычным совпадением… И этот момент требовалось прояснить сразу — и наверняка. Мы сели каждый в свой АВИ — и отправились в сторону Москвы. За окном поплыл, смазанный в сплошные серо-зелёные полосы, подмосковный пейзаж, который сменился районами многоэтажных новостроек, развязками шоссе, восстановленными кварталами центра… Мы приземлились на закрытой площадке на Лубянке, на внутреннем дворе главного управления Инквизиции. А внутрь попали не через главный вход, а через коридоры особо «ценных» или особо «опасных» гостей. Меня, похоже, причисляли к обеим категориям сразу… Цитадель Инквизиции встретила меня гробовой тишиной, нарушаемой лишь гудением скрытых в стенах энергосистем и щелчками магнитных замков. Воздух был холодным, пахнущим слабым, едва уловимым ароматом ладана и жжёной плоти, въевшимся в самые стены за столетия работы этого ведомства. Пол поглощал звук шагов, а свет от холодных люминесцентных панелей отбрасывал резкие тени. Юсупов, не оборачиваясь, вёл меня по бесконечным, одинаковым коридорам. Стены здесь были не просто бетонными — они были усилены сплавами с примесью измельчённых артефактов, а я чувствовал постоянное, давящее на психику излучение рун подавления. М-да, давненько я тут не был… Уже и подзабыл, какие мерзкие впечатления производит это место… Надо же, а когда-то я боялся, что меня тут могут выпотрошить! А теперь гляди-ка — Верховный Инквизитор просит о помощи… На каком-то из нижних уровней (я давно перестал считать, полагая, что в случае чего у меня хватит сил пробить «прямой» выход наружу) мы остановились перед массивной дверью из матового тёмного металла. На ней не было ни ручек, ни замочных скважин — лишь идеально гладкая поверхность. — Они там, — тихо сказал Юсупов, и его голос прозвучал неестественно громко в давящей тишине, — Протоколы подавления работают превосходно. Но то, что делают твои братья… Это что-то проходит даже сквозь них. Я дам тебе столько времени, сколько нужно. Только… — Я не стану превышать… Разумных полномочий. Обещаю. Руслан кивнул, приложил ладонь к стене рядом с дверью, и та бесшумно отъехала в сторону. Воздух из камеры ударил в лицо — тот же стерильный холод, но с примесью чего-то чужого, металлического и сладковатого, чего я раньше никогда не чувствовал. Это был не запах, а скорее… вибрация. Камера была небольшой, без окон. Голые стены, пол и потолок, никакой мебели. И в центре, спиной друг к другу, так и стояли Игорь и Иван. Так же неподвижны, как на трансляции. На них были простые серые робы. Их лица, обычно такие живые были масками из воска. Глаза смотрели в пустоту, зрачки неестественно расширены. Но самое жуткое — действительно их губы. Они беззвучно шевелились, и я снова смог разглядеть, что движения были абсолютно синхронны. А их руки, повисшие вдоль тела, пальцы которых медленно, с противоестественной, паучьей грацией, выводили в воздухе сложные, симметричные узоры? Проклятье, от этого по спине пробежала короткая волна дрожи. От кончиков пальцев братьев исходило тусклое, лиловое свечение, которое тут же гасилось в насыщенном магическими подавителями воздухе, но не исчезало полностью. Охренеть, магия у бесталанных… Я тут же активировал своё магическое зрение — и нахмурился. Ни искры, ни активной энергосистемы, как у магов, у братьев по прежнему не было. Но в кистях неизвестно откуда зарождались потоки колдовства! Слабые, бессистемные, на первый взгляд, бесконтрольные… НО ЭТО БЫЛИ ФЛУКТУАЦИИ МАГИИ! У БЕСТАЛАННЫХ, ПРОСТЫХ ЛЮДЕЙ! М-да, это что-то новенькое… Я сделал шаг вперёд. Юсупов остался у входа, его тень ложилась на порог. — Игорь, — произнёс тихо, — Иван? Вы меня слышите? Никакой реакции. Только монотонное, безостановочное движение губ и пальцев. — Братишки, — я попробовал снова, подойдя ближе. От парней исходил лёгкий холод, словно они были не живыми людьми, а статуями. Я нахмурился, и проверил их температуру — она была ниже, чем у обычного человека, — Это я, Марк. Отвечайте, @#$%! Вы помните себя? Помните, кто вы? Их головы повернулись. Медленно, с механической точностью, как у хорошо смазанных манекенов… Так, отлично, на перепад настроения среагировали — это уже что-то! Их пустые взгляды уставились на меня. И в глубине этих расширенных чёрных зрачков не было ни капли осознания — ни намёка на «братскую связь», ни намёка на узнавание… Так, ладно… Попробуем ментальное сканирование. Проклятье, как же не хватает пожирания памяти! — Откуда в вас это? Эта магия не ваша, братишки. Что вы делаете? Чего хотите? В тот же миг их губы, до этого беззвучно шепчущие, вдруг издали звук — синхронный, шипящий выдох, похожий на шипение воздуха, вырывающегося из старого клапана. И тут же комплексным сканированием — магическим зрением, ментальным щупом, психологическим и химическим сканированием — я поймал отголоски структуры, которая опутала организмы братьев. Нечто… Нечто вроде второй кожи — те же самые энергетические струны, те же импульсы, та же биохимия — всё то же самое, вот только чуть в ином порядке. Неудивительно, что Инквизиция не смогла сразу определить этих «одержимых» — это не было «одержимостью» в полном понимании этого слова. Скорее… «Болезнью», которая не приносила ничего извне, а использовала внутренние ресурсы тела и энергетики… М-да… Похоже, Игорь и Иван всё ещё в своих телах — вот только насколько глубоко спрятаны? Спят? Навсегда или нет — другой вопрос, но факт остаётся фактом… Выжечь эту мерзость из них? Да нет, учитывая, что я сейчас понял — никакой мерзости нет, и я просто уничтожу личности братьев. Я закрыл глаза на секунду, отсекая внешний мир. Внутри меня, там, где раньше бушевал океан Эфира, теперь плескалось лишь мелкое, мутное озерцо Искры. Но его хватит. Должно хватить. — Отойди от двери, — бросил я через плечо Юсупову, не оборачиваясь, — И прерви протоколы подавления. На пару минут. — Марк, мне не нравится эта идея! — его голос прозвучал резко, — Мы не знаем, на что они способны! — Ни на что они не способны, уж поверь. Отключай. Послышался щелчок, и давящее ощущение сковывающего манжета исчезло. Воздух в камере словно наполнился внезапной звонкой пустотой. Я тут же выбросил вперёд ментальный щуп — скальпель, тончайшую нить сознания! — пытаясь проскользнуть в щель в их защите, найти хоть какой-то след, сбой, эмоцию — всё, что выдавало бы присутствие чужого разума, или какой-то «управляющей программы». Но нет — мой внутренний взор упёрся в стену. Точнее — в абсолютную пустоту. Не барьер, не щит — холодная пустота открытого космоса. Там не было ни мыслей, ни воспоминаний, ни страха, ни ярости. Лишь ровный, монотонный гул, похожий на шум работающего гигантского механизма. Так-так-так… И где-же этот механизм спрятан? Как работает?.. Никакого результата! Я не видел ничего, что могло бы вызвать «одержимость» — Кто вы? — прошипел я уже не братьям, а той пустоте внутри них, вкладывая в ментальный импульс весь вес своей воли, — Что вы с ними сделали? Пустота не ответила. Но в тот же миг я почувствовал ответный толчок. Не атаку, а скорее… лёгкое отторжение. Моё сознание просто вытолкнули наружу, как выталкивают пробку из бутылки. Я едва удержался на ногах, и в висках застучала тупая боль. Дерьмо космочервей… Да что это за бред? Внешне братья даже не дрогнули. Но их губы, всё так же беззвучно шепчущие, вдруг изогнулись в абсолютно одинаковые, жуткие подобия улыбок. Они были пустыми, лишёнными какого-либо смысла — кроме чистого, немого издевательства. — Больно? — тихо произнёс Игорь. Голос был его, но интонация — абсолютно плоской, лишённой каких-либо эмоциональных модуляций. — Бесполезно, — так же монотонно добавил Иван. Я стиснул зубы и попробовал другой подход — сконцентрировал крошечную часть своей силы, сжал её в иглу и резко, точечно ударил в область, где у обычного мага находится источник Искры. Не чтобы убить, а чтобы вызвать шок, рефлекторную реакцию, сбой в программе. Их тела дёрнулись одновременно — как соединённые марионетки, которых дёрнули за одну ниточку. На лбу Ивана выступили капельки пота, а мышцы на шее Игоря налились кровью. Они чувствовали боль. О, да, они её наверняка чувствовали! Но на их лицах не появилось ни гримасы страдания, ни даже намёка на испуг. Только эти идиотские, пустые и кривые улыбки стали чуть шире. — Интересная методика, — произнёс Игорь, и в его голосе проскользнул отзвук — словно интерес учёного, рассматривающего под микроскопом дергающуюся лапку мухи. — Бесполезная, — эхом откликнулся Иван. Я отступил от них на шаг. По-прежнему ничего… Реакция всё та же, но кроме этой отрешённости — ничего! — Чего вы хотите? — вновь спросил я. Братья перестали шептать, перестали двигать пальцами. Они просто стояли и смотрели на меня своими пустыми глазами А потом Игорь медленно наклонил голову. — Скоро, — произнёс он. — Начнётся настоящее веселье, — добавил Иван. Их улыбки стали совсем неестественными, растянувшись до невозможного предела. — И ты узнаешь о нём, — голоса братьев слились в один, — В числе первых. * * * День выдался сумасшедшим, и дома я оказался только ближе к вечеру. Последний солнечный свет, беззаботно льющийся через высокое окно, казался насмешкой после того, что я видел вчера на Лубянке. А после того пришлось сразу лететь в Кремль… От встречи с Императором в памяти остался лишь горький осадок и тягостное чувство дежавю. Александр III, как всегда, был краток и проницателен. Он уже знал о моём ночном визите в цитадель Инквизиции — Юсупов, конечно же, доложил. Государь сидел за своим массивным столом, его пальцы барабанили по полированному дереву. Он не требовал отчёта, не давил. Он просто констатировал факт: угроза нова, непонятна и исходит изнутри. А значит, Инквизиция — первый и главный рубеж обороны. «Окажи им посильное содействие, барон» — сказал он, и в его глазах читалась не просьба, а ожидание исполнения долга — «Твои… уникальные ресурсы и связи могут оказаться ценнее полка „Витязей“ в этой борьбе». «Посильное содействие». Ага, как же… Будто и так было мало обязанностей… Хорошо хоть моё ведомство расширяли, увеличивали финансирование — да и в целом Государь прислушивался ко мне и исполнял все прихоти и требования, касаемо сдерживания и уничтожения Урочищ. И ни разу не пытался убить в последние пять лет, хоть и знал, что я потерял все силы в противостоянии с Ур-Намму. Так что… Хоть я и делал для Империи многое — Империя для меня тоже делала много. Можно было и помочь — не в ущерб основной деятельности. Тем более, что дело, быть может, касалось и меня. Поэтому вернувшись домой, я принялся за дело. Воздух в кабинете был густ от запаха старой кожи переплётов, воска для полировки дерева и едва уловимого озона от работающих магических кристаллов. Я стоял у открытого окна, чувствуя на лице прохладный вечерний ветерок, и протянул руки. С теней, падающих от стеллажей, сорвались две чёрные, почти невесомые тени. Мунин и Хугин. Мои вороны-маледикты… За последние годы они изрядно прокачались, и теперь были весьма… Пластичными. И умели такие возможности, какие большинству магов этого мира не снились. Занятно, что они по-прежнему беспрекословно меня слушались… Их перья отливали стальным блеском, а глаза-самоцветы мерцали холодным интеллектом. Вороны устроились на моих предплечьях, и их когти, острые как бритвы, деликатно впились в кожу, не оставляя царапин. Я закрыл глаза, передавая им не слова, а образы, намёки, энергетические отпечатки адресатов. Для индийских пожирателей — ощущение жгучего солнца, запах специй и древней пыли, ментальный портрет старого гуру с глазами, полными звёздной пыли. Для вампиров клана Нефритовых Драконов — воспоминание о ледяном склепе, пахнущем вековой мерзлотой и высушенными травами, и образ их правительницы с лицом фарфоровой куклы и взглядом, прожигающим душу. «Ищите сходство» — был мой мысленный приказ — «Любые упоминания, любые следы. Тихая одержимость. Пустота за глазами. Ритуализированное насилие без гнева. Древнее зло, что пришло не извне, а изнутри». Вороны затрепетали, вобрав в себя общие образы и остальную, предоставленную мне Юсуповым информацию. А затем, без единого звука, взмахнули крыльями и растворились в тенях, оставив после себя лишь лёгкую рябь в реальности и запах грозы. Ну всё, весточки были отправлены. Теперь остаётся только ждать — а пока можно было обратиться к более традиционным методам… Поиска информации. Мой кабинет был не просто рабочим местом. На самом деле, это была сокровищница, крепость знаний, которую я собирал по крупицам все эти годы. Полки здесь ломились не только от официально одобренных трудов РАН. В специальных защитных футлярах из закалённого стекла и обсидиана хранились и манускрипты, ради которых я рисковал жизнью в забытых храмах и древних развалинах. Свитки, тайно вывезенные из перемещённых архивов «Арканума» после его разрушения. Знания, считавшиеся слишком опасными, слишком еретическими для обычных магов, и добытые через знакомых Илоны и Адриана со всего мира… Я провёл пальцами по корешкам. Шершавая кожа, холодный металл, гладкий пергамент. «Хроники Бездны», «Трактат о нематериальных паразитах», «Песни Спящих Богов»… Я вытащил один из фолиантов — пыль взметнулась золотистыми облачками в солнечном луче. Я погрузился в чтение, и скоро мир сузился до строк, написанных на мёртвых языках. Я искал что угодно: упоминания о массовой одержимости без экзорцизма, о существах, способных подчинять волю, не оставляя ментального следа, о «тихом безумии», поражающем целые деревни в летописях давно исчезнувших цивилизаций. Но чем больше я читал, тем сильнее становилось неприятное, холодное ощущение в глубине души. Это была не просто профессиональная обеспокоенность — это было личное. Слова братьев, вернее, той неведомой силы, что говорила их устами, раз за разом отзывались в моей памяти. «…И ты узнаешь о нём в числе первых». Почему? Почему именно я? Случайность ли это или способ меня разозлить? Или правда? Был намёк на мою истинную природу? Я — Маркелий А’стар, существо из иного мира. Я — Пожиратель, чья сила основана на поглощении, на нарушении естественного порядка вещей. Что, если эта новая угроза была каким-то образом родственна мне? Что, если её появление — это эхо моих собственных действий, моего вмешательства в законы этого мира, моей победы над Ур-Намму? Которая имела катастрофические последствия для магического ландшафта планеты? Может, это одно из таких проявлений? Необъяснимых, «сгенерированных» новыми аномалиями и новыми законами магии? Вздохнув, я захлопнул фолиант. Этот хлопок оглушительно прозвучал в тишине кабинета. Я не хотел, чтобы эти мысли были правдой. Я не хотел быть причиной, виновником этого нового кошмара. После всего, что я сделал, чтобы спасти этот мир, мысль о том, что я мог невольно стать источником его новой погибели, была… Не то, чтобы невыносима — она, скорее, раздражала. Но игнорировать эту возможность было бы верхом глупости. И потому, скрипя зубами, я отложил древние манускрипты и потянулся к стопке отчётов по Урочищам. Нужны было просмотреть свежие данные. Возможно, ответ крылся не в прошлом, а в настоящем? В том, как изменился мир после моего великого подвига? Дерьмо космочервей… Глава 4 Нож в ребро Ментальные запросы были отправлены, древние фолианты изучены (и в них не было найдено ничего полезного) и отложены в сторону. Теперь настало время современных технологий. Или, точнее, техномагии. Я откинулся в кресле, и мои пальцы привычным движением вызвали в воздухе над столом прозрачный голографический интерфейс. Он отозвался тихим гудением. Прокручивая список контактов, я нашел нужный — значок, стилизованный под шестерёнку, переплетённую с руническим символом. Пётр Салтыков, «Маготех». Соединение установилось почти мгновенно. В воздухе замерцало, а затем сформировалось трёхмерное изображение головы и плеч Петра. Он выглядел уставшим, его обычно аккуратная бородка и длинные кучерявые волосы были слегка растрёпана, а глаза за очками с затемнёнными стёклами прищурены от концентрации. За спиной друга виднелась знакомая картина: стерильный блеск лабораторного оборудования, мерцающие экраны с бегущими строками кода и энергетическими схемами. — Марк! — его голос прозвучал радостно, — Вернулся, круто! Что-то случилось, или ты просто решил вспомнить о забытом друге? — Извини, что без повода не набираю, — тихо рассмеялся я, — У меня зад вечно в огне, сам понимаешь. — Хоть бы в гости позвал во время своих кратких набегов в город! — Можно подумать, ты выберешься из своих подземных нор. Салтыков тоже рассмеялся, снял очки (судя по изображению) и переместился в какое-то закрытое помещение. — Выкладывай, чего тебе? — Новые данные, Петя. Очень тревожные и не для широкого круга, — начал я, опуская формальности. — Не дурак, иначе ты бы не звонил по нашему тайному каналу. — Юсупов подкинул головоломку. Массовая, тихая одержимость. Никаких следов ментального вторжения, никаких известных паразитов — люди живут обычной жизнью, а потом в один момент совершают «ритуализированное, бессмысленное насилие» — так это официально называется. Я увидел, как брови Салтыкова поползли вверх. Он не перебивал, слушая с предельным вниманием. — Пересылаю тебе всё, что у меня есть, — я отправил пакет данных, и на стороне Салтыкова один из мониторов тут же вспыхнул алым, принимая информацию, — Мне нужен твой анализ. Самый глубокий, насколько возможно. Смоделируй эти случаи в «МР», лады? Протяни все возможные нити, найди закономерности, которые, быть может, ускользают от моего взгляда. И открой мне удалённый доступ к симуляциям. Пётр несколько секунд молча смотрел куда-то в сторону, его глаза бегали по невидимым мне данным. Потом он коротко кивнул. — Конечно, Марк, без вопросов. Данные принял. Первичный анализ будет готов к утру, подготовка симуляционной среды завершится к завтрашнему вечеру, думаю, — его голос стал деловым, но в нём читалась та самая, знакомая по старым временам, искра азарта. Затем Пётр покачал головой, и в его тоне прозвучала неподдельная озабоченность, — На первый взгляд выглядит… бессистемно. Какая-то спонтанная аномалия с одинаковым эффектом. — Я тоже так подумал. Но проблема в том, что подоплёку этой бессистемности надо найти — потому что она точно есть. Салтыков кивнул, его взгляд снова стал острым, почти голодным. Он откинулся в своём кресле, и по его лицу пробежала тень. — Знаешь, — произнёс Пётр задумчиво, — Если отбросить этическую составляющую… С методологической точки зрения, такие «пациенты» стали бы бесценным материалом для экспериментов в МР, тебе не кажется? Стабильное, воспроизводимое состояние изменённого сознания, не зашумлённое эмоциями или болью… Мы могли бы наконец-то картографировать пограничные состояния души, понять механизмы… Он не договорил, и задумчиво вздохнул — но я понял его и без завершения фразы. М-да… Вот он, Пётр Салтыков в новом мире. В мире, где не осталось Эфира, той бездонной первомагии, что ему одному в этом мире кроме меня позволяла творить чудеса почти интуитивно. Теперь всё свелось к сложным вычислениям, к симуляциям, к попыткам выжать каждую каплю смысла из скудных ручейков оставшейся у него Искры. Мой друг, князь, гениальный инженер и маг, слишком сильно страдал из-за потери уникальных возможностей — и слишком глубоко утонул в новых возможностях, которые открывала перед ним МР. И прямо сейчас он видел в этой одержимости не только угрозу, но и уникальный исследовательский шанс. Честно говоря — в этом была своя логика, и замечания Салтыкова казались мне весьма дельными. — Сначала — анализ и симуляции, Петя, — мягко, но твёрдо пресёк я его научный энтузиазм, — Об экспериментах на живых людях речь не идёт… Пока. Но я подумаю над этим — чувствую, скоро не будет недостатка в «добровольцах»… Дай мне доступ, как только будет что-то готово, лады? — Лады, — кивнул друг, — Через несколько часов будет первая модель. Доступ открою на твой личный криптоконтур. Ключ пришлёшь? — Конечно. Связь прервалась, и его изображение растворилось в воздухе. Я остался сидеть в тишине, глядя на пустое место перед столом. Теперь, помимо древнего зла и личной угрозы, у меня появилось ещё и неприятное предчувствие, что мой лучший техномаг начинает воспринимать мир как гигантскую лабораторию, а его обитателей — как потенциальные данные… Надо бы за ним присматривать получше… В кабинете воцарилась тишина, нарушаемая лишь размеренным тиканьем старинных настольных часов и отдалённым криком парившего над парком ястреба. Я снова подумал о братьях. Мысли о них не вызывали во мне ни боли, ни особой тоски. Игорь и Иван… Они никогда не были моими «настоящими» родственниками. Чужие люди, связанные лишь формальностью и общей фамилией. Их судьба, пусть и трагичная, беспокоила меня не так уж сильно. Может потому, что я знал — не надеялся, а именно знал, с холодной уверенностью Маркелия А’стара — что рано или поздно я разгадаю эту загадку. Всё имеет причину, всё оставляет след. Нужно лишь найти правильный угол обзора, правильный инструмент. Архивы, связи, симуляции Салтыкова — всё это были шестерёнки в машине, которую я уже запустил. Но одно не давало мне покоя… «…И ты узнаешь о нём в числе первых». Эта фраза висела в моём сознании. Это была не случайность. Не общая угроза, с которой я столкнулся по долгу службы. Это было послание. Личное. Адресованное именно мне. Кто? Кто мог стать моим новым врагом? Я мысленно перебирал тени прошлого. Осколки культа Ур-Намму? Нет, слишком примитивно. Мой божественный родственничек был уничтожен полностью, его сущность разорвана и поглощена. Адептов у него не осталось… Но кто? Нелояльные пожиратели из Индии? Нет, это смешно — я навёл там такого шороху, что меня боялись сильнее самой смерти. Махараджи до сих пор считали, что я могу в любой момент прийти и убить их, так что помалкивали… Да и большую часть их секретов я себе присвоил — не было в них ничего похожего на «одержимость»… Но кто тогда? Обиженный дворянский род, чьё влияние я подорвал? Один из имперских чиновников, видевший во мне угрозу своей власти? Варианты казались мелкими, не стоящими такого масштабного и жуткого замысла. Я встал и снова подошёл к окну, глядя на сияющий на солнце парк, на безмятежную гладь озера. Возможно, враг был совсем новым? Сущностью, пробудившейся в результате тех тектонических сдвигов в реальности, что вызвала моя битва с Ур-Намму? Или же… Или же это был кто-то старый — очень старый. Кто-то, кто наблюдал со стороны все эти годы, выжидая момент, чтобы нанести удар. Кто-то, для кого я был не спасителем человечества, а помехой, камнем на дороге, который наконец-то пора было убрать. Я не знал ответа. Но знал, что охота началась. * * * Пётр ошибся — его работа заняла куда больше суток… Впрочем, следующие несколько дней пролетели в сумасшедшем ритме, став для меня чередой безостановочных дел. Каждое утро начиналось с гула «Ласточки», уносившей меня в Москву, в недра моего же детища — «Департамента Уничтожения Аномальной Активности» на Баррикадной. Я проводил часы над тактическими картами, где пульсирующие багровые пятна Урочищ медленно, но верно расползались по карте России и соседних государств. Разрабатывал план вылазки в очередную аномалию — «Хрустальный Склон» на Южном Урале. Мы не могли его уничтожить, как в старые времена, но можно было попытаться «запечатать», установив стабилизирующие пилоны по периметру и выкурив оттуда наиболее агрессивных тварей — и управляющего ими «лорда». А вот заполучив его сердце, я бы уже мог уничтожить эту аномальную зону… Я просчитывал маршруты, составлял списки снаряжения, утверждал состав групп — вся эта рутина меня раздражала, но никто лучше меня не знал, КАК бороться с Урочищами — так что и скинуть всё на помощников было нельзя. Одним из немногих светлых моментов стали тренировки новобранцев. Я ежедневно посещал плац, где стоял строй молодых парней и девушек в свежей форме с эмблемой ДУАА. Воздух вибрировал от низкого гудения барьеров в тренировочных клетках и нервного возбуждения самих бойцов. Время от времени я разгуливал вдоль строя, чувствуя на себе их взгляды — смесь страха, благоговения и надежды. Для них я был живой легендой, Бароном-Пожирателем, спасителем Москвы. — Смотри в оба, маг! — рявкнул я на одного юного стихийника, который на симуляторе слишком увлекся созданием огненного смерча и подставил под удар виртуальных «товарищей», — Твоя сила ничего не стоит, если ты не видишь, что творится вокруг! Ты — часть команды, а не одинокий герой! Аж самому от таких посылов смешно становилось время от времени… После учений были встречи. С артефакторами из «Маготеха», например. Они показывали мне новые разработки — портативные генераторы щитов, или усиленные рунами боевые посохи. Я кивал, задавал вопросы, но большую часть времени ловил себя на том, что в голове у меня вертится одна и та же мысль: «Какая же это скука…». С военными, представителями Генштаба, общение было куда более напряжённым. Их выправка, холодные глаза и идеально застегнутые мундиры кричали о дисциплине — и пренебрежении. Эти штабные крысы до сих пор не могли простить мне моего прошлого, моих методов, моего титула Пожирателя. Каждое совещание в казенных кабинетах, пахнущих полировкой и старыми бумагами, было мини-битвой за ресурсы, за полномочия, за право действовать так, как я считаю нужным. Впрочем, они проигрывали раз за разом, что бесило их ещё больше. Вечера я старался посвящать семье. Возвращался в поместье, где меня ждал Дима. Его звонкий смех, раздававшийся в парке, был лучшим лекарством от всей столичной грязи и напряжения. Я брал сына с собой на прогулки к озеру, и он, показывая пальцем на воду, задавал бесконечные вопросы: «Папа, а это что? А почему утка плавает? А можно я тоже так буду?» Я отвечал, чувствуя, как какая-то часть меня, окаменевшая за день, понемногу оттаивает. Вообще, воспитание сына-пожирателя было делом непростым. Как-то раз он, играя, случайно «сжёг» дорогой ковер в гостиной, просто вобрав его магическую защиту и выплеснув её из себя пламенем. Илона тогда вздохнула, а я не смог сдержать улыбки. Яблочко от яблони… Но блин, опасно же! Попробуй объясни трёхлетке основы трансфигурации разных типов энергии через Искру! Не менее важные моменты наступали позже, когда Дима засыпал — ведь тогда приходило время Илоны, моей прекрасной жены. В полумраке спальни, в тепле её тела, я находил забвение. Её прикосновения, её стоны, её шёпот моего имени сметали всю усталость, всю горечь, всю тяжесть ответственности. Но всё же, всё это время, как назойливый фоновый шум, во мне жило напряженное ожидание. Каждое утро, за завтраком, я проверял коммуникатор. Каждый раз, когда «Ласточка» выходила на связь с базой, я прислушивался, не сообщат ли мне о сигнале. Я ждал — от воронов, от вампиров Шу, от индийских аскетов. Ждал ответа на загадку одержимости, случаи которой время от времени всё также проявлялись в провинции. Но ничего не происходило! Ни одного сигнала, ни одного намёка. * * * 10 июня 2041 года. Подмосковное поместье Апостоловых. Полуденное солнце заливало светом нашу малую столовую, отражаясь в хрустальных бокалах и полированной поверхности пола из тёмного дуба. Воздух был густ и вкусен от ароматов жареной дичи с можжевельником, только что испечённого хлеба и пряного травяного чая. Это был редкий, почти украденный у судьбы момент покоя. Напротив меня сидела Аня Лисицына. На ней была парадная форма офицера Имперской Магической Безопасности — темно-синий мундир, но без лишних регалий, только скромный знак о ранениях и нашивка за оборону Москвы. Чёрные волосы по обыкновению собраны в хвост, зелёные глаза, также как и в студенческие времена, мечут искорки — только теперь в них сквозило куда больше опыта и тяжести. Ещё бы, после всего, через что мы прошли… Аня была Магистром, одним из сильнейших в Империи, владельцем созданного мне уникального звукового артефакта, и… По-прежнему была одним из моих ближайших друзей. Она тоже сражалась в Урочищах — вместе с Арсом, как правило — и помогала мне удерживать распространение заразы по территории Империи. Аня отпила из бокала, и её взгляд, острый и чуть уставший, скользнул по моему лицу. — На прошлой неделе наша рота была в «Болотном Гнезде». Когда возвращались к Заставе, экспериментальный голем-штурмовик взбунтовался. Руны управления перекосило, потому что рядом непонятно откуда появился «гвардеец» и залез ему в мозги. Экспериментальные, мать их… — Вырубили? — Если бы я была рядом — проблем бы не возникло, — фыркнула Аня, отпивая вино, — Но нет, находилась в дозоре, догоняла их. А Арс же с техникой никак вообще, ты знаешь… Шаман, блин, недоделанный. Устроили в лагере схватку, разметали там всё, пока мой техномаг не перепрошил ему мозги на месте импровизированным разрядом — да только спалил их к чертям собачьим…. — Аня! — рассмеялась Илона, — Ну хоть при сыне нашем не выражайся! — Да он сам знаеш что умеет! — возмутилась Лисицына, — Ты только отвернулась, а он… Дима показал черноволосой язык, и она рассмеялась, погрозив ему пальцем. — Повезло тебе, что я друзей не закладываю! Ладно, о чём мы там… А, да! Короче говоря, за этого голема нам пришлось потом отчитываться — казённое имущество стоимостью с целое поместье обратилось в металлолом. В отчёте написала: «Потерян в результате непредвиденной тактической необходимости». Я рассмеялся. — Неужели Салтыков жалеет своих големов? — Да с ним попробуй свяжись! Всем эти крючкотворы занимаются, на бодание с ними столько сил уходит… Нам за каждую испорченную мелочь из «Маготеха» теперь три объяснительных писать заставляют! Будто эти железяки важнее, чем люди, которые на них гибнут. Вчера получила циркуляр — сократить расход боевых кристаллов на пятнадцать процентов. Интересно, они тварям из Урочищ тоже циркуляр отправят, чтобы те были на пятнадцать процентов менее зубастыми? — Может, просто предложить им подписать договор о ненападении? — вставила Илона, и в её голосе прозвучала горькая ирония, — С печатями, с гербовой бумагой. Уверена, папенькины дипломаты с радостью возьмутся за такое дело. Мы рассмеялись. Этот слегка циничный обмен репликами был для нас обычным делом. Никто не подозревал, что взрослая и высокопоставленная жизнь окажется такой… Условной. В этот момент дверь в столовую бесшумно отворилась и на пороге возник мой управляющий, Андрей Игнатьевич. Его тёмный костюм был безупречен, а поза — воплощение почтительности. Но в глазах, обычно спокойных, я уловил едва заметную искру беспокойства. — Барон, — его голос был тихим, но идеально чётким, нарушая уютную атмосферу застолья, — Прошу прощения за вторжение. К вам прибыл курьер от господина Салтыкова с пакетом документов. Настаивает на срочной личной встрече. Я кивнул, поднялся из-за стола, отодвинув тяжелый дубовый стул с глухим скрежетом по паркету. Легкая улыбка, вызванная мрачным юмором, мгновенно испарилась с моего лица, сменившись привычной маской собранности. В глазах Илоны я прочел понимание, а во взгляде Ани — что-то неуловимое, какую-то тень, которую я счёл простой усталостью. — Простите, дамы, — бросил я, направляясь к выходу, — Дела не ждут. Я скоро вернусь. Андрей Игнатьевич ждал в коридоре. Мы молча прошли через холл к парадному выходу. Воздух за дверью был прохладен и свеж, а на гравийной дорожке, небрежно прислонившись к темному, без опознавательных знаков, гравициклу, стоял молодой парень в простой уожаной куртке жёлтого цвета, и с глазами, в которых читалась сталь и привычка к быстрому принятию решений. Он молча протянул мне плоский, матово-черный крипто-накопитель. — Моё почтение, барон. Вам посылка от Петра Алексеевича, — коротко сказал он, — Срочно и только вам в руки. Магическим зрением я просканировал накопитель на предмет «сюрпризов», ничего не обнаружил, и взял холодный прямоугольник, почувствовав под пальцами легкую вибрацию — шло автоматическое сканирование моего биометрического ключа, встроенного в маго-крипторный браслет на запястья. На экране накопителя на секунду вспыхнуло зеленое свечение. — Передайте, что получено. Курьер кивнул и, попрощавшись, сел обратно за руль гравицикла. Он бесшумно тронулся с места и растворился за поворотом дорожки парка. Накопитель жёг мне ладонь. Ну наконец-то ответ от Салтыкова! Все мои мысли сузились до этого маленького устройства, до тайны, которая могла быть на нём записана. Я вернулся в дом, и пошёл по коридору, чтобы пройти в кабинет и погрузиться в данные, но когда проходил мимо столовой, до меня донеслось: — Марк. Это была Илона. Её голос был… странным. Негромким, ровным, без единой эмоциональной ноты. Таким же спокойным, как поверхность озера перед бурей. Ледяная игла беспокойства вонзилась мне под ребра мгновенно. С ней было что-то не так… — Марк, дорогой, зайди на минутку, — снова позвала она, и это неестественное, отстраненное спокойствие заставило моё сердце пропустить удар, а затем забиться с бешеной силой. Я резко толкнул дверь — и застыл на пороге. Лисицына стояла за спиной у Илоны. Ее иссиня-чёрные волосы выбились из хвоста, и одна прядь спадала на лицо, а в зелёных глазах не было ни капли прежней усталой иронии. Только холодная, бездушная концентрация. В правой руке подруги был короткий изогнутый кинжал с клинком, отливавшим синевой магического отравления. Лезвие с легким нажимом упиралось в кожу Илоны на шее, и я уже видел тонкую алую полоску струящейся крови… А левой рукой Аня с убийственной небрежностью держала компактный импульсный пистолет. И его дуло было направлено через стол прямо на моего сына. Дмитрий, ничего не понимая, смотрел на меня своими огромными золотистыми глазами, сжимая в руке игрушечного деревянного дракона. Илона стояла абсолютно неподвижно, её дыхание было ровным, а невероятно спокойный взгляд был прикован ко мне. И тут Аня усмехнулась. — Ну что, барон, — её голос был сладок и ядовит одновременно, — Поиграем? Думаю, тебе придётся выбрать — кто сегодня умрет? Глава 5 Расползающаяся гниль Время застыло, превратившись в тягучую, вязкую субстанцию. У меня внутри всё замерло в ледяной пустоте, оставив лишь один инстинкт — защитить своих. А затем накатило слабое и отдалённое осознание того, что сейчас произойдёт… — Долго думаешь, барон… Щелчок импульсного пистолета прозвучал оглушительно громко в звенящей тишине столовой. Но мое тело уже двигалось, опережая мысль. Я не стал бросаться вперёд — вместо этого рванул в сторону, содрав со стены взглядом декоративный бронзовый щит. Ну… Почти декоративный — на самом деле он мог выдержать попадание ракеты. Воздух взвыл, и выстрел, предназначающийся моему сыну, попал в мелькнувший щит. Повторно Лисицына выстрелить не успела — вихрь магии Искры вырвался из меня и ударил не в Аню, а в стол, стоявший между нами. Массивный дуб с треском взлетел в воздух, опрокидываясь на Лисицыну и Илону. Это был расчёт, отчаянный и точный — и жена всё поняла сразу. Она рванула назад и вбок, ударив по Ане ментальным и воздушными импульсами одновременно. Сорвавшийся кинжал оставил на шее моей прекрасной Илоны тонкую, кровавую полоску… Я отметил это краем глаза, не прекращая движения. Время спасти жену будет — минут пять, примерно… А вот упускать Лисицыну никак нельзя! Аня, с рычанием сделав сальто, отшвырнула меня звуковым импульсом, и бросилась к огромному окну в дальней части столовой… Я не ждал. Влил в мышцы чистой энергии, ускорился — и в мгновение ока оказался рядом с подругой. Её глаза, пустые и нечеловеческие, встретились с моими. В них не было ни страха, ни ненависти — лишь холод и механический расчёт. Моя рука, обёрнутая сгустком силового поля, перехватила её руку с пистолетом — хруст сухожилий прозвучал приглушённо… Вторая рука Лисицыной с ядовитым кинжалом метнулась навстречу, тоже ускоренная, но я ударил по ней концентрированным воздушным кулаком… Кинжал звякнул о паркет. Аня сопротивлялась с нечеловеческой силой — её тело изгибалось, пытаясь вырваться, ноги брыкались, целясь мне в пах. Но я был сильнее, грубее и безжалостнее. Да, это была моя подруга, одна из немногих людей, которым я доверял — но сейчас это не имело значения… Я повалил Аню на пол, пригвоздив коленом к груди, и сжал её горло так, что бездушное лицо начало синеть. — Папа! — детский, испуганный крик Димы пронзил адреналиновый туман. Илона, прижимая к шее окровавленную салфетку, уже закрывала собой сына и чуть пошатывалась… Проклятье… Дерьмо космочервей! Одержимым мог быть кто угодно. Самый близкий человек, самый верный друг. Теперь доверять было нельзя никому… — Прости, Аня, — прошептал я хрипло, ощущая, как под пальцами бьётся её пульс — ровный и спокойный, несмотря на удушье. Я заключил Лисицыну в саркофаг изо льда, вызвал охрану и метнулся к жене. Убрал её руку, которой она зажимала порез на шее, приник к нему губами… Фу, некротический яд! Зарычав от злости, я прижал руку к порезу, и влил в энергетику жены столько целительной энергии, обёрнутой выжигающим заразу заклинанием, что хватило бы на роту солдат… — Сможешь сама управлять заклинанием? — спросил её. — Д-да, — ответила Илона, чуть бледная, и слабо поцеловала меня в щёку, — Разберись… с ней… Со мной всё нормально. — Останьтесь пока тут… Я потрепал всё ещё испуганного, но тихого Диму по волосам, подмигнул ему, и вернулся к Ане — как раз в момент, когда по ледяному саркофагу пробежала сеть трещин… В ту же секунду дверь в столовую с грохотом распахнулась. Ворвались гвардейцы во главе с Громовым, с оружием наготове, их лица были искажены шоком. — Барон!.. — Хороши же вы, защитники, @#$%! — рявкнул я, заставив их втянуть головы в плечи, — Ладно, не заметили одержимость — сука, почему так долго реагировали⁈ Две минуты прошло!!! — Барон, мы… — Заткнитесь, — рявкнул я, — Быстро проверить периметр и записи энергетических слепков! Подавители магии выкрутить на максимум. И немедленно вели подготовить анабиозную камеру в подземной лаборатории. Затем собрать ВСЮ прислугу и охрану в большом помещении казарм. — Господин… — Громов, ты меня слышал! ВСЕХ! Запрёшь их там, пока я не проверю каждого — ЛИЧНО! — Так точно, господин барон. А… — Здесь вы мне не нужны. Исполнять! Бледный начальник охраны, который сегодня конкретно облажался, кивнул, и вывел молчаливых бойцов из столовой. Выбора не было — мне требовались ответы. И был только один способ их добыть, не убивая Лисицыну и не превращая её в овощ… Раз уж представилась такая возможность — упускать её было никак нельзя… «Бунгама!» — моё повеление было резким и сильным. Воздух в столовой загудел. От перстня побежали трещины по реальности. Запахло болотной тиной, влажной землёй и чем-то сладковатым. А затем посреди разгромленной столовой появилось моё родовое существо. За последние годы жаба подросла ещё немного — теперь она была размером с крупную лошадь. Её кожа, покрытая бородавчатыми наростами, отливала ядовито-зелёным и лиловым. Огромные, выпуклые глаза, похожие на жёлтые луны, медленно повернулись ко мне, а затем к Ане. Между пальцев лап, перепончатых и мощных, сочилась липкая, прозрачная слизь. — Бугама! — выкрикнул сын, — Аба! Башая! Родовое существо медленно повернуло голову, посмотрело на моего сына, и подмигнуло ему. Затем Бунгама перевела взгляд на меня. — Ква? «Чего надо?» — Вгони эту женщину в гипноз. Мне нужно, чтобы она имела доступ к своей памяти и не сопротивлялась, когда я буду задавать вопросы. — Ква-ква… Ква! «Будет тяжело… Сильный маг… И сильная чужая… Защита… Не её» — донёсся до моего сознания гулкий, медлительный голос, больше похожий на подводные бульканья. — Знаю, старуха, — ответил я, не отпуская Аню, — Но надо! Загипнотизируй её. — Ква-ква-ква! «Это будет стоить мне очень больших сил… Пробить защиту мага — и вторую, не её… Очень сложно…» — Делай, мать твою! Быстро! — Ква-ква! «Будешь должен!» Бунгама медленно развернулась к Ане. Её огромная пасть приоткрылась, и оттуда выполз длинный, липкий, мерцающий биолюминесцентным светом язык. Он коснулся лба Анны, её шеи, обвив её, словно змея. Лисицына замерла. Её тело, ещё секунду назад бьющееся в немом безумии, обмякло. Пустые глаза человека уставились в жёлтые глаза жабы. Бунгама замерла, её бока начали раздуваться и сжиматься с тяжёлым, хриплым присвистом. Я чувствовал, как по нашей с ней связи передаётся чудовищное напряжение, будто она в одиночку пытается сдвинуть гору. Это было не просто сканирование памяти. Это была ловля призрака в заражённом сознании. И я приказывал ей сделать это, зная цену. Зная, что это вытянет из неё много сил, оставит истощённой на недели — а мне придётся искать что-то редкое и опасное для неё, чтобы родовое существо и в следующий раз согласилось бы мне помочь… Дерьмо космочервей, ну почему такая тонкая работа занимала у неё так много сил? То ли дело боевые столкновения — дралась она запросто… Впрочем, выбора всё равно не было. Время изменило свой бег. Оно загустело, превратилось в тяжёлый мёд. Я стоял на коленях, не отпуская запястье Анны, чувствуя, как её пульс под моими пальцами замедлялся, становясь мерным и ровным. Моё собственное сердце колотилось где-то в горле. Великая жаба замерла в абсолютной неподвижности, став живым монолитом, проводником в заражённое сознание Ани. Её бока больше не вздымались — лишь едва заметная дрожь пробегала по её бородавчатой коже, выдавая титанические усилия. По нашей связи, туго натянутой, как струна, текли странные ощущения: всплески чужих эмоций, обрывки образов, но всё это тонуло в густом, вязком тумане, который сопротивлялся, не хотел быть раскрытым. Это продолжалось недолго — но по ощущениям, прошла целая вечность. И вдруг между мной и Аней образовался чёткий, яркий канал. Ощущение было похоже на то, как будто тяжёлая, скрипящая дверь в чужой разум наконец-то поддалась, распахнувшись внутрь. Бунгама издала глубокий, булькающий звук. — Кв-ва… — Готово… — её мысленный голос прозвучал слабо и отдалённо, — Сопротивление… сломлено… Эта женщина… Открыта… Я не стал тратить ни секунды. Отбросив все эмоции, я превратился в холодный инструмент допроса. Мой внутренний взор, острый как бритва, ринулся в открывшееся пространство памяти Ани. Первое, что я ощутил — леденящий холод. Не физический, а ментальный, исходящий из самого ядра воспоминаний Ани — и все они были о том самом рейде в Урочище, о котором она рассказывала несколько минут назад. Картина была смазанной, будто смотрящейся сквозь запотевшее стекло — но оттого не менее жуткой. Я увидел «Болотное Гнездо» глазами Лисицыной. Чавкающая под ногами чёрная грязь, испускающая сладковатый запах гниения. Воздух, густой от испарений и мелкой, едкой взвеси, которая оседала на коже и доспехах мерзкой рябью. Вокруг стоял гнетущий гул — не звук, а вибрация, исходящая от самой искажённой реальности этого места. Отряд Ани и Арса продвигался осторожно. Аня шла в центре построения, её артефактная гитара, когда-то подаренная мной, была заряжена, чувства обострены до предела. Я видел, как магический барьер Лисицыной, привычный сияющий кокон, пульсировал вокруг неё, отталкивая ядовитые испарения и мелких, похожих на насекомых, тварей. Всё было как всегда — опасно, но предсказуемо. А вот затем произошло нечто, чего её память, даже изменённая, не могла чётко зафиксировать. Они проходили через участок, густо заросший черными, скрюченными деревьями, чьи ветви сплетались в плотный купол. Свет фильтровался сквозь них странными, зелёными бликами. И в этот миг гул Урочища… изменился. Он не стал громче или тише — просто превратился в тихий, пронзительный шёпот, который шёл не извне, а возникал прямо в сознании. Это был звук, похожий на лёд, трескающийся в безвоздушном пространстве, на тихий, беззвучный крик, от которого закладывает уши. И тут же, из самого центра этой аномальной тишины, хлынуло… ничто. Не энергия, не вещество. Абсолютная, всепоглощающая пустота. Она не атаковала барьер Ани — она просто проигнорировала его, как будто его не существовало вовсе. Это было похоже на то, как если бы защита одной из сильнейших ведьм была лишь рисунком на стекле, а эта пустота — настоящей, живой тьмой по ту сторону. Я, сканирующий память подруги, ощутил ледяной укол в самое сердце сознания. Это было жестокое проникновение — мгновенное и безоговорочное. В её воспоминаниях не было борьбы, не было вспышки отпора. Одна секунда — она была Аней Лисицыной, с её усталостью, концентрацией, мыслями о задании и лёгкой издёвкой над Арсом. Её внутренний монолог был ясен и привычен: «Право, нужно же было отправлять нас подальше от „лорда“! Встретиться бы с этим ублюдком — и я его в клочья…» А в следующее мгновение её «Я» — её мысли, её воля, её суть — просто… перестали существовать. Не были стёрты, не были подавлены. Их словно выключили — как гаснет лампочка от поворота выключателя. Не осталось ничего, кроме чистой, незамутнённой оболочки, идеального сосуда. И в эту пустую, ещё тёплую оболочку, словно вода в пустой кувшин, беззвучно, плавно и мгновенно, влилось нечто иное. Холодное, безразличное, чужое, запустившее во все стороны памяти Ани щупальца, которые мгновенно начали высасывать воспоминания, эмоции и знания — и насыщаться ими. Этот переход был настолько «бесперебойным», настолько плавным, и при этом стремительным… Аня моргнула, и в её зелёных глазах, которые секунду назад светились усталой иронией, не осталось ничего. Абсолютно ничего. Пустота, которая смотрела этими глазами на искажённый мир Урочища, приняла управление над телом Лисицыной, её магией, её воспоминаниями — меньше чем за пять секунд. Аня даже не успела даже споткнуться — и завладевшая её телом сущность просто продолжила движение, отдавая команды своей роте ровным, безжизненным голосом. Процесс занял меньше мгновения. И что самое поганое — не оставил ни единой зацепки. Ни следа, ни сигнатуры, ни сущности. Просто смена декораций, где главную актрису заменили идеальным двойником, не издав ни звука! И больше найти ничего не удалось… Я вырвал свой разум из леденящей пустоты памяти Ани. Голова гудела, будто по ней били молотом, а перед глазами плясали багровые пятна. Всё хреново… Очень хреново. Это было хуже, чем любая атака, любое вторжение. Тихая, бесследная замена личности… Единственное, что пока радовало — личность Ани была цела. Её не стёрли, не уничтожили, не разрушили — просто усыпили. Та… «Структура», или «система», или «паразит» (пока непонятно, как эту хрень называть) была полностью зависима от воспоминаний и памяти человека, и ей требовалась целостность этих структур, чтобы успешно выдавать себя за носителя. Так что… Полагаю, ещё есть шанс вернуть Аню… И всех остальных одержимых. Я снова обездвижил Лисицыну льдом, но тут… В тот же миг её тело вздрогнуло судорожным толчком, заставив мой ледяной саркофаг треснуть! Илона взяла Диму на руки и отошла на несколько шагов — она полностью выжгла яд моим заклинанием, и уже пришла в себя. Из полуоткрытого рта Лисицыной, ушей, даже из пор кожи хлынул свет — живой, пульсирующий… Он сгустился в воздухе, приняв на мгновение форму искажённого подобия человеческого тела, составленного из теней и звёздной пыли. Фигура повернулась, никак не отреагировала, когда я заключил её в клетку из тьмы… А затем засмеялась. Звук был невыносимым — словно стекло крошилось в глубине моего черепа, смешиваясь с шипением радиопомех. В этом смехе не было ни злобы, ни торжества — лишь ледяное, безразличное презрение ко всему живому. — Мастерская работа, не правда ли, Пожиратель? — голос был многоголосым эхом, звучащим из ниоткуда и сразу везде, — Но ты уж нам поверь, это… это только начало. Лёгкая разминка. Отныне никто в этом жалком мире не будет в безопасности. Ни в своих домах, ни в своих крепостях… ни в своих собственных головах! «Нам»? Хм, а это уже что-то… Не единичная личность, а аспект какой-то общности?.. Структура, не теряя формы, ринулась обратно в тело Ани, проигнорировав мою клетку из тьмы. Мой ледяной саркофаг разлетелся сотнями осколков. Лисицына вскочила на ноги с противоестественной, кошачьей грацией. Сломанная мной рука повисла плетью, но это ничуть не отразилось на движениях колдуньи. Она взметнула руку, и сложнейший защитный контур гостиной, вплетённый в самые стены, вспыхнул ослепительным сиянием и с треском лопнул. Осколки магии, острые как бритвы, просвистели в воздухе. Я выбросил перед собой сгусток магии, который мгновенно разросся в сеть, облепив всю комнату и не позволив ничего разрушить. Следующим движением, уже не сдерживаясь, я долбанул по Ане такой силы телекинетическим ударом, но… Случилось непостижимое. Моя магия не встретила барьера, не была поглощена или отражена. Она… просто прошла сквозь Аню! Будто она стала призраком! Магия пролетела насквозь, не причинив ни малейшего вреда Лисицыной, и врезалась в стену, оставив ещё одну дымящуюся яму. Аня метнулась к разбитому окну. Убить её? Я мог. Собрать силу в кулак и стереть в порошок — но это была бы смерть моей подруги. Настоящей Ани, чьё сознание ещё тлело где-то в глубине. Спеленать? Хм… Магией это сделать будет сложно, раз уж такие особенности вскрываются, так что остаётся кое-что примитивное, грубое — но действенное. Я сорвался с места, вложив в рывок массу физической энергии. Аня была уже у окна, готовясь к прыжку — но я оказался быстрее. Моя ладонь, обёрнутая остатками силового поля, чтобы не размозжить подруге череп, с изрядной силой обрушилась ей на затылок. Раздался глухой щелчок. Тело Ани дёрнулось, безвольно сложилось и рухнуло на осколки стекла и паркета… Глава 6 Беглый барон 14 июня 2041 года. Курганская область. За иллюминатором «Ласточки» проплывал унылый, плоский пейзаж Курганской области. Бескрайние поля, подёрнутые лёгким намёком на зелень, сменялись пятнами пожухлой прошлогодней травы и изредка — тёмными лоскутами леса. С высоты это напоминало потрёпанный, выцветший ковёр. Я откинулся в кресле — мыслями я был всё ещё в моём поместье. Перед самым вылетом я провёл Илону и сонного Диму через потайную дверь в библиотеке, за которой расположился маленький (относительно — около сотни гектар), стабильный карман бытия, который мы с женой выкроили из реальности вскоре после той битвы с Ур-Намму. Восстановив крупицу сил, я потратил её не на оружие, не на укрепление стен, а на создание безопасной зоны, на тайное убежище. На место, куда не ступит нога никого, кроме нас троих. Конечно, лучше бы эта предосторожность оказалась ненужной, но… После того, что случилось с Аней, никаких иллюзий не оставалось. Эта «тихая одержимость» была не просто очередной аномалией — это был нож, приставленный к горлу всего, что я сумел построить за последние пять лет! Пришлось отложить всё: планы по запечатыванию «Хрустального Скона», отчёты для Генштаба, бесконечные совещания с бюрократами из «Маготеха». Эта угроза перечеркнула все приоритеты жирным, багровым крестом! Вспомнилось лицо Ани — не то, искажённое пустотой и ядовитой усмешкой, а её настоящее, с усталыми, но живыми глазами. Сначала я поместил её в кристально-чистую среду «Магической Реальности» у себя в лаборатории. Идеальная изоляция без возможности создания чего-либо, идеальные условия для исследования… Салтыков прилетел уже через час после того, что случилось в столовой, и мы надеялись, что в цифровых тисках сможем удержать сущность «одержимости», проанализировать её, понять механизм… Глупцы. Эта хрень вырвалась даже из нашей техномагической ловушки! Не взломала барьеры, не сломала код — просто… проигнорировало, как будто их не существовало! Эта штука прошла сквозь сложнейшие артефактно-магические протоколы, как призрак сквозь стену! Поэтому остался только один вариант — жёсткий, варварский. Глубокая криозаморозка на физическом уровне и ментальное подавление с помощью артефактов, которые мы с Петром когда-то разработали для «усыпления» самых сильных менталистов — и они неожиданно пригодились. Это были артефакты, гасящие не только магию, но и саму мысль, превращающие разум в гладкий, тёмный лёд. Пришлось сообщить об этом Арсу — они с Аней были помолвлены, да и Кабанов был одним из моих ближайших друзей… И когда я рассказал о случившемся, он… охренел. Его обычная невозмутимость и спокойство испарились, сменившись яростной бурей. Он был готов разнести всё вокруг, рвануться в Урочище и выжечь его дотла! Пришлось попридержать друга, говорить спокойно, глядя в его безумные глаза, объяснять, что это не Аня, что её там нет, что любое неверное движение — и мы потеряем её навсегда. Хвала Эфиру, Арс и сам был «захвачен» духами воздуха в своё время, и прекрасно понял меня… Он успокоился, и мне удалось убедить его пока не ходить в рейды. А ещё — ни с кем не контактировать. Сидеть в их с Аней квартире и… Ждать. Потому что зараза может коснуться каждого. Монотонный гул «Ласточки», несущей меня над этой лесостепью, стал саундтреком к нарастающему чувству беспокойства. Эти бескрайние, плоские поля подо мной казались метафорой всего этого моего… «расследования». Огромное, пустое пространство, где не за что зацепиться взгляду… Я пролистал в уме отчёты, которые успел получить. Ответы от моих… «экзотических» контактов были туманны, уклончивы, а по большей части — пусты. Вампиры клана Шу, с их памятью, протянувшейся через тысячелетия, лишь цокали языками бормоча что-то о «тенях, что всегда были здесь, но не имели воли». Индийские аскеты-пожиратели прислали витиеватое послание, полное отсылок к карме и иллюзорности реальности, что с практической точки зрения было равносильно молчанию. Египтяне, ацтеки. германские чернокнижники — все ссылались на старые легенды, которые я уже и сам успел изучить… С другой стороны эксперименты Салтыкова, при всей их технологической изощрённости, тоже упирались в стену. Наша «Магическая Реальность» не смогла смоделировать саму суть заражения. Она лишь зафиксировала последствия — тот самый момент подмены, когда «Я» человека гасло, как перегоревшая лампочка. Пётр, с присущим ему упорством маньяка-исследователя, смог создать ментальный артефакт, позволяющий на короткой дистанции «фокусироваться» на этом миге. Небольшой кристалл, холодный и тяжёлый, сейчас лежал у меня во внутреннем кармане, нащупываясь сквозь ткань. Костыль, мать его… Не оружие, не ключ, а лишь треснутая лупа, позволяющая рассмотреть место преступления, но никак не поймать преступника. И всё же Салтыков выдал ещё кое что — классификацию. Он установил разные механизмы распространения «одержимости» (точнее, их наличие и отсутствие), и разделил одержимых на «Первых» и «Вторых». «Вторые» — это конечные точки, солдаты, пешки. Их заражение работает в одну сторону. Если эту сущность изъять, силой выжечь, вырвать — носитель умирает. Его жизненная сила, его душа, всё, что было использовано в качестве топлива и маскировки, уходит вместе с паразитом. А вот «Первые»… С ними всё гораздо хуже. Они — ретрансляторы. Или, скорее, инкубаторы. В отличие от «Вторых», они могли «делиться» этой пассивной, всепроникающей пустотой, создавая новых одержимых. Они — источник эпидемии, её живой и дышащий нулевой пациент. И Аня, моя подруга, боевая колдунья, один из сильнейших магов Империи… оказалась в числе «Первых». Собственно, ради такого «Первого» я и летел в эту глушь — потому что сегодня утром позвонил Юсупов. Он сообщил, что в Курганской области задержали очередного «одержимого» — им оказался высокопоставленный местный барон, Курташин Алексей Анатольевич. Его история была похожа на те, что Руслан мне рассказывал и раньше — тихий, образцовый аристократ, уважаемый член местного обсщества… А затем в одну ночь он вырезал всю прислугу и выложил их внутренности на полу бального зала в узор, который наши аналитики пока не могли расшифровать. Это случилось сегодня ночью. Глава Инквизиции не стал упоминать Аню, но то, что с ней произошло, и ту мелочь, что нам удалось благодаря ей установить — всё это подразумевалось само собой. Юсупов понимал: то, с чем мы столкнулись, было выше компетенции даже его самых опытных следователей. Нужен был я. Нужен был Пожиратель, еретик, сведущий в тёмных искусствах… Так что теперь я надеялся понять механизм заражения, проследить ниточку назад, к источнику этой «одержимости». Возможно, даже найти способ обратить этот процесс вспять… Я мысленно отправил запрос Бунгаме. Отклик был слабым, едва уловимым, словно доносившимся со дна глубокого, замутненного колодца. «Отвали» — гласил он. «Отдыхает» — с долей раздражения констатировал я про себя. Та задача вытянула из родового существа все соки. Выламывать чужую волю из зараженного разума сильнейшей ведьмы — это не то же самое, что ломать кости в бою, создавать вокруг себя галлюциногенные болота. Это требовало титанических усилий на уровне, который я едва ли мог до конца понять. Теперь жаба была подобна выброшенному на берег киту — огромной, могучей, но беспомощной. И сейчас она ничем не могла мне помочь, так что приходилось рассчитывать только на себя. И всё, что у меня оставалось — артефакт Салтыкова. Тот самый кристалл «фокусировки». Я достал его из кармана и положил на ладонь. Артефакт был тяжелее, чем казался, и излучал слабый, но пронзительный холод, проникавший сквозь перчатку. Ну… Надеюсь, эта штука действительно позволит мне заглянуть в тот самый миг заражения барона, увидеть его не как сторонний наблюдатель, а… почувствовать… Может, я смогу уловить что-то, какой-то оттенок, след, вибрацию. Что-то, что выдаст природу этой пустоты. Её источник. «Ласточка» снова вздрогнула, предупреждая о начале снижения. Впереди, посреди серо-зеленого моря лесостепи, показался кластер огней — сам Курган, небольшой городок, но мне нужно было чуть дальше. Мой АВИ с почти неслышным шипением коснулся шасси утрамбованного грунта на посадочной площадке в сотне метров от поместья — изрядного клочка земли, обнесённого каменной стеной, с кучей зданий внутри, своим парком и прудом. Воздух, который хлынул в салон при открытии двери, был прохладным, пах пылью, полынью и едва уловимым, приторным душком гари — словно где-то недавно жгли пластик. Или что-то похуже… Первым я увидел мужчину в строгой форме Инквизитора. Он стоял по стойке «смирно», его осанка была выправлена так, что, казалось, стальной прут проглотил. Лет сорока пяти, с обветренным, жестким лицом, коротко стриженными седеющими висками и цепким, пронзительным взглядом серых глаз. — Господин Апостолов! Барон! — его голос прозвучал чётко, почти по-военному, — Позвольте представиться, Инквизитор первого класса, майор Игнат Сергеевич Волков. К вашим услугам. — Майор, — кивнул я, экономя на церемониях, — Рад знакомству. — Я рад, что доведётся поработать с вами, господин Апостолов, не буду скрывать. — В самом деле? — Я слежу за вашей карьерой ещё с того момента, когда вы помогли графу Юсупову уничтожить ячейку мятежников-еретиков в тридцать втором году. Я вежливо улыбнулся, но улыбка эта была насквозь фальшивой. Потому что теперь я знал, видел, как это работает. Как безупречная, верная Аня Лисицына, с которой мы прошли огонь и воду, оказалась куклой, начиненной ледяной, безразличной чуждостью. Эта штука, эта «одержимость» умела маскироваться. Она использовала память, навыки, даже характер носителя! Почему она не могла прикинуться образцовым офицером Инквизиции, фанатично преданным Империи и её героям? Это была бы идеальная маскировка. Прямо у меня под носом, с самым надёжным пропуском. Я смотрел на уверенные движения Инквизитора, и в голове звучал один и тот же вопрос: «А он настоящий вообще?» Я не мог его послать подальше, не мог открыто выказать недоверие. Это сорвало бы всё. Мне приходилось играть в эту идиотскую игру — делать вид, что принимаю его помощь, его преданность. А внутри — искать малейший сбой, мельчайшую фальшь в голосе, в мимике, в энергетическом следе. Этот постоянный, изматывающий внутренний допрос был хуже любого открытого боя. Дерьмо космочервей… Похоже, доверие стало роскошью, которую я больше не мог себе позволить. — Не будем терять время, господин Инквизитор, — сказал я, — Ведите. Волков замер, и его вышколенная выправка вдруг показалась неестественной. Мышцы на его лице напряглись. — Господин барон, — его голос потерял часть уверенности, — Прежде, чем мы пройдём за ворота, я должен кое что рассказать… Мы… Не смогли связаться с вами, пока вы находились в пути но… — Но? — С объектом возникла проблема. Я вздохнул, чувствуя, как по спине пробегают мурашки. Ну вот, началось… Не могли связаться? На интерфейсе тут же появился десяток запросов от местных властей, которые я благополучно проигнорировал. Проклятье! Звонил не Юсупов, не кто-то из моего «важного» списка, вот ИИ и отсёк эти звонки. М-да… — Какого рода возникла проблема? Вы слишком сильно увлеклись допросом? — Ммм… Нет, господин Апостолов. Дело в том, что барон Курташин сбежал. — Это такая неудачная шутка? — К сожалению, нет, господин Апостолов. Он… Исчез четыре часа назад. Мы подняли по тревоге все имеющиеся силы в пяти окрестных районах, но барон словно растворился. Ни тепловых следов, ни магических отпечатков ауры. Какое-то время мы преследовали его по следам, но потеряли в крупном лесу Целинного района… Сейчас поиски продолжаются, лес и прилегающие населённые пункты оцеплены, но… Я почувствовал, как сжимаются мышцы челюсти. Четыре часа — как раз столько я летел из Москвы… И всё это время тварь была на свободе. — Идиотизм, — ничуть не стесняясь, произнёс я, — Как ему удалось? — Этого мы не знаем, — пожал плечами Волков, — Я сам прилетел час назад. Я вздохнул. Бросаться сейчас в лес без подготовки — значит играть по правилам этого одержимого. Нет смысла пороть горячку — Бросаться в погоню прямо сейчас не станем, — сказал я, — Сначала нужно осмотреть поместье, допросить родственников, слуг… Волков посмотрел мне прямо в глаза. — С этим может возникнуть проблема. Проще показать. Он развернулся и повел меня к главному входу. Массивные дубовые ворота были распахнуты, за ними оказалась дорожка через яблоневый сад, ведущий к трёхэтажному особняку. Часть деревьев горела… Дверь особняка была распахнута. Еще на пороге мне в нос ударил резкий запах — смесь свежей крови, разорванных внутренностей и чего-то химического. Запах был настолько густым, что его можно было почти ощутить на языке. Я переступил порог и остановился, давая глазам привыкнуть к полумраку. Первое, что я заметил — коридор был залит кровью. И это были не просто пятна, а настоящие лужи, уже начинающие подсыхать по краям. На стенах веером разбросаны брызги, некоторые на высоте более двух метров. Значит, удары наносились с огромной силой… То, что предстало перед моими глазами дальше, нельзя было назвать просто убийством. Это была кровавая баня — тщательно спланированная бойня. Стены бального зала, украшенные лепниной и гобеленами, были заляпаны багровыми брызгами и какими-то более темными, почти черными пятнами. Пол утопал в скользкой, липкой жиже — кровь смешалась с содержимым разорванных внутренностей, которые были разбросаны повсюду с чудовищной, нечеловеческой силой. Кишки висели с люстр, словно гирлянды. Повсюду лежали тела. Много тел. Прислуга в ливреях, горничные, охранники в доспехах… Некоторые лежали в неестественных позах, с вывернутыми конечностями. У одного из охранников не хватало части черепа — словно его разорвало изнутри. Но всех их объединяло одно — они лежали в виде концентрического узора, напоминающего гипнотический круг… То тут, то там в поместье нам встречались братья-Инквизиторы в грубых рясах, с распятиями на груди и в капюшонах. У них в руках были артефакты, которыми они сканировали тела. — Смысл узора пока нам не ясен, — спокойно произнёс Волков, — Но он явно был связан с каким-то ритуалом. Произошёл изрядный выплеск энергии — так мы и засекли барона. Прибывший патруль зафиксировал колебания запредельные тёмной энергии, ворвался внутрь… И обнаружил это. Барон находился в центре и не сопротивлялся. Через час после этого прибыли первые братья-Инквизиторы из ближайшего городка, их было всего трое. Они сообщили в Москву о случившемся, но… Пока прибывало подкрепление, что-то случилось — и барон убил трёх братьев, патруль полиции и сбежал. — Семья? — спросил я, оглядывая зал магическим зрением и наблюдая остаточные эманации энергии — ничего особенного, тьма, сформированная в чёткие и перемешанные структуры. — Барон Курташин начал с неё, — голос Волкова прозвучал ровно, но я уловил в нем лёгкое напряжение, — Его супруга найдена в спальне на втором этаже. Двое детей-подростков — в игровой. Тёща — в своей комнате. Все скончались от множественных ножевых ранений. Я медленно прошел дальше, сканируя пространство. В углу зала заметил нечто, что заставило меня остановиться. Кишки одного из слуг были не просто вырваны — они были аккуратно разложены на паркете в виде мелкого, сложного узора. Не хаотично, а с явным замыслом. Геометрические фигуры, пересекающиеся под определенными углами. Ещё один ритуал… Ритуал в ритуале. Тот же почерк, что и в случаях, о которых докладывал Юсупов. Тот же метод: внешне нормальный человек, потом вспышка жестокости, ритуализированное насилие. Я наклонился, рассматривая узор. Кровь уже свернулась, но кое-где еще блестела влажным пятном. Четыре часа… За это время можно было уйти далеко. Но куда? И зачем? — Господин Апостолов, я уверяю вас — мы приложим все силы, чтобы найти беглеца, — Волков произнёс это твёрдо, — Все патрули уже подняты, прочесываем лес по квадратам. Он не уйдёт. — Он уже ушёл, господин Волков. Вы вообще когда-нибудь видели таких одержимых? До сегодняшнего дня? Волков выпрямился ещё сильнее. — Нет, господин барон. Но у меня двадцать лет опыта службы в Инквизиции. Я участвовал в зачистке секты последователей Падшего Змея в Сибири, обезвреживал артефакты пятого класса опасности… — Этот опыт вам не поможет, — я резко оборвал Инквизитора, и мои слова прозвучали жёстче, чем я планировал, — Ваш двадцатилетний опыт имеет дело с известными угрозами. С демонами, которых можно изгнать магией света, с артефактами, которые можно обезвредить рунами. Это нечто новое. Оно не подчиняется старым правилам. Инквизитор смотрел на меня, и в его взгляде читался немой вопрос. — А что же поможет, господин Апостолов? — Чтобы не терять времени на бесполезные поиски, мне нужна кровь барона. Всего несколько капель. Глава 7 В провинциальном городке… Часть 1 Капли крови на застывшем паркете выглядели как бусины из черного агата. Я собрал их с помощью лезвия ножа, не прикасаясь — крошечные сферы, тяжелые от заключенного в них проклятия, поднялись в воздух и зависли над клинком. За дверью стоял Волков, и я буквально чувствовал его напряженное, почти осязаемое молчание. Он не видел самого ритуала, но наверняка слышал мои тихие слова на языке, который не должен существовать в этом мире, и ощущал леденящую душу тяжесть, исходящую от моей ауры. Воздух в бальном зале, и без того насыщенный запахом смерти и железа, зарядился чем-то полынным. Капли крови над лезвием ножа вытянулись в тонкую, алую нить. Она дрогнула, покрутилась на месте, словно что-то искала (так оно и было), а затем сложилась в стрелку и указала на северо-запад. А сверху из той же крови соткались цифры — «95»… Я вызвал безликого ИИ ассистента на линзы, открыл карту и сопоставил направление. Хм… Барон убегает в сторону Шадринска? Выйдя из зала, я посмотрел на Инквизитора. — Готовьте ваш АВИ к немедленному вылету. Волков не ответил. Его лицо было слегка бледным, а плотно сжатые губы стали тонкой белой линией. В глазах мужчины читалась настоящая буря: вышколенная дисциплина и двадцать лет борьбы с очевидным злом боролись с чем-то новым — с отвращением. Теперь он смотрел на меня не как на союзника, а как на что-то осквернённое. Он знал, что Юсупов выдал мне «особые полномочия», но никакой указ не мог заставить душу Инквизитора принять кровавую магию, которой так беззастенчиво пользуется «герой Империи». — Сколько человек брать с собой? — Только пилота. Путь до АВИ мы проделали в гробовом молчании. Летные машины Инквизиции были угловатыми, с тусклой серой окраской, пахнущими антисептиком и холодным металлом. Я занял место в салоне, Волков сел напротив. Его молчание было громче любого протеста. Мы поднялись в воздух, и под нами поплыл унылый пейзаж Курганщины. Я сосредоточился на стрелке, что время от времени появлялась над моим ножом. — Курс 315, — бросил я пилоту. Тот зыркнул на меня недобро, но послушно развернул машину в нужном направлении — и закрыл переборку кабины. Как только он это сделал, Волков не выдержал. Его голос, старательно лишенный эмоций, прозвучал слегка хрипло: — Вы уверены в этом методе… господин Апостолов? Инквизиция располагает самыми современными средствами слежения. Спутниковым сканированием, тепловизорами… — Ваши тепловизоры не найдут того, кто может менять температуру тела, а спутники не увидят тень, — отрезал я, не оборачиваясь, — Барон не прячется в лесу, господин Волков. Он затерялся среди толпы в семьдесят тысяч человек. А кровь… кровь никогда не врет, Инквизитор. Она знает своего хозяина. Я почувствовал, как Волков скрипнул зубами. Для него кровь была доказательством преступления, уликой. Для меня — обычная краска, чернила, карта и компас. Монотонный гул двигателей заполнял кабину, превращаясь в назойливый фон для нашего молчания. Кровавая стрелка вела нас вперед, но в голове у меня тем временем крутилась одна мысль: «Доверять нельзя никому». Однако… Чтобы оценить уровень угрозы, нужно понимать, с кем имеешь дело. Особенно если этот «кто-то» сидит в двух шагах от тебя и сдерживает недовольство. Волков сидел выпрямившись, его глаза были прикованы к проплывающим внизу полям, но по напряжённой линии плеч я видел — он прекрасно видит мой взгляд. — Что можете сказать о Шадринске, господин Волков? Какие силы Инквизиции там есть? Каковы местные дворяне, и их нравы? Волков поиграл желваками: — Наш гарнизон в городе незначительный. Отделение из пяти человек, включая начальника. В основном занимаются бытовой магией, мелкими нарушениями. Из значимых фигур… Барон Шереметьев, Алексей Петрович. Старый род, влиятельный, но… консервативный. Живет прошлым, считает, что технологии и «Маготех» разлагают устои Империи. Его имение — почти автономное государство. Держит частную армию, големов старого образца. С Инквизией отношения натянутые, но на конфликт не идёт. В моей голове сразу же начали складываться кусочки мозаики. Консервативный, изолированный барон с частной армией. Идеальная мишень для тихого заражения. Или уже готовый опорный пункт… — Если «Первых», таких как Курташин, станет больше, — задумчиво проговорил я, глядя на алую стрелку, — ваших пяти инквизиторов и моего умения может не хватить. — Стоит ли сейчас запрашивать подкрепление из Москвы? Или Екатеринбурга? — Запрос можно отправить. Но… Позвольте я буду откровенен — мы не можем быть уверены ни в ком. — Но также «одержимым» могу быть и я. — Именно. Но вы у меня перед глазами, и если что-то пойдёт не так… Пока что будем действовать вдвоём, — мрачно резюмировал я, — А по прибытии уже посмотрим. Сказав это, я отправил короткое письмо Юсупову — с просьбой подготовить несколько рот солдат, чтобы были наготове оцепить город. Проклятье… Инквизитор мрачно посмотрел на меня, затем его взгляд снова стрельнул на кровавую стрелку, и он, снова поморщившись, выпрямился, как палка. — Расслабьтесь, Игнат Сергеевич, — сказал я, и мой голос прозвучал чуть хрипло от усталости, — Сидеть и копить в себе праведный гнев — вредно для здоровья. Лучше расскажите о себе. Двадцать лет в Инквизиции — внушительный срок. Волков медленно перевел на меня взгляд. В его серых, холодных глазах сверкнула сталь. — Инквизиция — это сборник историй, господин Апостолов, — отчеканил он, — Это долг. — Долг бывает разным. Одни ловят мелких колдунов-неумех, другие… сталкиваются с тем, что не вписывается ни в один гримуар. К какому типу относитесь вы? Он помолчал, вновь посмотрев в иллюминатор. Казалось, мужчина решал, стоит ли вообще говорить. Но что-то — возможно, профессиональное любопытство к самому известному еретику Империи, а возможно, и потребность выговориться — перевесило. — Я начинал в Архангельске, — наконец начал он, и его голос потерял металлическую официальность, стал глуше, человечнее, — Пошёл послушникос сразу после детского дома, в восемнадцатом году. Тогда ещё были живы старые мастера, помнившие Вальпургиеву ночь. Вы наверняка знаете о ней? — Конечно. Массивный ритуал чернокнижников в Архангельске в начале восьмидесятых годов прошлого века. Неделя ужаса и безумия, когда город оцепили войска и никого не выпускали. — Да. Те Инквизиторы, которые уничтожили еретиков и призванных ими тварей, потом преподавали в семинарии, в которую я поступил, так что… Можете представить… — Они были практиками. — Именно. Учёба была стандартной, но… Мое первое дело… Его в отчётах назвали «Рыжей кобылой». — Никогда об этом не слышал. — Так в небольшом городке звали одну женщину. Колдунью-некромантку, Инициатора третьей ступени. Она могла… заговаривать кровь. Останавливать её. Местные почитали её как святую, годами молчали и не рассказывали о ней — добрососедские отношения, и всё такое… Но когда у мэра умерла дочь, он обезумел. Приволок к некромантке труп. И требовал, чтобы она вернула умершую к жизни. Волков замолчал, его пальцы непроизвольно сжались в кулаки. — Горе заставляет людей совершать безумные поступки… — Она сказала, что не может. А мэр… взял топор, и десятилетнюю дочь некромантки. Схватил за волосы, прижал к столу, и занёс над девочкой лезвие. Сказал: «Или моя дочь оживет, или твоя умрёт». И некромантка… сломалась. — Она провела ритуал? — Да. И, как вы можете догадаться, то, что она подняла, уже не было той девочкой. Это была кукла из плоти и крови, которая шевелилась. Мэр забрал её и вернул к себе в особняк. А потом… потом этот кадавр начал расти. Питаться. Сначала скотиной, потом… людьми. Когда мы приехали, в особняке не осталось живых. Как и в нескольких домах в районе вокруг. А кадавр… Отправился к той, кто его создал. Мы нашли их в квартире некромантки — тварь лежала у ног колдуньи, а та напевала ей колыбельную… Но стоило ей замолкнуть, как кадавр набросился на нас… Волков резко выдохнул. — После этого я понял: неважно, как выглядит зло — как святая или как монстр. Его нельзя оправдать. Нельзя принимать его методы. Его нужно уничтожить. Безо всяких сожалений! В его словах была своя, железная правда. Трагедия, выковавшая солдата. — А дочь некромантки? — Её кадавр тоже сожрал. — Жестокая история, — вздохнул я, — Но то, с чем мы столкнулись сейчас, не ищет оправданий. Оно не просит и не даёт пощады. Оно просто забирает место живых людей. — Зло есть зло! Оно соткано из тьмы, крови и теней, и требует человеческих жизней! — Вы не правы, майор, — сказал я, внезапно ощутив острую потребность протеста. Протеста не против него, а против той железной клетки догм, в которую он себя заключил! — Я предпочитаю оперировать фактами, господин Апостолов, — холодно парировал Волков, — И факт в том, что вы используете методы, которые Инквизиция столетиями искореняла как скверну! — Скверна, — я усмехнулся, но в этой усмешке не было веселья, — Вы только что рассказали мне историю о женщине, которую довели до крайности, и о монстре, которого она породила от отчаяния. Вы видите в этом чёрно-белую картину: она нарушила закон — значит, зло. Несмотря на то, что она годами до этого спасала жизни людей. А мэр с топором? Разве не он всё это начал? — Если бы он остался жив, его бы тоже судили по всей строгости закона! — вспыхнул Волков, — Но эта некромантка… она сделала сознательный выбор! Она прикоснулась к запретному! — Она пыталась спасти своего ребенка! — мой голос набрал силу, перекрывая гул двигателей, — Того самого ребёнка, которого вы, Инквизиция, обязаны были защитить! Как бы поступили вы на её месте? — Я бы не оказался в такой ситуации! — Да ну? А я вижу, что вы готовы осудить поступок, не видя причин. Вы смотрите на кровь на моих руках и видите зло. А я вижу инструмент. Инструмент, который ведет нас к тому, кто вырезал десятки людей и выложил их кишки в узор! Кто из нас сейчас служит добру, майор? Тот, кто брезгливо отворачивается от «скверны», позволяя убийце уйти? Или тот, кто использует любые средства, чтобы остановить резню? Волков впервые за весь разговор посмотрел на меня с открытым вызовом. В его глазах горел огонь истинного фанатизма. — Есть Законы Бытия, данные нам Богом и Императором! Магия крови, проклятия и призыв тёмных сущностей — это пути, которые ведут к погибели души! И гибели других людей! Оправдывая их, вы сами на них встаёте! Одно зло не может победить другое! Оно может лишь породить новое, ещё большее! — Магия — это молоток, — отрезал я, чувствуя, как нарастает раздражение, — Вы можете забить им гвоздь и построить дом. А можете раскроить им голову соседа. И что, виноват молоток? Или тот, кто принял решение пробить им голову? Ваша «святая» с заговариванием крови — разве она использовала не ту же самую силу, что и я? Силу жизни, силу, что течёт в венах? Она направила её на исцеление, а когда её принудили — на разрушение. Я направляю её на поимку убийцы. Где тут принципиальная разница? Грань проходит не между «светлой» и «тёмной» магией. Она проходит здесь! — я ткнул пальцем себе в грудь, а затем — в его, — В решении того, кто её использует. И сейчас, в этой кабине, я — тот, кто готов запачкать руки, чтобы остановить того, кто режет людей. А вы — нет. И в этом ваша слабость. Он побледнел ещё сильнее. Его челюсть сжалась так, что казалось, вот-вот раскрошатся зубы. — Это не сила, барон. Это отчаяние! И оно делает вас слепым! Вы так уверенно говорите о грани внутри вас… А что, если та тьма, которую вы призываете, уже давно перешла эту грань и диктует вам свою волю? Как вы отличите свои мысли от её намёков? Я рассмеялся и отвернулся, смотря на приближающиеся окраины Шадринска. — Тогда, господин Волков, вам остаётся только молиться, чтобы моя воля оказалась сильнее. Потому что других инструментов у вас нет! — И всё же… — Я уничтожал пожирателей в Индии, которые ели сердца своих детей. Убивал вампиров, сосущих кровь младенцев — в Баку и Шанхае. Карал фанатиков, еретиков и мятежников, которые приносили сотни жертв, чтобы ввергнуть мир в пучину хаоса. Сражался с древним божеством, намеревающимся расколоть планету и уничтожить ВСЮ жизнь на ней. Я сам пришёл к Государю Императору и признался в своей сути. И вы серьёзно думаете, что после всего этого я всё ещё не имею воли противостоять тьме? Он не ответил, и я покачал головой. — Приземляемся. Пилот направил АВИ на площадку за небольшим зданием управления Инквизиции. Шасси с глухим стуком коснулись земли, поднимая облако пыли. Теперь кровавая стрелка указывала куда-то на юг, но подёргивалась, постоянно меняя направление, а цифры пропали… Дерьмо космочервей! Кажется, нас ждут проблемы… — Куда мы направляемся? — спросил Инквизитор, доставая коммуникатор с картой. Я влил в стрелку побольше энергии крови, зная, что это разрушит заклинание, но… Деваться было некуда. Беглый барон что-то сделал, и это что-то нарушило связывающее нас колдовство. Кровь над ножом заклубилась, стянулась — и снова приобрела чёткую форму. Снова появились цифры — 2,3… И затем заклинание обратилось пеплом. Я убрал нож, тоже вызвал карту, сверил направление, установив линейку. Так… — Мэрия, — озвучил я найденное место, и почувствовал ледяную тяжесть в животе. Это было не случайное убежище, не попытка затеряться в толпе, не заброшенный склад — административный центр. Место власти. Проклятье! Волков снова побледнел, но кивнул. Вызывать местных мы не стали, просто взяли один из мобилей Инквизиции и добрались до помпезного здания мэрии, оставив машину в переулке. Надо полагать, вид у нас был, что надо — столичный барон в походной одежде и инквизитор в запыленной форме. Нас попыталась остановить охрана на входе, но пропуск Волкова с гербом Инквизиции подействовал безотказно. Внутри пахло старым деревом, чистящими средствами и… тревогой? Воздух был густым от подавленных голосов и быстрых шагов, разносившихся по коридорам. Едва мы миновали главный холл, навстречу нам вышла группа людей. Заместитель мэра — я угадал его по дорогому, но помятому костюму и влажным от пота залысинам, двое полицейских в полной амуниции с автоматами в руках, и — что самое главное — двое местных инквизиторов в рясах. Их лица были серыми от злости. Ну вот и встретились, а ведь не хотели никого привлекать… — Что происходит? Кто вы такие? — начал было заместитель мэра, но его тут же осадил старший из инквизиторов — мужчина лет пятидесяти с обветренным лицом и умными, уставшими глазами. Он смотрел не на Волкова, а на меня. И в его взгляде мелькнуло сначала недоверие, потом удивление, а затем — слабая искра надежды. — Постойте, Виктор Леонидович, — он поднял руку, заставляя остановиться полицейских. Его взгляд скользнул по моему лицу, — Барон Апостолов? По группе пробежал шёпот. «Пожиратель». «Спаситель Москвы». «Тот самый?..» Злость и напряжение в их позах сменились на неловкое, даже подобострастное внимание. Даже зам мэра выпрямился, нервно сглотнув. — Какими судьбами, господин барон? — спросил пожилой инквизитор, и в его голосе прозвучало неподдельное облегчение. Волков молча наблюдал за этой сценой, и я видел, как его собственное неодобрение натыкается на эту простую, человеческую реакцию — вид героя в час беды. — Мы преследуем опасного преступника, еретика и чернокнижника, — я не стал тратить время на церемонии, мой голос прозвучал резко и четко, — И след ведёт прямо сюда. Он ещё горячий. Преступник где-то в здании или был здесь не больше получаса назад. Все они переглянулись. И на их лицах не было удивления — было мрачное, обречённое понимание. Старший инквизитор тяжело вздохнул и провел рукой по лицу. — Всё так и есть, господин барон, — его голос дрогнул, — Потому что около часа назад кто-то… жестоко убил мэра. В его собственном кабинете. Мы как раз начали расследование. Глава 8 В провинциальном городке… Часть 2 Энергопотоки в кабинете мэра были нарушены — густые, перемешанные, с примесью медной остроты крови и едкого оттенка озона… Верный признак недавно бушевавшего ритуала… Я стоял на пороге, давая глазам привыкнуть к полумраку. Шторы были задернуты, и лишь тусклый свет с улицы пробивался сквозь щель, выхватывая из тьмы жутковатые детали. Тело мэра, грузного мужчины в дорогом, но старом и немодном костюме, всё ещё сидело в кресле за массивным дубовым столом. Его голова была неестественно запрокинута, рот открыт в беззвучном крике. Его живот был вспорот, и внутренности не были просто вырваны — они были извлечены и разложены на полированной поверхности стола в сложный, симметричный узор. Он напоминал то ли схему неведомого механизма, то ли чудовищный цветок, чьи лепестки были из плоти и кишок. Плюс-минус тоже самое, что было в поместье барона. — Господи Иисусе… — прошептал за моей спиной кто-то из местных полицейских, и я услышал сдавленный рвотный позыв. Я поднял руку, давая знак Волкову и остальным остаться у двери, и сделал шаг вперёд. Паркет скрипнул под подошвами. Моё магическое зрение уже было активно. Обычно после такого жестокого ритуала воздух должен был кишеть остаточными эманациями — клубами тёмной энергии, кровавыми отблесками, вибрациями боли. Но здесь… здесь была почти стерильная пустота. Как будто всю магическую составляющую акта высосали досуха, оставив лишь физическую оболочку — груду мяса и костей. Я медленно обошёл стол. Мой взгляд скользил по узору, выискивая закономерность, источник, зацепку. Свечение узора на столе погасло для моего обычного зрения, но в восприятии, которое давало магическое зрение, он вспыхнул с новой силой. Это не была энергия — это была дыра! Воронка, уходящая в никуда. И от неё, словно щупальца, тянулись тончайшие, едва заметные нити. Они шли не в одну точку, а расходились веером, теряясь в стенах, уходя в пол и в потолок, устремляясь в разные стороны. Так-так-так… Значит, Курташин не просто сбежал. Он провёл здесь, в сердце местной власти, чудовищный по своей эффективности ритуал. Он не призывал демонов и не насылал проклятия. Он использовал смерть и страдание как топливо, как катализатор для… размножения себя. — Он не просто убил его, — тихо проговорил я, обращаясь к стоящему в дверях Волкову, — Он использовал его жизнь и кровь как усилитель. Ритуал не был направлен на что-то внешнее. Он был направлен на самого барона. Волков смотрел на меня, и в его глазах я видел попытку осмыслить услышанное. — Что это значит, господин Апостолов? — Это значит, что выследить его по крови теперь невозможно, — я повернулся к инквизиторам, — След, который вёл нас сюда, был чёток, как луч лазера. Теперь он распался на сотни нитей и рассеялся. В кабинете повисло гробовое молчание, нарушаемое лишь тяжёлым дыханием Волкова. — Он создал обманки? Чтобы сбить нас с толку? — предположил старший местный инквизитор. Я медленно покачал головой, глядя на окровавленный стол. — Хуже. Гораздо хуже. Это не обманка. Он, как бы поточнее выразиться — реплицировался. Каждая из этих нитей ведёт к новому заражённому. Он не просто сбежал — он растворился в городе. И теперь у нас не только один «Первый», прячущийся в городе — в довесок, мы имеем пару сотен заражённых послабее… В голове уже складывался план: немедленный звонок Юсупову, экстренный запрос на ввод войск, тотальный карантин. Шадринск нужно было изолировать, как прокаженного, и выжигать заразу каленым железом — иных вариантов не было, точечное расследование вышло из-под контроля… Я достал свой защищенный коммуникатор. На его матовом черном экране обычно мерцал логотип «Маготеха», но сейчас он был пуст и тёмен. Легкое раздражение сменилось стылым предчувствием. Я нажал кнопку экстренного вызова, которая должна была связать меня напрямую с Юсуповым. А в ответ — тишина. Ни щелчка, ни гудка, ни привычного шифровального писка. — Что такое? — наверное, увидев моё озадаченное, Инквизитор сунул руку в карман мундира, доставая свой смартфон. Его лицо, и без того бледное, стало землистым, — Нет сети… Мы вышли в коридор, и увидели, как заместитель мэра лихорадочно тычет пальцем в стационарный терминал на столе секретарши. Экран упорно показывал вращающийся значок «Нет сигнала». — Спутник? — резко спросил я, чувствуя, как ледяная змея беспокойства разворачивается в груди. Волков тут же нацепил на глаз моноокуляр со спутниковой связью. — Ноль. Помехи и сплошной белый шум. — Оптоволокно? Радио? Старший местный инквизитор что-то спросил у напуганной секретарши, и та достала из ящика стола небольшой стационарный аппарат. Сняв с него трубку, мужчина покачал головой. — Похоже, все каналы мертвы, барон. В этот миг я ощутил давление. Глухой, всесокрушающий удар по реальности, который прошел по костям, по нервам, по самой Искре. Воздух в кабинете загудел, заставив зазвенеть хрустальную люстру. Пыль, поднявшаяся с ковра, завихрилась в безумном танце — всего на несколько секунд. Я почувствовал, как кожа на лице и руках покрылась мурашками, а во рту возник вкус статики и расплавленного металла. Закрыв глаза, я всей кожей, каждым нервным окончанием, ощутил огромное, массированное движение энергии — не в комнате, не в здании… О нет, это было куда масштабнее! Дерьмо космочервей… — Барон? — Что-то происходит, — ответил я, — Что-то очень хреновое, господин Инквизитор… В тот же миг откуда-то снаружи начала доноситься хаотичная симфония паники — отдаленные сирены, крики… Я снова посмотрел на свой коммуникатор и переключился на внутреннюю городскую сеть — она работала.Экран, еще минуту назад мёртвый, теперь замигал десятками экстренных сообщений. «…невидимая стена на выезде из города! » «…попытка пробить барьер на севере, возле ТЭЦ…» «…внешней связи нет» «…пожар вспыхнул в первой городской поликлинике…» — Мне нужен гравицикл, — сказал я старшему местному Инквизитору, — Быстро. Мы вышли из здания мэрии, и нас окатила волна звуков и запахов. Где-то в отдалении столбом черного дыма горел разбитый грузовик, в воздухе пахло горелой резиной и страхом. Люди метались по улицам, кто-то плакал, кто-то пытался докричаться до родных по телефону. Через пять минут из полицейского управления приехал какой-то сержант, и передал мне вполне современный гравицикл. Не мой первый «Стикс», конечно, но сойдёт. Я велел всем оставаться в мэрии и заняться успокоением граждан, а сам рванул с места, заставляя пешеходов разбегаться. Я нёсся по улицам, оставляя за собой воющие сирены и панику. И чем ближе подбирался к окраине, к тому месту, где городские кварталы сменялись полями, тем громче становился всепроникающий гул. Он вибрировал в костях, в зубах… А выехав на автостраду, ведущую из города, я увидел его. Вначале это была лишь легкая рябь в воздухе, словно марево над раскаленным асфальтом. Но по мере приближения «оно» обретало форму и плотность. Выскочив на пустынное загородное шоссе, я резко затормозил, подняв облако пыли. Это не был барьер в привычном понимании — светящаяся стена или силовое поле. Это была стена из самого пространства. Она переливалась всеми цветами радуги и одновременно ни одним из них, напоминая мыльный пузырь — размером с город… Сквозь эту «плёнку» было видно привычный пейзаж — поле, лес на горизонте, но всё это искажалось, как в кривом зеркале, уходя в бесконечную перспективу. От купола исходило мягкое, почти гипнотическое сияние, но его прикосновение к реальности было абсолютно чудовищным. Воздух звенел от сконцентрированной мощи, запах озона стоял такой густой, что его можно было ощутить на языке. Я медленно подошел ближе, поднял руку — но не стал прикасаться. Искра внутри меня предупредительно заныла, чувствуя подавляющее, превосходство этой силы. Это было заклинание, превосходящее всё, что я видел за последние пять лет. Превышающее возможности Юсупова, Иловайского, самых сильных магов РАН… Совершенно точно, беглый «одержимый», каким бы сильным он ни был, на такое был бы неспособен. Это был уровень Архимага — причём не последнего. Я стоял, глядя на переливающуюся стену, отделявшую нас от остального мира, и вдруг почувствовал себя мухой, запертой в банке. Хах! Давненко такого не было… Возвращаясь в центр города, я проезжал сквозь наполняющую город панику. Она витала в воздухе — едкий, терпкий запах страха, смешанный с гарью от нескольких подожженных мусорных баков. Люди столпились на перекрестках, лица искажены недоумением и ужасом, голоса срывались на визг. Кто-то пытался прорваться к тому месту, где, по слухам, «стена была тоньше», другие в отчаянии метались между домами, словно ища укрытия от невидимой угрозы. Но «машина успокоения» уже начала свою работу. По главным улицам, громыхая гусеницами, проползали бронетранспортеры Национальной гвардии, и сопровождающие их «Витязи». Из репродукторов, установленных на столбах, лился ровный, почти что гипнотический голос диктора, зачитывавший экстренное обращение: «…просим граждан сохранять спокойствие. Ситуация находится под контролем. Ведутся работы по стабилизации энергетического поля. Просьба не приближаться к границам города и соблюдать комендантский час…» Полицейские в полной амуниции, с щитами и автоматами начинали формировать кордоны, оттесняя толпу от магистралей, ведущих из города. Вид вооруженных людей вносил хоть какую-то долю порядка, но под этим внешним спокойствием клокотал спящий взрыв. Люди понимали, что их не просто успокаивают — их слой прижимают к земле. Я вернулся к мэрии, где за время моего отсутствия уже образовался временный штаб. Глава полиции, Инквизиторы, представители тайной канцелярии, какие-то учёные, артефакторы, ещё несколько человек — все, кого можно было ввести в курс дела. Ну, как «можно было»… Скорее, это была минимальная необходимость… Воздух внутри был густ от криков, табачного дыма и запаха пота. Десятки людей сновали между столами, заваленными картами, артефактами, оборудованием и коммуникаторами. Я не стал тратить время. Раздав приказания, и продумав кое-какие действия, я выбрал пустой кабинет, отгородился от хаоса магическим барьером, и погрузился в работу. Мой планшет подключили к городской сети наблюдения, так что я пролистывал записи с камер, установленных на вокзале, у административных зданий, на крупных перекрестках. Без спутника использовать ИИ было невозможно — и это здорово затрудняло работу… Лица, тысячи лиц. Но ни одного — с пустым, остекленевшим взглядом. Барона Курташина тоже не было видно. — Проверьте тепловизоры на всех выездах, — отдал я приказ одному из полицейских, заглянувших в кабинет по моему вызову, — Ищите аномалии. Резкие перепады температуры. — Данные поступают, господин барон. Аномалий пока не обнаружено. Я запустил сканер магического фона. Может, ритуал дал такую утечку, что его можно засечь, как маяк? Но нет — уровень магического фона внутри купола оказался в норме. Зафиксированы незначительные колебания, соответствующие паническому состоянию людей — но не более… Я стиснул зубы, чувствуя, что бессилие разъедает меня изнутри, жжётся, как кислота. Я приказал выставить патрули на всех крупных дорогах, разослал ориентировки с портретом Курташина по всем полицейским участкам. Мы прочесывали базы данных, искали его родственников, знакомых, любые точки, где он мог бы укрыться. Всё было тщетно. Несколько часов ушли в никуда. Сообщения из города приходили одно за другим, и все они были пустыми. «Западный сектор, чисто.» «Южный жилой массив, ничего подозрительного.» «Патруль на проспекте Мира докладывает об отсутствии цели.» Курташин не просто скрылся. Он растворился, исчез, как будто его и не было! А между тем, купол, накрывший город, был для чего-то нужен беглому «одержимому»… Я буквально чувствовал, как под этим «колпаком» зрела тихая, невидимая зараза, которую барон так щедро распылил. Я сидел, уставившись в мерцающий экран, и чувствовал, как стены этой комнаты, этого города, этой ловушки, медленно, но неумолимо сдвигаются… Ещё через пару часов, когда город окутал вечер, тщетность усилий стала давить на плечи и вызывать сильное раздражение. Сидеть в душном штабе, наблюдать, как на экранах мелькают ничего не значащие лица, стало невыносимым… унижением! Я не мог позволить себе быть бароном за столом, пока город превращался в инкубатор заразы! — Волков, я буду патрулировать город. Держим связь через внутреннюю городскую сеть. Инквизитор хотел что-то возразить, но увидев моё лицо, лишь кивнул. Через минуту я уже сидел за рулём байка, и выезжал на опустевшие улицы Шадринска. Ветер свистел в ушах и срывал с лица накопившуюся усталость. Я заглушил сирену и двинулся вглубь спальных районов. Моё магическое зрение работало максимально далеко. Обычный мир — асфальт, дома, рекламные вывески — уплывал в размытый фон. Я видел энергетические следы людей: тёплые, живые ауры, клубящиеся тревогой, страхом, гневом. Но искал я другое — леденящую пустоту, что виделась мне в памяти Ани и в камере братьев. А в голову, между тем, так и лезли воспоминания об Эфире! О бездонной мощи, что позволила бы мне одним усилием воли прочесать весь город, выдернуть из толпы нужный след! Теперь же приходилось делать это вручную, метр за метром… Дерьмо космочервей, я чувствовал себя слепым с палкой! Спас мир, ну-ну… И потерял такую мощь! Пусть и не по своей вине… Ещё и Бунгама отдыхает, придётся обходиться своими силами! Впрочем, у меня всё же оставались помощники. Я отдал мысленный приказ, и две чёрные тени где-то в воздухе тут же отозвались. Мунин и Хугин, мои верные маледикты, взметнулись в багровеющее небо и растворились, растекаясь по городу моими глазами и ушами. Хорошо, что вороны никогда не улетали слишком далеко, и оказались заперты под куполом вместе со мной. Хоть что-то… Я ехал, сканируя прохожих, заглядывая в окна первых этажей. Полчаса. Час. Ничего. Лишь клокочущий котёл эмоций. Я уже начал сомневаться, не ошибся ли я, не ушёл ли Курташин из города до появления купола, как вдруг… Холодок. Слабый, едва уловимый, будто дуновение из открытой двери морозильника. Я резко свернул с центральной улицы в лабиринт панельных пятиэтажек. Ощущение нарастало. Вот дерьмо… Это была не одна точка, а целое скопление! Как гниль под древесной корой… Я затормозил у одного из ничем не примечательных домов. С виду — обычная пятиэтажка, постройка семидесятилетней давности… Но моё магическое зрение буквально перекрывало мерцанием. Изнутри лилась абсолютная, всепоглощающая пустота. Не отдельные источники, а единое, безразличное поле. Я поднял взгляд. В окнах не было движения, не мелькали тени — даже света почти не горело! Только мёртвые, тёмные стекла, за которыми скрывалась ледяная тишина. Неужели целый подъезд? Или… весь дом? Мысль была настолько невероятной, что я на мгновение остолбенел. Такая скорость заражения… Это был не просто рост — это был взрыв! Прикинув варианты, я покачал головой и не стал лезть внутрь. Один против сотни, а то и пары, в замкнутом пространстве… Не скажу, что для меня это было бы самоубийством — но рисковать не хотелось. Да и обнаруживать себя раньше времени тоже. Я потянулся к коммуникатору, чтобы вызвать штурмовые группы Инквизиции, как вдруг в сознание ударили два чётких, леденящих образа, переданных Мунином и Хугином одновременно. Заводской район. Цех №4. Масштаб: около пятисот единиц. Центральный рынок. Подвалы. Триста пятьдесят. Школа №15. Спортзал. Триста. Стадион… Теплотрасса… Больница… Образы сыпались как из рога изобилия. Три, четыре, пять… десять очагов! Мои вороны отмечали на карте моего сознания всё новые и новые точки заражения… Десятки. Сотни. Тысячи людей. Я опустил руку с коммуникатором, так и не набрав номер. Сердце заколотилось с бешеной силой, кровь отхлынула от лица. С момента появления купола прошло меньше десяти часов. За это время в городе оказалось заражено уже несколько тысяч человек. Это была пандемия — и я оказался заперт в ней… Глава 9 От заката до рассвета. Часть 1 Кабинет заместителя мэра я превратил в импровизированный штаб. Воздух тут стоял густой и спёртый — он пах потом, страхом и остывшим кофе. Я стоял у старой, бумажной карты Шадринска, вывешенной на стене, пытаясь мысленно просчитать, куда мог деться Курташин и что представлял из себя этот проклятый купол. В ушах стоял монотонный гул генераторов, работающих на аварийном питании, и приглушенные переговоры по рациям. Волков, бледный и подтянутый, как струна, докладывал о безуспешных попытках пробить помехи на внешних каналах. Его голос был ровным, но в глазах читалась неуверенность, что грызла и всех остальных. Даже меня, в какой-то мере. Безрадостные мысли неожиданно прервал крик. Он донёсся не с улицы, а из рации на столе. Женский голос, срывающийся на визг, полный неподдельного, животного ужаса. — … он её! Сосед… Сосед! Он просто набросился! У неё лицо… О, Боже… Сидящий за столом полицейский схватил было рацию, пытаясь что-то выяснить, но его слова потонули в нарастающем хаосе — словно плотину прорвало! Один за другим, с разных концов города, начинали визжать, кричать, вопить передатчики. Из динамиков полицейского сканера, настроенного на общий эфир, полилась симфония кошмара. — … на Февральской улице, мужчина в серой куртке нападает на прохожих! Нужна помощь!.. — Вызов в посёлок Энергетиков, дом 12… Говорит ребёнок… Папа… папа бьёт маму… а она не шевелится… и он смеётся… — Пожар на рынке! Люди, они… они поджигают друг друга! — Центр, я патруль 34! Нас атаковали! Это… это наши же люди! Они… Голос в эфире оборвался с душераздирающим криком и звуком рвущейся плоти. Воздух в кабинете замер. Даже привыкшие ко всему инквизиторы застыли, вглядываясь в рации, будто надеясь, что это чудовищный розыгрыш. Заместитель мэра — тот самый в помятом костюме — медленно сполз по стене на пол, закрыв лицо руками. Его тихие всхлипы стали жутким контрапунктом оглушительной какофонии с улицы. Я сжал кулаки. Холодная ярость, знакомая и простая, поднялась к сердцу, выжигая остатки сомнений и усталости. Предательство Ани было точечным ударом. А это… это был шторм. Эпидемия, перешедшая в терминальную стадию. — Волков! — мой голос прозвучал как удар хлыста, заставив всех вздрогнуть. Инквизитор выпрямился, его глаза, полные непонимания, встретились с моими, — Поднимайте всех, кого можете! По внутренней связи на все частоты! Объявить комендантский час! Немедленно! Всех жителей города — по домам, ни шага на улицу! Окна и двери — забаррикадировать! Не открывать никому! Волков кивнул, лицо его застыло в каменной маске служебного рвения, и он бросился к пульту связи, отталкивая оцепеневшего техника. Я обернулся к начальнику полиции, который смотрел на меня, будто я был призраком. — Вы! Собирайте всех своих людей, всех, кто ещё в строю и вменяем! Всех бойцов Нацгвардии, всех инквизиторов, всех, у кого есть ствол и хоть капля мужества! Приказываю им собраться здесь, у мэрии! Мы создаём здесь укреплённый пункт! Он заморгал, пытаясь осознать приказ. — Часть людей уже здесь, но остальные…. Люди на улицах… паника… мы не можем их бросить… — Они уже не люди! — прошипел я, подходя к нему так близко, что увидел в его глазах своё отражение, — Если они на улице — они уже мёртвы или скоро станут теми, кто будет рвать тебе глотку! Ты хочешь спасти город? Начни с того, чтобы собрать в кулак те жалкие силы, что у нас ещё остались! Или ты хочешь умереть в одиночку, размазанный по асфальту бывшим соседом? Он сглотнул, кивнул с трудом и, пошатываясь, бросился к своим рациям, чтобы передавать приказ. Я подошёл к зарешеченному окну, отодвинул тяжелый занавес. Город горел. В буквальном и переносном смысле. В нескольких кварталах отсюда вздымался черный столб дыма, оранжевые языки пламени лизали темнеющее небо. Крики, ранее приглушенные стенами, теперь были слышны отчётливо — нечеловеческие, визгливые, полные либо безумной ярости, либо смертельного ужаса. Где-то далеко трещали автоматные очереди. Недолго. Волков закончил отдавать распоряжения. Его голос, усиленный динамиками, разнёсся по улицам, неестественно ровный и спокойный на фоне ада: «Внимание, граждане! В городе введён комендантский час! Немедленно проследуйте в свои дома! Заприте двери и окна! Не выходите на улицу! Это приказ!» Он умолк. На несколько секунд воцарилась тишина, будто город прислушался. И тогда с новой силой, с новым, уже отчаянным визгом, рванула волна хаоса. Они не слушались. Они боялись. Они уже сходили с ума. А затем мир снаружи взорвался. Грохот был оглушительным, чудовищным. Не хлопок или громыхание, а единый, сокрушающий удар, от которого содрогнулось само здание. Пол под ногами вздрогнул, как живой, со стола полетели рации, карты, кружки. С потолка посыпалась штукатурка, застилая воздух едкой белой пылью. На секунду в штабе воцарилась оглушённая тишина, а затем её разорвали крики — на этот раз не из радиоприёмников, а с улицы. Я первым рванул к окну, отшвырнув тяжёлую портьеру. То, что я увидел, на мгновение заставило забыть о дыхании. Площадь перед мэрией, ещё минуту назад относительно пустынная, теперь была заполнена бушующей, клокочущей массой. Но это не была толпа — это было живое, пульсирующее месиво из тел — сотен тел! Они неслись, катились на здание, как чудовищная лавина! И они были… изменены. Это не были просто безумцы с пустыми глазами, как Игорь и Иван. Это было что-то более страшное, одичавшее. Движения людей были резкими, порывистыми. У некоторых горожан суставы выворачивались под немыслимыми углами, позволяя им передвигаться скачками, подобно саранче. Другие ползли на четвереньках, их позвоночники выгибались дугой. Лица были искажены низменной, животной яростью. Рты растянуты в беззвучных рыках, из которых стекала пена, смешанная с кровью. Глаза залиты мутной желтизной, с крошечными, булавочными зрачками, горящими нездоровым лихорадочным блеском. Они ломились вперёд, сшибая друг друга, не обращая внимания на преграды, отшвыривая их с нечеловеческой силой, и от этой «живой» волны несло таким немым, всепоглощающим безумием, что кровь стыла в жилах. — Они… они повсюду! — прохрипел кто-то за моей спиной. На крыльце, прямо под нами, на мгновение мелькнула фигура одного из полицейских, стоявшего на посту — его схватили десятки рук и буквально разорвали на части, осыпав ступени кровавым дождём. А затем лавина врезалась в двери мэрии… В здании воцарился ужас. Чиновники, полицейские, даже некоторые инквизиторы отшатнулись с криками. Воздух наполнился запахом страха — резким, как нашатырь. Адреналин ударил в голову, прочищая моё сознание, выжигая всё лишнее. — Волков, прикрывайте тыл! — бросил я через плечо и рванулся вперёд, к лестнице, ведущей на первый этаж. Я слетел вниз, не касаясь ступеней, короткими телекинетическими толчками гася инерцию — и всё равно не успел. Дубовые двери мэрии, казавшиеся такими надёжными, с треском подались под напором одержимых — и холл в мгновение ока превратился в бойню. Одержимые, словно потоки грязной воды, хлынули внутрь, заполняя пространство. Их рёв, хриплый и многоголосый, оглушал. Воздух гудел от этой какофонии и густо пах озоновой гарью, потом и медной свежестью крови. Первый из них, бывший почтальон в изодранной униформе, с вывернутой кистью и горящими глазами, прыгнул на меня с диким воплем. Я не стал уворачиваться. Рука, обёрнутая сгустком силового поля, встретила его прыжок. Не ударом, а толчком. Я поймал импульс движения человека, перенаправил, и с глухим стуком швырнул его в стену. Почтальон осел без сознания. Двое других — женщина с кухонным ножом и подросток с неестественно длинными пальцами — ринулись на меня с двух сторон. Я присел, позволив им пронестись над головой, и резким, точечным выбросом энергии исцеления усыпил их нервные центры. Их тела обмякли и рухнули на мраморный пол, как тряпичные куклы. Я не убивал. Убить было бы проще. Собрать энергию — и превратить их в пепел. Но где-то там, под этой чуждой пеленой, ещё могли тлеть разумы настоящих людей, как у Ани. И я не мог просто так всех их перебить — нахрена тоггда вообще было спасать мир⁈ Это была не битва на уничтожение. Скорее — хирургическая операция… В аду. Я двигался сквозь толпу, как торнадо. Лёд вырывался из моих ладоней, сковывая группы нападавших в монолитные глыбы. Сгустки сжатого воздуха, невидимые кулаки — вырубали самых яростных. Я расходовал магию куда как экономно — несмотря на резерв Магистра, он был прискорбно мал с тем, что я привык использовать раньше. Эфира — нет, энергокристаллов с собой весьма ограниченный запас. А пожирать энергию просто не из кого — магов кругом кот наплакал… Так что приходилось использовал всё, что было под рукой — вывернутые двери, обломки мебели, тела уже обездвиженных одержимых — как барьеры, чтобы сдерживать их напор. Это был танец на лезвии бритвы — расчётливый и смертельно опасный, где каждый жест, каждый вдох был направлен на то, чтобы нейтрализовать, а не уничтожить. В свалке я не заметил, как один из одержимых — матёрый детина в форме сварщика — каким-то образом преодолел мою воздушную защиту и вонзил мне в плечо обломок арматуры! Боль, острая и жгучая, пронзила тело. Я зарычал — не от боли, а от ярости! — схватил его за руку, сломал её и вогнал в нервную систему детины разряд чистой энергии. Он получился такой силы, что глаза здоровяка закатились, и он рухнул, бьющейся в конвульсиях грудой мышц. Я отшвырнул арматуру, чувствуя, как кровь тёплой струйкой стекает по спине. Одержимых было слишком много… Они лезли из каждого угла, из каждого разбитого окна, не чувствуя ни страха, ни боли. Моё дыхание стало сбивчивым, Искра внутри отзывалась ноющей пустотой. Я сбивал их волны, вырубал, замораживал, но они всё прибывали и прибывали, без конца, без счёта, заполняя собой всё пространство умирающего холла. А остальные… Их, кроме Волкова и пары инквизиторов, даже в расчёт брать не стоило. Полицию куда-то оттеснили, сотрудники мэрии разбежались… В этот момент лёд, которым я забаррикадировал главный вход, треснул с громким, сухим звуком, словно ломались кости. Мгновение — и замороженная глыба, в которой застыли полтора десятка одержимых, разлетелась на тысячи острых осколков! Я отбросил их широким веером сгустков воздуха, но из разбитых окон, из коридоров, словно из преисподней, уже лезли новые одержимые. Их рты были растянуты в исступлённых криках, глаза залиты мутной желтизной. Их было слишком много — бесконечно много! Горизонт за побитыми витринами холла кишел ими, как разворошенный муравейник, и они всё стягивались и стягивались к мэрии… Ну отлично, что тут скажешь… Очевидно, что их цель — я. Искра внутри меня, и без того не слишком яркая, отвечала лёгким покалыванием. Дно колодца уже виднелось, так сказать… Даже если я начну все сейчас убивать простыми заклинаниями — на весь город сил всё равно не хватит. А судя по темпам заражения, куполу и уровню магии, которая воспроизводит ТАКОЕ — уже через сутки Шадринск станет городом одержимых… «Просто сомнут числом!» — пронеслось в голове холодной, безоговорочной истиной. Мы не выстоим. — Всех, кто может слышать! — мой голос прорвался сквозь рёв и грохот, усиленный звуковым заклинанием, — Отход! Немедленно уходите! Всем укрыться в подвальных помещениях, архивах, каморках! Баррикадироваться! Держать связь по рации на канале «Дельта»! Повторяю, отход! Это приказ! Я не стал ждать ответа, не стал смотреть, как чиновники и младшие инквизиторы в панике бросятся к лестницам. Схватив за плечо Волкова, который, прижавшись к колонне, отстреливался на поражение из своего служебного револьвера, я рванул в сторону, противоположную главному входу. — Барон! Они везде! Там тупик! — голос Волкова был хриплым от напряжения и пороховой гари. — Значит, сделаем выход! — крикнул я в ответ, с силой выбросив перед собой телекинетический импульс. Стена в конце коридора, сложенная из старого кирпича, само-собой, не выдержала удара. С грохотом, подняв облако пыли и мелких обломков, она рухнула, открыв проход в какой-то служебный двор. ёМы врезались в узкое пространство, уже заполненное обезумевшими фигурами, вылезавшими из-за угла. Пахло потом, кровью, пылью и чем-то кислым, болезненным — запахом чуждой… «жизнедеятельности». Волков, отбросив последние колебания, работал с вышколенной жестокостью. Его револьвер щёлкнул по пустой каморе, и он, не медля ни секунды, пустил в ход приклад. Дерево сочно хрустнуло о череп одного из нападавших. Я шёл впереди, выжигая путь короткими, экономными всплесками силы. Я сбивал с ног, ослеплял вспышками света, оглушал низкочастотным гулом. Мы двигались как один отлаженный механизм — он, тяжёлый и безжалостный, отвечал за ближний бой, я, как скальпель, расчищал пространство впереди и прикрывал тыл, сметая очередную группу в сторону ледяным шквалом. Вышибив очередную запертую дверь плечом, мы вывалились «в город». Воздух, пахнущий свободой, гарью и смертью, ударил в лицо. Небольшой асфальтированный двор был завален мусором и теми, кто не успел убежать. Площадь перед мэрией кишела, но прямо перед нами зияла узкая щель улицы, ведущая в спасительный лабиринт малоэтажной старой застройки. — Бежим! Держись рядом! — крикнул я Волкову, и мы рванули что есть сил, спотыкаясь о разбросанные тела и хрустя битым стеклом под ногами. За спиной поднялся истошный, сливающийся в один гулкий рёв вой. Десятки, сотни ног затопали за нами по брусчатке, сливаясь в единый грохочущий поток. Я не оборачивался, но чувствовал их ненавидящий взгляд спиной, ощущал, как сзади накатывает горячая, злая волна. Мы нырнули под низкую арку, свернули в первый же переулок, заваленный опрокинутыми мусорными баками. Я с силой отшвырнул их телекинезом за себя, создавая грохочущий, вонючий завал. Рёв преследователей на мгновение отдалился, сменившись яростным скрежетом и воплями ярости. Мы продолжали бежать — неслись через пустынные, залитые сумерками дворы, перепрыгивали через покосившиеся заборы, петляли между гаражами, похожими на каменные гробы. Мир сузился до хрипа в лёгких, до стука сердца, отдававшегося в висках, до чёткой, как лезвие, цели — бежать, отрываться, выжить. Волков тяжело дышал, его мундир был промокшим от пота, но он не отставал, изредка оборачиваясь, чтобы короткой очередью из подобранного у трупа полицейского автомата отсечь самых прытких преследователей. Наконец, запыхавшиеся, с грудью, готовой разорваться от напряжения, мы ворвались в глубокий, тёмный проулок между двумя двухэтажными бараками, похожий на каменный мешок. Прижались к холодной, шершавой кирпичной стене, скрывшись из виду. Слышали только собственное тяжёлое дыхание и далёкий, общий гул хаоса, царящего в городе. Погони за нами, казалось, не было… Я прислонился лбом к прохладному кирпичу, пытаясь вдохнуть полной грудью и заглушить небольшим целительным импульсом дрожь в уставших мышцах. В этом уголке города стояла тревожная, зыбкая тишина, нарушаемая лишь отдалёнными криками, сиренами и настойчивым гулом пожаров. Волков, опёршись на колени, тяжело дышал, его лицо было залито потом, на рукаве темнело пятно крови — не его, чужой. Именно в эту секунду относительного, купленного ценой невероятных усилий затишья, я это почувствовал. Сначала — лёгкая вибрация в костях, едва уловимая, словно от басового динамика где-то за горизонтом. Затем воздух вокруг начал менять плотность, становясь вязким, тягучим, как сироп. Запахи — дыма, пыли, страха — смешались, исказились, приобретя резкий, металлический, озоновый привкус, будто после близкого разряда молнии. Звуки доносились будто из-под толстого слоя воды — гулкие, размазанные, лишённые чёткости. Я резко выпрямился, сжав кулаки, всем существом ощущая нарастающую угрозу. Моё магическое зрение, до этого фиксировавшее лишь клубящийся, пёстрый хаос паники и боли, теперь уловило чёткий, целенаправленный, пугающе упорядоченный рисунок. Энергополя города, искореженные куполом и всплесками насилия, начали стягиваться. Собираться в одну точку, медленно, неумолимо, как вода в сливное отверстие. Формировалась гигантская, невидимая простому глазу воронка. И эпицентр этого сгущающегося шторма был где-то недалеко. «Фора когда весь фон был размазан, и барона найти было невозможно, прошла…» — с горечью и яростью констатировал я про себя. Пока город кричал и горел, пока мы, как затравленные крысы, бегали по его задворкам, противник не терял времени — он что-то готовил. Что-то большое, использующее сам город, его жителей, их страх и смерть как топливо. И теперь, когда энергетический фон стабилизировался в этом новом, чудовищном качестве, скрыться от такого целенаправленного, мощного всплеска было невозможно. Маскировка сгорела — теперь я отчётливо чувствовал беглого барона. Но его, судя по всему, это уже не волновало… Я повернулся к Волкову. Инквизитор, заметив резкую перемену в моей позе, встревоженно поднял взгляд, инстинктивно сжимая в руке автомат. — Барон? Что-то не так? — Тише, — отрезал я, не отрывая внутреннего взора от растущей, сгущающейся воронки искажения, что медленно, но верно начинала выжигать карту города в моём сознании, — Игра в прятки закончилась. Теперь мы и без помощи крови и следов знаем, где цель. А ещё я знал, что мне придётся иметь дело с противником, которого уже не назовёшь просто «беглым одержимым». Глава 10 От заката до рассвета. Часть 2 Запах столетий встретил нас во тьме Воскресенской церкви — сладковатый дух ладана, приправленный сырым камнем. Мы ввалились внутрь, как подраненные звери, едва успев захлопнуть массивную дубовую дверь и подпереть её скамьёй. Воздух снаружи, густой от гари и воплей, сменился гробовой, давящей тишиной. Лишь наши прерывистые вздохи нарушали покой святого места — здесь было совершенно пусто, ни прихожан, ни священника. Странно… Я прислонился спиной к холодной фреске, и почувствовал, как дрожь в мышцах медленно отступает, сменяясь леденящей тяжестью усталости. Сквозь разбитое витражное окно лился свет немногочисленных фонарей и отсветы купола, окрашивая в сумеречные тона лик какого-то святого и выхватывая из мрака пустые скамьи и иконостас. Волков, стоя у двери, вслушивался в отдаленные звуки бушующего снаружи ада. Его мундир был порван, лицо покрыто сажей и засохшими брызгами чужой крови. — Долго мы здесь не отсидимся, — его голос прозвучал хрипло, но с привычной железной прямотой, — Они нас почуют, или просто наткнутся на нас походя… Каков план, барон? Я провел рукой по лицу, счищая липкую смесь пота и пыли. — План не изменился. Добраться до Курташина и уничтожить его. — И как вы собираетесь это сделать? — Инквизитор повернулся ко мне, и в его уставших глазах вспыхнул стальной огонек, — Прорваться через тысячи этих… существ? В одиночку? Или… — он сделал паузу, вкладывая в неё целый мир подозрений, — … Или вы снова намерены прибегнуть к методам, которые моя организация столетиями искореняла как скверну? Я усмехнулся, но в этой усмешке не было ни капли веселья. — Ты сегодня неплохо поработал прикладом, Игнат Сергеевич. И пулями. Я видел — ты не целился в ноги, а стрелял на поражение. Убивал! А я… я старался их просто остановить. Заморозить, оглушить, вырубить. Потому что под этой пеленой еще могут быть люди. Он вздрогнул, будто я отвесил ему пощёчину. Его скулы напряглись. — Не сравнивайте! — он сделал шаг ко мне, и его сжатый кулак задрожал, — Я уничтожал чудовищ, которые уже утратили свой человеческий облик! Я выполнял свой долг по очищению этого мира от скверны! А вы… вы годами ходите по лезвию, барон. Вы играете с силами, которые должны быть запрещены. Вы убили сотни, тысячи людей на своем пути — пусть и еретиков, в том числе! И ради чего? Чтобы втереться в доверие к Императору? Чтобы получить титул и поместье? И теперь вы снова хотите окунуться в эту грязь? Его слова висели в воздухе, густые и едкие, как дым. Я оттолкнулся от стены и посмотрел ему прямо в глаза. Холодный гнев закипал где-то глубоко внутри, выжигая остатки сил. — Вам самому-то не смешно, Инквизитор? Обвиняете меня⁈ Ваша святая Инквизиция за свою историю замучила десятки, если не сотни тысяч невиновных! Сжечь деревню, чтобы поймать одного еретика? Посадить на кол семью, потому что соседи нашептали? Вы всегда оправдывали это «высшей целью». Очищение. Вера. Империя. А я… я никогда не приносил в жертву невинных! Я уничтожал тех, кто сам выбрал путь насилия и тьмы. И сейчас я не собираюсь отнимать жизни у тех, кого еще можно спасти. Я выдержал его взгляд, полный ненависти и непримиримости. Воздух между нами накалился до предела, казалось, еще мгновение — и в нём мелькнёт молния! — Тогда что? — прошипел он, — Как вы остановите Курташина? Я усмехнулся. — Я не говорил, что не буду использовать смерть. Я сказал, что не буду убивать живых. Те одержимые, что уже пали… от твоих пуль, или в той давке возле мэрии… Во всех частях города уже сотни убитых, наверняка. Сила их крови ещё не до конца угасла. Я просто собираюсь её использовать. Волков замер. Его взгляд, еще секунду назад полный огня и непримиримости, дрогнул. Он отвёл глаза, уставившись на каменную плиту у своих ног. Сжатые кулаки медленно разжались. Он не нашёл, что возразить. Моя логика (пусть и чудовищная в его понимании) была неоспорима: использовать энергию уже мёртвых, чтобы попытаться спасти ещё живых. Это был тот самый прагматичный расчёт, который он так ненавидел, но не мог опровергнуть, ведь он сам только что обеспечил эту «энергию» своими пулями. Я видел, как его уверенность дала трещину, и поспешил перевести тему, пока он не ушёл в глухую оборону. — Вернёмся к нашим баранам. Цель — барон Курташин. Его предпочтительно захватить, чтобы выжать всё, что знает поработившая его штука. Но если не выйдет — я уничтожу его безо всяких сожалений. Вместе с ним, полагаю, разрушится и та воронка, что он создаёт, и этот проклятый купол. Как только барьер падёт, подкрепление Юсупова войдёт в город и поможет навести порядок с теми, кого ещё можно спасти. Инквизитор молча кивнул, его лицо стало маской собранности. Он был солдатом, и конкретная боевая задача возвращала ему почву под ногами. — Надеюсь, вы не думаете, что я оставлю вас одного? — коротко спросил он. — Нет, разумеется. — Нам это по силам? Ну… Что я мог ответить? У меня — двадцать энергокристаллов, все разного типа: от чистой энергии до стихий и некромантии. Перчатки Пожирателя — они усилят любой мой удар. Броня Гнева… она ключевая. Бунгама всё ещё спит, на неё надежды нет. Хугин и Мунин в воздухе, следят за обстановкой. А ещё у меня был плоский матовый диск, чуть больше монеты размером, который можно было прилепить на висок — микро-девайс для входа в «Магическую Реальность». Штука капризная, но может дать тактическое преимущество. Или поможет вытащить из Курташина то, что он знает… — Думаю, вполне. У меня есть козырь, который я и заряжу магией крови. Собственной магии хватит, две трети резерва Искры, ну и способности пожирателя, восполню в случае чего. — У меня проще, — отозвался Волков, проверяя магазин автомата, — Два боевых перстня — ударная волна и луч огня. Искры тоже осталось около двух третей, свет и огонь поровну. Автомат, два рожка. И этот стилет, — он потрогал рукоять короткого клинка на поясе, — подавляет чёрную магию при контакте. Против этой заразы… не уверен, но лучше, чем ничего. Откровенно говоря, сил было в обрез. Отчаянно мало для штурма логова существа, способного подчинить себе целый город. Всё висело на Броне Гнева — сомнительном даре, что я получил в наследство от своих прото-божественных родственников… Но времени на сомнения не было — пока снаружи придумают, как пробить купол, нас тут всех порешат… Я закрыл глаза, отринул посторонние шумы и сосредоточился. Та самая воронка, что я почувствовал на площади, теперь была не просто ощущением, а физическим давлением на сознание, тягучим и неумолимым, как течение в центре водоворота. — Он на юго-востоке. На берегу Исети. Примерно в трёх километрах отсюда, если по прямой, — я открыл глаза. — По прямой добраться не получится. Город кишит одержимыми, — мрачно констатировал Волков. — Знаю. Сейчас посмотрим, где слабые места. Я снова закрыл глаза, на этот раз отдав приказ воронам. Сознание на мгновение поплыло, а затем раскололось на две части — парящие, с резким, панорамным зрением. Воздух свистел в ушах, а в ноздри бил едкий запах гари, поднимавшийся с горящих кварталов. «Мунин. Дай общую картину. Главные магистрали» Через связь хлынул поток образов. Улица Ефремова была запружена бредущей, клубящейся массой тел. Они двигались неспешно, почти сонно, но их были сотни. Городской сад в центре превратился в адский котёл — там одержимые яростно сражались друг с другом, разрывая плоть когтями и зубами, и эта бессмысленная бойня была едва ли не страшнее организованной атаки. «Хугин. Просеки. Переулки. Где меньше всего?» Второй «взгляд» метнулся в сторону от центра, скользя над крышами гаражей, пустырями, задними дворами. Там тоже было неспокойно, но толпы редели. Нашёл — относительно чистый коридор вдоль железнодорожной ветки рядом с нами, ведущей на запад. Несколько небольших групп, но их можно было обойти или быстро уничтожить. Я разорвал связь, и сознание с щелчком вернулось в тело, оставив во рту привкус меди и легкое головокружение. — Есть путь. Нелёгкий, но проходимый. Придётся дать крюк вдоль железнодорожной ветки на северо-восток, а потом вдоль реки Канаш на юг и ещё пару километров, до Исети, — я встал, встряхнулся, чувствуя, как усталость отступает перед адреналином предстоящей охоты и повернулся к Волкову. Его лицо было напряжённым, но решительным. — Время отсиживаться кончилось, Инквизитор. Пора на охоту. Мы выскользнули из церкви, как тени, прижавшись к шершавым, холодным стенам. Воздух, пропитанный гарью и смертью, обжёг лёгкие после затхлой прохлады храма. Я снова натянул на себя подобие ментальной маскировки — не щит, а скорее плащ-невидимку, скрывающий яркую вспышку моей Искры от всеобъемлющего «зрения» воронки. Рисковать не хотелось — пока барон не знал нашего точного местоположения, у нас был шанс. Но этот трюк был бесполезен против обычного зрения — одного крика, одного взгляда одержимого было бы достаточно, чтобы на нас обрушилась толпа, и Курташин узнал о моём местоположении. «Веди нас, Хугин. Предупреждай о засадах» Мы двигались, пригнувшись, перебегая от одного укрытия к другому: ржавый гараж, груда кирпичей, сгоревший микроавтобус. Картину города я видел одновременно своими глазами и с высоты птичьего полёта — раздвоение сознания вызывало лёгкую тошноту, но другого выбора не было. Вороны были нашими глазами в небе. По намеченному маршруту, вдоль железнодорожной насыпи, было относительно пусто. Лишь изредка мы замирали, пропуская мимо небольшие группы одержимых, бредущих в сторону центра с пустыми, невидящими лицами. Они не искали нас, они были частью общего, неумолимого движения, словно муравьи, ведомые волей своего царя. А по дороге Мунин указал мне на «кладези». Первое такое место мы нашли в переулке за авторемонтом. Около тридцати тел в форме Нацгвардии и гражданских лежали в неестественных позах, образуя баррикаду из плоти и бронежилетов. Воздух здесь был густым и тяжёлым, пахнущим озоном, порохом и сладковатым, тошнотворным духом крови. — Прикрой меня, — бросил я Волкову, и тот, молча, занял позицию, переводя автомат с одного конца переулка на другой. Я подошёл к груде тел, чувствуя, как Броня Гнева, превращённая в куртку отозвалась глухой вибрацией. Протянул руку, не касаясь трупов, и сконцентрировался. Это не было похоже на привычное пожирание — это было холодное, методичное высасывание. Из тел, ещё тёплых, потянулись тонкие, невидимые глазу нити остаточной энергии крови. Они вплетались в ткань Брони, и та тяжелела, становясь плотнее, ощутимее. По коже пробежали мурашки, во рту возник привкус старого железа и пепла… Волков наблюдал за этим молча. Я видел, как он сглотнул, как его пальцы белели на стволе автомата, но ни слова осуждения на этот раз не прозвучало. Второе подобное место было куда масштабнее. Как и предсказывал Мунин, у здания старого цеха лежала целая россыпь тел — больше двух сотен! Они были свалены в гигантскую, кровавую пирамиду перед воротами, которые кто-то отчаянно пытался удержать, судя по искорёженным металлическим щитам и баррикаде из станков. Здесь пахло не только смертью, но и мощной, чистой магией — следы защитных заклятий ещё висели в воздухе, как озоновый туман после грозы. Я снова принялся за работу, и на этот раз Броня Гнева отозвалась иначе. Она не просто тяжелела — она начала жить. Тёплое, почти пульсирующее ощущение разлилось по мышцам, смывая часть усталости. Силы, которые я забрал у этой орды, были колоссальны. Именно тогда, за грудой тел, я заметил движение — едва заметное. Я сделал знак Волкову и, обойдя пирамиду из плоти, нашёл его. Маг. Молодой парень, в разодранной робе «Маготеха». Его живот был распорот, и он с трудом удерживал на месте вываливающиеся внутренности одной рукой, в то время как вторая, с обугленными до кости пальцами, всё ещё сжимала жезл с потухшим кристаллом. Его аура, когда-то яркая, теперь была подобна догорающей свече на ветру. Глаза парня, ясные и полые от боли, встретились с моими. Он узнал меня — сразу же, я давно успел научиться определять этот взгляд. Но на этот раз в нём не было радости, или страха — лишь бесконечная усталость и просьба. — Барон Апостолов… — его голос был похож на шелест сухих листьев, — Вот уж не думал… Что… Снова… Встретимся… Вот так… — Снова? — я опустился на колени перед ним, и тут же вспомнил, — Проклятье, Игорь, кажется? — П-польщён… — парень отхаркнул кровь и попробовал улыбнуться, — Вот эт-то… Память… У вас… — Ты был в первой группе, которую я нанял когда мы с Салтыковым открыли «Маготек»… В первой двадцатке из тех, кого я отобрал для работы над «Магической Реальностью»… Игорь Тернавский, инженер-конструктор, Практик третьей ступени, который разработал систему разграничения… — Колоссальных… сегментов матричного… сканирования… — снова усмехнулся маг, — И я… Уже… Знаток… — За семь лет? Хорош… Пока мы говорили, я сканировал мага — и понимал, что даже потратив весь свой резерв, не смогу его вылечить. Зараза, которой его пытались превратить в одержимого, и которая была какой-то странной, другой магией, пожирала мозг парня и весь его организм. Полчаса максимум — и он умрёт в страшных мучениях… — Я знаю… — вдруг произнёс Игорь, — Знаю… Не выживу… Барон… Позвольте… Попросить… — Говори. — Добейте… Ничего уже… не сделать. — Уверен? Маг с трудом перевёл дыхание, и по его подбородку потекла струйка чёрной крови. — Не дайте… стать одним… из них. Возьмите… силу. Используйте… Я кивнул. Никаких слов не было нужды произносить. Я положил руку ему на лоб, избегая взгляда Волкова. На этот раз я забирал не остатки чужой магии, а его собственную, чистую, хоть и истощённую Искру. Последнюю искру жизни. Она влилась в Броню Гнева вспышкой белого, обжигающего света, и на миг мне показалось, что я слышу эхо последней мысли Игоря — не страха, а облегчения. Когда его рука безвольно упала на окровавленный асфальт, я поднялся. Броня теперь будто гудела на низкой ноте — как разогретый мотор. Я был полон сил, отравленных горечью и чужой смертью… Я посмотрел на Волкова. Инквизитор же, в свою очередь, смотрел на тело мага, и в его глазах не было прежнего осуждения. Лишь тяжёлое, усталое понимание. В мире, где приходится выбирать между чумой и чумой, даже священные догмы меркнут перед необходимостью. — Идём, — сказал я, и мой голос прозвучал твёрже, — Мы близко. Мы вышли к Исети как раз в том месте, где река делала плавный изгиб. И на её высоком берегу, словно гнойный нарыв на теле города, возвышался финальный рубеж. Огромный комплекс городской больницы. Десятки корпусов, от старого кирпичного здания позапрошлого века до стеклянно-бетонной многоэтажки-новостройки, раскинулись на огромной территории, включая поликлинический диспансер и морг. Но сейчас это была не лечебница, а цитадель мрака и безумия, освещённая полной луной. Над всем этим висела та самая воронка. Вживую она была в тысячу раз ужаснее. Это был не просто искаженный участок неба — пульсирующий, переливающийся всеми оттенками лилового и черного смерч, который медленно, но неотвратимо закручивался. Воздух трещал от энергии, запах озона был таким густым, что щипал глаза. Воронка росла на глазах, всасывая в себя остатки магии, жизни и воли из всего города. А ещё у подножия одного из корпусов лежали горы трупов. Сотни, если не тысячи тел, уложенные в гигантские, чудовищно сложные узоры, опоясывающие главный корпус. Они были не просто убиты — они были частью ритуала, топливом, кирпичиками в стене, возводимой вокруг эпицентра. И между этими стенами из плоти медленно бродили орды одержимых. Не те яростные, дикие твари, что штурмовали мэрию, а другие — замершие, почти сомнамбулические. Их движения были плавными и синхронными. Волков ахнул, увидев это, и его пальцы судорожно сжали автомат. — Господи Иисусе… Это… это уже не эпидемия. Это апокалипсис! — Апокалипсис можно отменить, если вырвать ему сердце, — усмехнулся я, прижимаясь к стволу старого дуба на опушке леска, — Я уже такое делал, и масшта там был пострашнее. Мунин, Хугин — главный корпус. Ищи его. Сознание снова поплыло, и два взгляда устремились к стеклянной громадине. Они пролетели над территориями, залитыми кровью, над застывшими в немом крике ртами, над пустыми глазницами, обращенными к воронке. И в самом сердце этого хаоса, на верхнем этаже, там, где должна была находиться операционная или палаты интенсивной терапии, они нашли его. «Найден. Верх. Узор из тел… и света. Один. Стоит» Я разорвал связь. — Он наверху. В центре всего этого бардака. Волков мрачно осмотрел территорию. — Штурмовать в лоб — самоубийство. Их там тысячи. — Значит, не в лоб. Смотри, — я указал на старый кирпичный корпус, почти вплотную примыкавший к главному, — Там есть переход. И туда почти никто не смотрит. Добираемся до него, поднимаемся на крышу, перебираемся по переходу на шестой этаж главного корпуса, и уже оттуда — по пожарной лестнице до верха… Наш путь к старому корпусу стал адской полосой препятствий. Сначала пришлось прокрасться по канализационному коллектору, затем пробраться через пару подвалов технических зданий, залитых зловонной водой, и дважды были вынуждены молниеносно и бесшумно устранять одиноких «часовых» — Волков делал это своим клинком, я — резким сжатием воздуха, ломающим шею. Наконец, мы вломились в старый корпус через разбитое окно в ординаторской. Воздух внутри пах лекарствами, пылью и смертью. Было пусто. Мы бесшумно поднялись по лестнице, обходя застывшие в беспорядке каталоги и опрокинутые койки, и выбрались на плоскую, покрытую гравием крышу. Ветер тут был сильнее, и леденящий гул воронки оглушал. Переход между корпусами представлял собой шаткий мостик, затянутый полиэтиленом и ржавыми листами железа. Мы перебежали его, затаив дыхание, выбили окно и оказались внутри главного корпуса. Внутри царила тишина. Мы двигались по пожарным лестничным пролётам, поднимаясь наверх — и не встретили ни души. Лишь местами попадались одинокие трупы и те самые сложные узоры, нарисованные на стенах кровью. Всё шло слишком хорошо… Слишком легко. Это была ловушка — и я это чувствовал каждой клеткой тела… Но отступать было поздно. Мы добрались до верхнего этажа. Двери в длинный центральный коридор были распахнуты. За ними простирался огромный холл, вероятно, бывшая зона для ожидания. И он был пуст и чист. Блестящий линолеум, белые стены. — Где все? — прошептал Волков, и в его голосе впервые зазвучала тревога. Мы сделали шаг внутрь. И в тот же миг стены… ожили. Из-за углов, из открытых дверей палат, из-за стоек ресепшена бесшумно хлынули они. Десятки. Сотни. Не те, что снаружи — эти были облачены в белые халаты, в формы санитаров, некоторые были в гражданском, но все их движения были идеально выверенными, синхронными, без единого звука. Они не бежали, не кричали. Они просто сомкнули кольцо вокруг нас, зажимая в центре холла. Их глаза были пусты, а на лицах застыло нечеловеческое спокойствие. Мы стояли спиной к спине, готовясь к последнему бою. Я чувствовал, как Броня Гнева заводится, словно мотор, гудит, требуя выхода. И тогда толпа перед нами расступилась. Из глубины коридора, из-за спины своих безмолвных солдат, вышел он. Барон Алексей Курташин. Он был в том же дорогом кашемировом свитере, что и на фото из поместья, но теперь он был залит кровью с головы до ног. Его поза была прямой, аристократичной, но движения… движения были чужими. Плавными, как у рептилии, и неестественно экономными. Его лицо, когда-то благородное, теперь было маской холодного, безразличного превосходства. А глаза… в них горел тот же лиловый огонь, что плясал в сердце воронки над нашими головами. Он остановился в десяти шагах от нас, и его губы растянулись в улыбке, в которой не было ни капли человеческого тепла. — Марк Апостолов, — его голос был многоголосым эхом, тем же, что звучало из Ани, но теперь — в разы сильнее и увереннее. Он обвёл нас пустым взглядом, — Как любезно с твоей стороны… избавить нас от необходимости тебя искать. О-о-о, как же долго мы ждали этой встречи… Глава 11 От заката до рассвета. Часть 3 Слова повисли в воздухе — и я даже не успел ничего предпринять. Воздух загудел, сжался, и затем обрушился на нас. Одержимые двинулись — не с рыком, не с криком — это был шелест сотен ног по бетонному полу, скрежет неестественно вывернутых суставов. Их пустые глаза были устремлены на нас, а рты растянуты в одинаковых, нечеловеческих улыбках. Волков, прижавшись ко мне спиной, издал короткий, хриплый выдох — это был не страх, а принятие. — Кажется, это всё, барон… — Держись, Инквизитор! — оскалился я — и мир взорвался. Моя первая атака была сокрушительной — ледяной веер, вырвавшийся из раскрытых ладоней, сковал передние ряды в монолитные глыбы, создав временный заслон. Треск замерзающей плоти, хруст костей и звяканье падающих на пол осколков льда прозвучали оглушительно громко. За моей спиной щёлкнул затвор автомата Волкова, и огненная очередь, усиленная магией его перстня, прошила несколько тел в дальних ряда — но они лишь качнулись, будто их толкнули, и продолжили движение. — Бесполезно! — крикнул я, — Нужно уничтожать голову! Хотя на самом деле было понятно, что стрельба и точечные удары ничего не решат. Одержимых были сотни. Броня Гнева на моём теле, насыщенная смертями Шадринска, гудела, требуя выхода. Она была тяжёлой, тёплой, почти живой. Курташин стоял в отдалении, наблюдая с тем же ледяным любопытством, с каким учёный взирает на реактивы в колбе… Отчаянный и прямой, как палка, план, родился мгновенно. Если этот урод так любит энергию — пусть получит её с избытком! Я впился взглядом в барона, игнорируя наваливающихся на нас тварей. Волков, поняв мой замысел, рванул вперёд, прикрывая меня, его автомат защёлкал снова и снова, пробивая черепа. — Курташин! — проревел я, и мои ладони, сжатые в кулаки, разомкнулись. Я не стал метить в него заклинанием. Вместо этого направил чистый, нефильтрованный поток кровавой магии, что копила Броня. Алый, багровый сгусток энергии, свившийся из тысячи смертей, пронзил воздух. Он взрезал реальность, оставляя за собой дымящийся след палёной плоти и озона. Это был ядовитый, перегружающий удар, который должен был разорвать Курташина изнутри. Но барон лишь улыбнулся. Он не уклонился — просто поднял руку, и моя атака, эта буря украденных жизней, коснулась его ладони — и растворилась! Не поглотилась, не отразилась — просто перестала быть моей! — Спасибо, Пожиратель, — многоголосый шёпот Курташина прозвучал у меня прямо в голове, — Отличное топливо. И тогда одержимые вокруг нас изменились. Их ауры, до того тусклые и пустые, вспыхнули тем самым багровым светом, что только что исходил от меня! Их движения, до того плавные, стали резкими, яростными, наполненными украденной силой. Они рванули вперёд с новой скоростью, сдирая с себя ледяные оковы. — Чёрт! — выругался Волков, отступая под натиском. Отступать было некуда. Ловушка вокруг нас сомкнулась — и тогда я отправил отчаянный мысленный приказ. Мунин! Хугин! На помощь! Через секунду стёкла коридора взорвались. Мириады осколков, сверкающих в тусклом свете, как дождь из алмазов, осыпали одержимых. А сквозь образовавшиеся проёмы влетели две чёрные тучи. Мои маледикты. Но приземлились они уже не птицами. В полёте их тела исказились, вытянулись, кости хрустнули, перья слились в чёрную, блестящую хитиновую броню. Они влетели в больничный коридор уже человекоподобными тварями — высокими, худыми, с длинными когтистыми лапами увенчанными перьями, и клювами, полными игл. Их тени легли на толпу, и от них пахло болотной гнилью и озоном грозы. Мадедикты врезались в ряды одержимых, как тараны! Хугин, слева, расшвыривал тела, словно тряпичные куклы, его когти рвали плоть и ломали кости с сухим треском. Мунин, справа, действовал точнее — его клюв-кинжал находил глаза, гортани, височные кости, а перья с предплечий слетали вихрем и отрубали одержимым конечности, и те падали, не успев издать ни звука. На несколько драгоценных секунд вороны создали хаос — и передышку для нас. — Прорываемся! — крикнул я Волкову, готовясь ринуться в образовавшийся проход. Но Курташин был спокоен. Он наблюдал за битвой, и его пальцы сплелись в странном, незнакомом жесте. Не рунном, не шаманском — что-то иное, геометрически точное и чужеродное… Но при этом очень знакомое… — Один из двух, — проговорил барон, и его голос приобрёл металлический оттенок. Пространство вокруг Мунина сжалось. Не силовое поле, не клетка — сама реальность сложилась вокруг него, как лист бумаги. Я увидел, как мой маледикт, только что яростно сражавшийся, вдруг замер, его хитиновый панцирь покрылся сетью мерцающих линий. Он издал звук — не птичий крик, а полный боли и ужаса скрежет — и затем просто исчез! Хугин, видя это, отшатнулся с оглушительным карканьем, полным животного страха, и, метнувшись к разбитому окну, выпорхнул в ночь. Предатель? Нет, это был инстинкт самосохранения — и моя команда. Я понял, что против этой силы ему не устоять. Курташин повернул к нам свой безразличный взгляд и просто… качнул головой. И тогда мир перевернулся, смешался — и превратился в мешанину образов. Это не была иллюзия в привычном смысле. Моё магическое зрение, обычно пробивающее любые обманы, среагировало дикой болью. Оно показывало мне всё ту же больницу, но наложенную на какую-то иную реальность — бледную, размытую. Я видел стены, но сквозь них проступали другие очертания. Я видел Волкова, но его фигура двоилась и троилась. Звуки смешались в какофонию — рёв одержимых, шум ветра, чьи-то голоса из прошлого, свист моей «Ласточки»… Запахи — лекарства, кровь, озон — переплелись с ароматом скошенной травы из моего поместья и пылью древних архивов. И сквозь этот хаос пробилось что-то знакомое. До мурашек знакомое! Эта манера искажать реальность, этот специфический почерк… Я сталкивался с этим. Но где? — Держись за меня! — закричал я Волкову, пытаясь пробиться к нему сквозь наваждение. Но его рука, которую я схватил, оказалась пустотой. Я обернулся и увидел, как его фигура растворяется, как дым, а на её месте возникает силуэт Игоря Тернавского, умирающего на асфальте. Я зажмурился, пытаясь отсечь ложные образы, полагаясь только на внутреннее чутьё, на Искру, на магическое зрение. Но и это бунтовало, свечение вокруг мерцало и искажалось, подчиняясь чужой воле… Я отчаянно пытался найти якорь, точку опоры в этом безумии — но почва уходила из-под ног в прямом смысле. Пол подо мной поплыл, расплылся, потерял твёрдость. И вдруг всё оборвалось. Звуки, запахи, образы — всё схлопнулось в одну точку и исчезло. Я стоял — в абсолютной тишине и абсолютной пустоте. Бесконечное, безграничное белое пространство простиралось вокруг меня во всех направлениях. Не было ни пола, ни потолка, ни стен. Не было света и тени. Не было ничего. Только я. И оглушающая, всепоглощающая белизна… * * * Белизна взорвалась вспышкой алой ярости. Я рванул вперёд, кулак, сжатый для удара, впился во что-то твёрдое и шершавое. Боль, острая и отрезвляющая, отозвалась в костяшках. Рёв, который вырвался из моего горла, был полон не столько боли, сколько бессильного гнева. Он оглушительно громко прокатился по маленькому, пустому помещению и упёрся в голые стены. Я замер, наконец-то по-настоящему оглядевшись. Белизна оказалась побелкой на потолке и стенах. Не бесконечное измерение — а убогая, крошечная комната. Бывшая палата, судя по заваренным газовым трубам и следам от снятых со стен коек. В воздухе висела пыль и сладковатый, тошнотворный запах старого антисептика, смешанный с запахом моей собственной крови — я разбил суставы пальцев о стену. Окон нет. Одна-единственная дверь, массивная, металлическая, явно усиленная — без оконца и без ручки с этой стороны. Ярость, кипевшая во мне, снова попыталась прорваться наружу. Мне хотелось биться о дверь, выжигать стены, превратить эту клетку в пыль. Но я сделал усилие над собой, заставив лёгкие работать ровно и глубоко. Гнев был роскошью, которую я не мог себе позволить. Он сжигал последние ресурсы, а я и так был пуст. Пуст. Я провёл внутреннюю ревизию, и холодная волна осознания ударила под рёбра. Внутри была пустота. Моя Искра, всегда тлевшая в груди ровным, знакомым пламенем, теперь была подобна потухшему очагу. Ни тепла, ни света. Ни намёка на силу — полностью пуста. Руки потянулись к привычным карманам, к поясу, к запястьям. Ничего. Перчатки Пожирателя сняты. Тяжёлые энергокристаллы, каждый из которых был сгустком мощи, тоже исчезли из карманов. Броня гнева — та же история… Даже плоский диск для входа в МР — и тот был изъят! Меня обчистили до нитки, оставив в потрёпанной, залитой потом и кровью одежде. Мунин. Мысленный зов ушёл в никуда. Чёрная, бездонная яма, на дне которой не было ничего. Ни единой искры от нашей связи. Такое ощущение, будто его никогда и не существовало. И боль от этой потери была острее и глубже, чем от потери магии. Он был частью меня так долго… Проклятье, надеюсь, он жив… Хугин! — позвал я снова, уже без надежды. Снова тишина. Либо он был мёртв, либо эта клетка блокировала всё, либо мои маледикты спрятаны в каком-то карманном измерении. Я прислонился спиной к холодной стене и медленно сполз по ней на пол, уставившись в серую стену. Пыль щекотала ноздри. Нужно было думать. Анализировать! Отбросить ярость, отбросить страх, отбросить боль. Оставить только холодную, безжалостную логику. Это всегда было моим главным оружием. Итак. Что произошло? Курташин, одержимый некой сущностью, продемонстрировал уровень магии, не просто превосходящий всё, что я видел за последние пять лет. Он продемонстрировал нечто принципиально иное. Первым делом — перехват кровавой магии Брони Гнева. Я не просто направил в него удар. Я вложил в него колоссальный заряд чужой, украденной жизненной силы, заряженной моей собственной яростью и волей. Это был не луч энергии, который можно отразить щитом, а ядовитый поток, который должен был разъесть любую защиту, любую сущность изнутри. Он же… принял его как подарок! И перенаправил, насытив им своих солдат. Это было невозможно. Так не работают ни защитные барьеры, ни поглощение. Это было сродни тому, как если бы он поймал пулю и швырнул её обратно, превратив в конфету. Затем — пленение Мунина. Я видел, как складывается пространство. Это не было телекинезом или силовым полем. Это было… манипуляцией самой реальностью. Точечной, точной и абсолютно безжалостной. Он не раздавил маледикта, не разорвал — он его стер. Я знал лишь одну сущность, способную на такое — того, с кем я сражался пять лет назад. Но Ур-Намму был уничтожен! Полностью! Я был в этом уверен! И наконец — иллюзия. Вернее, то, во что она превратилась. Это не было наваждением, не было игрой с сознанием. Это было подменой реальности. Моё магическое зрение, которое видело энергетические потоки, саму ткань мироздания, не смогло её пробить. Оно показывало мне наложение двух миров, оно кричало от боли, пытаясь совместить несовместимое. А затем… белизна. Не обморок, не потеря сознания — смена всех чувств и восприятий… Я сидел на холодном полу, и мозг, привыкший раскладывать любую загадку по полочкам, отчаянно буксовал. Ни одна теория, ни одно воспоминание, ни один закон магии, известный мне, не могли объяснить произошедшее. Это был не просто прорыв в некромантии или чёрной магии. Это было что-то новое. Мысленно перебирая архивы памяти, все гримуары, все битвы, все встречи с еретиками и чернокнижниками, я вдруг понял, что у меня нет идей. Ничего. Полный ноль. Тупик! И тогда, словно вспышка в кромешной тьме, в сознании возникло воспоминание. Нечёткое, отдалённое. Не о битве и не о древнем артефакте. О лаборатории. О стерильном блеске мониторов, о низком гудении серверов «Маготеха». О Петре Салтыкове, с горящими энтузиазмом глазами, рассказывающем о первых успехах в новой разработке, которую мы начинали незадолго до того, как мне пришлось бежать из Империи. «Представь, Марк, — говорил он, размахивая руками, — не просто симуляцию, не голограмму! Мы создаём цифровой слой, наложенный на реальность! Матрицу, которая взаимодействует с магическими полями! Комбинаторика чистого кода и энергии Искры! Это же будущее! Не то, что есть у нас сейчас, не проекции — а полное взаимодействие! Силу, которая мощнее ТАМ в тысячи раз, можно будет перенести СЮДА!» Я тогда скептически хмыкнул, считая это невозможным с современным технологическим уровнем. Но сейчас… сейчас эти обрывки фраз сложились в чудовищную картину. Иллюзия, что обрушилась на меня в коридоре. Её почерк. Она была… слишком совершенной. Слишком… вычисленной. В ней не было хаотичной мощи иллюзорного наваждения или грубой силы ментального удара. Она была структурированной, как алгоритм. Слоёной, как интерфейс «Магической Реальности». Она не просто обманывала чувства — она подменяла их, предлагая новую, безупречно смоделированную реальность, и моё магическое зрение, пытаясь её анализировать, получало не противоречивые сигналы, а… другой набор данных. Чистых, идеальных, и оттого абсолютно ложных. Мысль была настолько безумной, что у меня перехватило дыхание. Это противоречило всем известным законам. МР требовала колоссальных вычислительных мощностей, артефактных процессоров, стабилизаторов. Она была виртуальным полигоном, а никак не способностью манипулировать настоящей реальностью. Но что, если он нашёл способ? Что, если «тихая одержимость» — не просто замена личности, а нечто большее? Что, если это… перепрошивка? Цифровое рабство, наложенное на биологию и душу? Ледяная тяжесть опустилась на меня, гнетущая и беспросветная. Если я прав, то мы имеем дело не с магом, не с демоном, не с древним злом. Мы имеем дело с вирусом. С программой. И как можно сражаться с программой, когда она уже внутри системы? Когда она может переписать правила по своему усмотрению? И самое главное… Если эта технология, этот гибрид магии и кода, действительно работает здесь… откуда это началось? Это сделал Пётр? Кто-то в «Маготехе»? Была ли это случайность… или чей-то умысел? И эта мысль беспокоила меня куда сильнее, чем плен. Сидеть сложа руки, однако, не входило в мои планы. Отчаяние — роскошь для мёртвых. Пока я дышал, оставался шанс всё остановить. Я сосредоточился, отринув все посторонние мысли, и погрузился вглубь себя, в ту самую леденящую пустоту, где когда-то пылала Искра. Я искал не её, а нечто другое — крошечную, едва уловимую песчинку инородной энергии, затерявшуюся в глубинах моего существа. Хотя это, конечно, очень обтекаемая формулировка… Я вспомнил о «заначке» — маленьком, одноразовом энергокристалле «быстрого розжига», который я, по старой привычке параноика, проглотил перед полётом к поместью Курташина. Обычно такие кристаллы рассыпались в пыль после однократного использования, но их заряд был чистым и мгновенным. Ирония ситуации внезапно показалась мне до безумия смешной. Маркелий А’стар, бывший бог, Пожиратель, спаситель Москвы, вынужден выискивать в своём желудке обрывки силы, как нищий в помойке. И при этом испытывать дикую радость от того, что когда-то проявил банальную предусмотрительность. М-да, мир определённо скатился в откровенную пошлость… Я обнаружил кристалл в жеудке — и «выпил» его. Эффект был не таким, как от мощного кристалла — не тёплой волной, а скорее коротким, болезненным ударом тока. Пустота отступила, сменившись знакомым, хоть и до смешного слабым, свечением. Искра чуть загорелась, давая может один-полтора процента от моего былого резерва. Капля в море… Но и капля, как известно, могла точить камень. Я поднялся на ноги. Мои окровавленные пальцы сжались. Этого должно было хватить. Должно было! Подойдя к двери, я приложил ладони к холодному металлу, в местах, где, как я предполагал, находились замковые механизмы. Я не стал пытаться снести её — не хватило бы сил, да и шум был ни к чему. Вместо этого я сконцентрировался на точечном, сокрушительном давлении. Заклинание было простым, примитивным — сгусток кинетической энергии, направленный внутрь. Раздался негромкий, но отчётливый хруст. Я толкнул дверь плечом, и она, покорно, отъехала в сторону, открыв тёмный, пахнущий сыростью и лекарствами коридор. Я высунулся, прислушиваясь. Тишина. Слишком тихая… Я двинулся наощупь, стараясь ступать бесшумно. Мысли лихорадочно работали. Конечно, было бы неплохо найти свои вещи. Перчатки, броню, кристаллы, диск… Без них я был весьма и весьма уязвимым. Но где их могли спрятать? И где был Волков? Жив ли? Мысль о том, чтобы бросить его, была неприятной, но прагматичной. Бродить по этой ловушке в надежде отыскать одного человека — чистой воды самоубийство. Решение пришло быстро, холодное и неоспоримое. Надо выбираться наружу. Прочь из этой больницы, этого каменного мешка. Найти укрытие, оценить обстановку, придумать новый план. Шляться тут одному, без снаряжения и с каплей магии — верный путь присоединиться к орде безумцев. Хм… Кстати, а почему Курташин меня не обратил?.. Я крался по коридорам, замирая у каждого поворота. Больница была огромной, настоящим лабиринтом из палат, процедурных и бесконечных переходов. И она не была пустой. Из-за некоторых дверей доносилось шарканье, тихое бормотание или просто тяжёлое, ровное дыхание. Одержимые были здесь. Повсюду! Они не рыскали активно, а пребывали в каком-то статичном, спящем состоянии, словно ждали команды. Один раз я почти наткнулся на группу из трёх санитаров, застывших посреди коридора с пустыми глазами. Я замер в нише, за грудой сломанных стульев, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле. Они не двигались, просто стояли, обратив лица в одну сторону — туда, где, как я предполагал, находился главный корпус. К Курташину… Прокравшись мимо, я почувствовал, как пот стекает по спине. Нет, искать вещи или Волкова здесь — безумие. Нужно было уходить. Сейчас! Глава 12 От заката до рассвета. Часть 4 17 июня 2041 года. Шадринск. Два дня. Сорок восемь часов, пропитанных запахом гари и разложившейся плоти. Воздух в Шадринске стал густым, как бульон — им стало практически невозможно дышать. Он лип к легким, обжигал ноздри, оседал на языке мерзкой, сладковатой пленкой. Я сидел на корточках в полуразрушенной квартире на окраине, в каком-то «спальнике», чьи панельные стены теперь украшали брызги давно почерневшей крови и безумные, кривые символы, выведенные чем-то острым. За окном, в багровых сумерках, плясали отсветы пожаров. Город горел. Не сразу, не одновременно — он тлел, медленно и неумолимо сгорая заживо. И звуки… Звуки могли бы свести кого послабее с ума. Это был не просто хаос первых часов. Теперь у города появился свой голос. Отдаленный, многоголосый вой, плывущий над крышами, словно настройка гигантского, расстроенного инструмента. Временами его прорезали короткие, яростные визги, хруст костей, взрывы — то ли магии, то ли последних запасов взрывчатки у кого-то из оставшихся вменяемых. А потом снова накатывало это монотонное, пронзительное гудение, исходящее из самого сердца города, из той самой больницы. Оно вибрировало в зубах, в костях, в остатках моей Искры. Я смотрел на улицу сквозь разбитое окно подвала. В сумеречном мареве, двигались они. Уже не толпой, не нестройной ордой, а скорее… стаей. Их движения стали более плавными, выверенными. Они не просто бродили — они патрулировали. Некоторые, с вывернутыми под немыслимыми углами суставами, скакали по стенам и крышам, словно саранча, их тени мелькали на фоне пылающего неба. Другие замирали в неестественных позах, застывшие часовые в этом новом, ужасном порядке. Власти не осталось. Никакой. Ни мэрии, ни полиции, ни Инквизиции. Лишь изредка в эфире на коротких дистанциях проскальзывали обрывочные, полные статичных помех и паники сообщения. Голоса, умоляющие о помощи, проклятия, предсмертные хрипы. Небольшие группки оставшихся в живых — тех, кому повезло, кто нашел щель в этом аду и забился в нее, как крыса в нору. Вчера я видел такую группку — через улицу, выбравшуюся из подвала жилого дома. Молодая женщина с ребенком и двое пожилых. Они пытались незаметно пробраться к разбитому магазину. Я наблюдал, как они двигались от укрытия к укрытию, их лица были искажены страхом. А потом из вентиляционной шахты выползло нечто, что когда-то было человеком. Оно двигалось на четвереньках, позвоночник выгнут дугой, а челюсть отвисла до груди. Беззвучно, с кошачьей грацией, оно набросилось на стариков. Я не успел. Вернее, не стал тратить оставшиеся силы на помощь… Моя Искра была всё ещё тлела слабо — даже уровень Магистра не позволял восстановить её полный объём за два дня, тем более, что приходилось тратить магию на разработку… Я мог лишь наблюдать, как женщина, зажав рот ребенку, в ужасе исчезла в подворотне, а это существо разрывало свою добычу с тихим, чавкающим звуком. Глядя на это, я чувствовал, как в горле встал ком. Не от страха — от ярости. Бессильной, едкой, разъедающей изнутри. — Это я допустил… — прошипел я сам себе, сжимая кулаки так, что ногти впились в ладони, — Я допустил, слепой, самонадеянный идиот! Я прокручивал в голове всё с самого начала. Нападение Ани. Предупреждение было таким очевидным! Точечный удар в самое сердце моего мира. Но я что сделал? Заморозил ее, провел допрос с помощью Бунгамы и… успокоился. Решил, что справлюсь, как справлялся всегда. Побежал по следу, как хороший пес, даже не подумав, что это может быть приманка. Что меня заводят в ловушку. «Не подготовился…» — мысленный голос звучал все язвительнее — «Лететь в неизвестность, на встречу с чем-то новым, с парой энергокристаллов и верой в свою крутость. Где резервы? Где план на случай, если все пойдет к чертям? Где связь с Юсуповым, которая не должна была прерываться?» Я представлял себе Салтыкова, его лаборатории, арсеналы, которые мы накопили за годы. Хотя бы малую часть этого — и всё могло сложиться иначе. Но нет. Я привык полагаться на свою силу, на свою хитрость. И проиграл. И каков результат? Ад. Апокалипсис в отдельно взятом городе. Десятки тысяч обращенных или мёртвых. Волков, чья судьба мне неизвестна. И этот проклятый купол, все так же переливающийся на небе, как насмешка. Он был не просто барьером. Он был инкубатором. Системой очистки и переработки. И с каждым часом то, что было когда-то Шадринском, все больше становилось частью чего-то другого. Частью их. Я закрыл глаза, пытаясь заглушить внутренний голос, но он был прав. Я был виноват. Виноват в том, что придумал долбаную Магическую реальность, которая невообразимым образом изменилась и сотворила всё это. Виноват в том, что не сумел защитить этих людей. В том, что позволил случиться этому ужасу! И теперь мне оставалось только одно — выживать в аду, который я сам помог создать, с крошечной искоркой надежды и планом, который граничил с безумием. Мое укрытие было иронией судьбы, заботливо подсунутой вселенной в качестве напоминания о прошлых ошибках. Я прятался в подвале заброшенного магазина «МагБытТехника». Пыльные полки, заваленные сломанными голографическими проекторами, кристаллами-зарядками с севшими ядрами и коробками с устаревшими моделями коммуникаторов. Свет давали два шаровых светошнура, вытащенных из разбитой витрины — их холодное, синеватое свечение отбрасывало длинные, пляшущие тени на стены, заляпанные следами моей работы — формулами, схемами и расчётами. Я сидел на ящике из-под артефактных деталей, склонившись над импровизированным верстаком — обычным металлическим столом. Передо мной лежали результаты моих ночных вылазок: горсть мелких энергокристаллов, выпаянных из уличных фонарей; несколько спиралей индукции, снятых с разбитого гравицикла; и главная находка — базовый процессор от терминала «Магической Реальности», который мне удалось почти целым выдрать из развороченного магазина «Маготеха» на соседней улице. Мои пальцы, покрытые царапинами и сажей, работали быстро и точно. Я создавал ловушку. Используя пинцет и паяльник, я вплетал серебряные нити-проводники в основу из гибкого, но прочного полимера, вытащенного из пластин бронежилета. Формировался напульсник, грубый и неказистый, но в его схему я вкладывал всю оставшуюся ясность ума. Мысль, осенившая меня в той камере, теперь кристаллизовалась в холодную, железную уверенность. Курташин — или то, что им управляло — каким-то чудовищным образом научилось проецировать законы «Магической Реальности» в наш мир. Это объясняло всё. Абсолютное пренебрежение известными законами магии. То, как он «переписал» моё заклинание, просто изменив его свойства, словно через «интерфейс». То, как он стер Мунина, отредактировав его существование, как баг в коде. Это была не магия в привычном смысле. Это было администрирование. Он получил права root-пользователя в реальности, используя МР как прокси. Но у каждой системы есть уязвимость. Если магия из МР может просачиваться сюда, значит, должен существовать и обратный канал. И его можно не просто перекрыть, а создать контр-интервенцию. Я взял базовый процессор, его холодный корпус слегка вибрировал от остаточной энергии. Мне нужен был не просто подавитель. Мне нужен был обратный резонатор. «Сердце» устройства — перепрошитый сингулярный конденсатор — я доставал осторожно, вскрывая корпус процессора и извлекая крошечный, мерцающий кристалл, отвечавший за синхронизацию потоков данных. Он будет не блокировать чужеродный сигнал, а принимать его, усиливать и, создавая контр-фазу через инвертор потока энергии, перенаправлять обратно в источник. По сути, заставляя систему МР признать утечку ошибкой и отозвать её. Я аккуратно поместил кристалл в центр напульсника, окружив его паутиной проводников и стабилизирующими руническими последовательностями, выжженными на полимере. Каждый рунный-транзистор был настроен на определенный спектр эмиссии МР. Это была хирургическая работа, требующая ювелирной точности, которую я выполнял в полутьме, дрожащими от усталости руками, слушая завывания ада за стенами. Но теперь я, по крайней мере, понимал, с чем имею дело. И знал, что делать. Однако пока моему кустарному изобретению не хватало мощности для того самого финального толчка — контр-фазы, которая должна была не просто отразить атаку, а разорвать паутину чужеродной реальности. Мне был нужен фокусирующий волновод. Не какой-нибудь суррогат, выпаянный из бытового прибора, а настоящий, артефактный и мощный, способный выдержать колоссальную энергетическую нагрузку. Такие использовались в стабилизаторах серверных стоек «Магической Реальности». И я знал, где его найти — Шадринское отделение «Маготеха»! Трехэтажное здание из стекла и стали, когда-то бывшее символом прогресса в этой глуши. Теперь оно, без сомнения, стало либо логовом одержимых, либо частью нервной системы самого Курташина. Идти туда было самоубийством. Оставаться — медленной капитуляцией. Так что, так или иначе, стоило произвести разведку… Мысленный зов к Хугину снова утонул в безмолвной, ледяной пустоте. Ни ответа, ни отклика. Предатель? Жертва? Не имело значения — сейчас он не мог мне помочь. Мунин тоже не отвечал — он был в плену, его связь оборвана в тот миг, когда пространство сложилось вокруг него в больнице. Я остался один. Совсем один… Так что и действовать придётся самому… Вылазку я начал на рассвете, когда багровые отсветы на небе чуть посветлели, сменившись грязно-серым свечением. Воздух все так же был густ и ядовит. Я двигался не по улицам — через чердаки, проломы в стенах, по карнизам и вентиляционным шахтам. Каждый мускул ныл, каждая царапина, оставленный обломком арматуры, горела огнём — я экономил магию на мелкие исцеления и усиления… Город изменился — теперь безумие обрело какую-то… структуру. Одержимые больше не метались хаотично. Они занимались… чем-то. Одни, застыв в странных позах, словно молились на больницу в центре города. Другие методично, с каменными лицами, разбирали завалы, выстраивая из обломков и тел жуткие, геометрические структуры — пирамиды, спирали, бесконечные лабиринты. Это было не мародерство — это был ритуал, смысл которого я пока не понимал. Я замер на карнизе полуразрушенной пятиэтажки, вжимаясь в шершавый бетон, когда внизу прополз отряд «измененных». Их было пять, они двигались на четвереньках, их спины были покрыты хитиновыми наростами, а пальцы удлинились, превратившись в когтистые лапы. Они не рыскали — патрулировали, их пустые глаза методично сканировали местность. Я не дышал, пока они не скрылись за поворотом, их шаркающее, скребущее движение постепенно затихло. До отделения «Маготеха» оставалось полкилометра. Оно возвышалось над малоэтажной застройкой, как чёрный обелиск. Стеклянный фасад был частично разбит, и сквозь дыры виднелась непроглядная тьма. Вокруг здания, на площади перед ним, не было ни одного одержимого. Чистая, пустая зона, как стерильное поле. Так же, как и вокруг больницы… Прижавшись к трубе вентиляции на крыше дома напротив, я достал из внутреннего кармана обнаруженный в магазине оптики монокль с дальним зрением и тепловизором. Его хлипкая оптика была несравнима с тем, что давали мне маледикты, но это было лучше, чем ничего. Я изучал здание. Главный вход был завален обломками и оплавлен, словно его пытались запаять. Пожарные лестницы на фасаде были неестественно изогнуты, скручены в спирали, образуя непроходимые барьеры. Верхние этажи казались мертвыми, но в основании… там, где должны были находиться серверные и хранилища артефактов, тепловизор показывал слабые, но многочисленные точки. Не тепло живых тел, а холодное свечение работающей техники и ровные, аномально низкие термические сигналы. Охрана? Или что-то похуже? Значит, вход либо через крышу, либо через подземные коммуникации — вентиляционные шахты, кабельные коллекторы… Я уже собирался отползать от края крыши, запечатлев в памяти извивы вентиляционных шахт и потенциальные точки входа, как внизу, в переулке, ведущем к заднему фасаду «Маготеха», мелькнуло движение. Я мгновенно прижался к парапету, замер… Это был не одержимый! Его аура, которую я с трудом, но мог ощутить даже с таким ничтожным запасом сил, была… нормальной. Теплой, живой, хоть и изможденной до предела, пронизанной страхом и усталостью. Он двигался не как тварь — плавно и беззвучно, а крался, по-человечески неуклюже, прижимаясь к стенам и оглядываясь с животной опаской. Пожилой мужчина, лет шестидесяти, в порванном и грязном пальто. Его лицо было испачкано сажей, седые волосы всклокочены, но в глазах, дико блестевших в полумраке, горел огонек — не безумия, а отчаянной надежды. За последние два дня я уже кое что понял. Ритуал Курташина, та самая «воронка», или «прошивка» реальности, изменила кое-что — теперь одержимые не могли прикидываться людьми. У них была абсолютно пустая, безжизненная аура. Подделать такую сложную, измученную, но человеческую энергетику было невозможно. Это не была ловушка! Я действовал на инстинктах. Риск был колоссальным, но необходимость гнала меня вперёд. Бесшумно, как тень, я спустился по аварийной лестнице и перекрыл человеку путь, появившись из темноты прямо перед ним. Он ахнул, отшатнулся, его рука судорожно потянулась к старому гаечному ключу, торчавшему из-за пояса. Но в следующий миг его глаза расширились от изумления, а не страха. — Апостолов?.. Барон Апостолов? — прошептал он, и его голос дрожал, — Господи… Вы живы… Вы здесь! Я кивнул, не опуская бдительности, но внутренне слегка расслабился. — Я… я Сергей Иванов, — представился он, все еще не веря своим глазам, — Инженер-артефактор, шестой разряд. Работал здесь, в «Маготехе», в отделе стабилизации потоков… — Он замолчал, глотнув воздух, и его взгляд помутнел. — Рад знакомству, — слабо улыбнулся я, — Видимо, вы живёте где-то неподалёку? Если так, то мне может потребоваться ваша… — Моя дочь… и зять… они были в центре, когда всё началось, — перебил он меня, глядя мокрыми от слёз глазами, — Я не успел… не смог до них добраться. Теперь я один… Да, простите, — он смахнул слёзы, — Я жил недалеко, но в квартире стало опасно, поэтому… Теперь я прячусь в подвале котельной по соседству. Думал, уже все… что все сильные маги погибли или обратились. А вы… вы же все исправите, господин Апостолов? Да? В его голосе была такая горькая, наивная надежда, что у меня сжалось сердце. Он смотрел на меня как на спасителя, как героя из старых репортажей. И я, разбитый, с крохами былой силы, прячущийся в развалинах, должен был оправдать это доверие! — Я попытаюсь, Сергей, — хрипло произнёс я, — Но для этого мне потребуется ваша помощь. — Всё, что угодно! — Вы работали в «Маготехе», и это, без сомнений, знак судьбы, — я положил руку ему на плечо, — Потому что чтобы всё исправить, мне нужно пробраться в местное отделение и добыть кое-какую деталь. Фокусирующий волновод от серверного стабилизатора МР. Я коротко, без лишних технических подробностей, объяснил, что создаю инструмент, который должен «обнулить» магию, исходящую от барона. Я не стал говорить, что эта магия — гибрид кода и заклинаний. Это было бы слишком для измученного сознания. Лицо мужчины озарилось пониманием. Он кивал, цепляясь за каждое слово, как утопающий за соломинку — видимо, оказавшись в знакомой стихии, он поспешил спрятаться в этом от окружающего безумства. — Волновод… да, конечно! В главной лаборатории на втором этаже точно есть такие! Там стояли резервные стабилизаторы, — Он сунул руку в карман, достал бумажник, а из него — потёртую пластиковую карту с логотипом «Маготеха», — У меня есть ключ!Максимальный допуск! И я знаю, где это лежит! Я проведу вас, господин Апостолов! Только… только обещайте, что остановите это. Обещайте! Он смотрел на меня умоляюще, и в его глазах я видел не только надежду на спасение, но и искру мести. Мести тому, что отняло у него семью. Я молча положил руку ему на плечо. Это было единственное обещание, которое я мог дать. Ведь на самом деле шансы преуспеть были ничтожны… Глава 13 От заката до рассвета. Часть 5 Пальцы скользнули по холодному, покрытому инеем конденсата металлу, и наконец-то послышался глухой, удовлетворяющий щелчок, отозвавшийся эхом в гулкой тишине запасной серверной. Воздух здесь был спёртым и мёртвым, пахло озоном, пылью, въевшейся в пластик серверных стоек, и сладковатым душком перегоревшей изоляции. Я вытащил волновод из посадочного гнезда аварийного стабилизатора. Он лежал на моей ладони, и по ней проходила тонкая, настойчивая вибрация. Иванов стоял у бронированной двери, прислонившись к ней ухом. Свет аварийного светильника выхватывал из полумрака капли пота на его висках. Его шёпот «тихо!» прозвучал оглушительно громко, разрывая тишину. Сначала послышался далёкий, сухой шелест, будто металлической пластине рассыпали мешок с костями. Этот звук нарастал, сливаясь в мерный, дробный стук, от которого мелко дрожала металлическая обшивка стен. Это был не хаотичный топот обезумевшей толпы, а звуки целенаправленных шагов. Десятков, сотен ног. Они шли по коридорам этажом выше, и лязг, и скрежет, и сухой треск наполняли собой мёртвое здание. Они знали о том, что мы здесь… * * * Мы неслись по бесконечным, погружённым во мрак коридорам, как затравленные волки, сбиваясь с ног, спотыкаясь о пороги и разбросанные в панике обломки мебели. Грохот преследования эхом отдавался в гулких пустотах открытых лабораторий, кабинетов и мастерских, обрушиваясь на нас со всех направлений. Коротким телекинетическим толчком я отшвырнул за спину преграждающий путь опрокинутый рабочий стол, пытаясь создать хоть какую-то жалкую преграду. Иванов, бегущий рядом, хрипел. Мы выскочили на лестничную клетку, и на мгновение замерли, прижавшись к холодному бетону стены. Прямо над нами, за пролётом, в багровом, мерцающем свете аварийных ламп, мелькали тени — чёткие, быстрые, безмолвные. Топот сотрясал перила, с потолка сыпалась цементная пыль, застилая глаза. Мы рванули вниз, проскочили ещё пару пролётов и выскочили в очередной тёмный коридор, натыкаясь на груды хлама. Они были везде. Впереди, позади… Здание сжималось вокруг нас, превращаясь в живой, дышащий капкан, из которого, казалось, не было выхода. * * * Иванов резко упёрся спиной в шершавую стену, грубо оттолкнув мою руку, которой я попытался потянуть его за собой. Мужчина устал — его лицо, испачканное сажей и полосами от слёз, в багровом отсвете пожаров казалось неестественной маской. Но взгляд, устремлённый на меня, был сухим и острым, как осколок стекла, лишённым всякой надежды. — Бегите, — прошипел он, отдав мне ключ-карту и сжал в трясущихся, побелевших пальцах свой дурацкий, ни на что не годный гаечный ключ, — Через лаборатории второго этажа, через окна… Выберетесь на крышу холла А я… я отвлеку их. — Нет! Возьмите себя в руки! — мои слова прозвучали пусто, я и сам в них не верил. — Обещайте… — он не слушал, его глаза уже смотрели сквозь меня, туда, где из обоих концов длинного опен-спейса возникали лица одержимых, их руки сжимали обрезки арматуры, ножи, часть и вовсе была превращена в мерзких тварей… — Обещайте, что очистите город! Что спасёте тех, кого ещё возможно! Я верю в вас… Верю! Он крикнул что-то нечленораздельное, хриплое, полное всей боли, страха и ярости этого мира, и бросился вперёд, навстречу надвигающейся, холодной и бездушной стене одержимых. Я не видел, что было дальше, не слышал звуков схватки. Открыв дверь ключ-картой, я рванул внутрь, захлопнул створку за собой, телекинезом подпёр её металлическим столом и рванул по коридору. Добравшись до окна в дальней части этажа, я вынес ногой треснувшее, мутное стекло, и ночной ветер, густой, пропитанный гарью и смертью, ударил мне в лицо. А внутри, холоднее льда и жарче пламени, зрела одна-единственная мысль, обращённая ко всему этому аду: «Обещаю, я выжгу эту дрянь дотла!» * * * 18 июня 2041 года. Шадринск. Прошёл ещё день. Шадринск окончательно перестал быть городом и превратился в инкубатор, в чрево, вынашивающее что-то чудовищное. Воздух гудел от того же низкочастотного гула, что шёл от больницы — только теперь над ней висела уже не просто воронка, а пульсирующий, лилово-чёрный пузырь, растянувшийся над целым кварталом и частью устья Исети. Он колыхался, как желе, и с каждым часом становился всё плотнее и мощнее… Я стоял в тени разрушенного детского сада, глядя на эту «цитадель». Моё новое изобретение — напульсник из полимера и серебряных нитей — холодной тяжестью обвивал запястье. Собранное на коленке из выпаянных деталей и остатков воли, оно жгло кожу и требовало постоянной, точечной подпитки крохами моей Искры. Но оно работало. Я мысленно повернул невидимый регулятор на напульснике. Мир вокруг дрогнул, поплыл. Краски поблёкли, звуки стали приглушёнными, будто доносящимися из-под толстого слоя воды. Я посмотрел на свою руку — её контуры исказились, стали прозрачными, размытыми. Я был не призраком, а скорее живой «помехой», сбоем в картинке, частью переплетённой «реальной» магии и МР, мимо которой взгляд скользил, не цепляясь. Прямо передо мной, в двадцати метрах, периметр больницы патрулировала группа «изменённых». Пятеро. Их суставы были вывернуты, позволяя им двигаться скачками, а спины покрылись блестящими, хитиновыми пластинами. Стоило сделать шаг вперёд, как они замерли, их головы повернулись в мою сторону. Я остановился, затаив дыхание, чувствуя, как напульсник жжёт кожу, высасывая магию Искры… Их пустые, желтые глаза скользнули по мне, сквозь меня… и уставились в пространство. Один из них издал короткий, булькающий звук, и они двинулись дальше, продолжив свой обход. Сердце колотилось где-то в горле. Сработало! Я двинулся к больнице, мои шаги были бесшумными, а аура — абсолютно пустой, как у камня. Я шёл мимо одержимых — они стояли по периметру, как застывшие часовые, их сотни глаз смотрели в никуда. Некоторые были облачены в лохмотья формы Нацгвардии, с автоматами в окоченевших пальцах. Другие, в разодранных халатах, методично раскачивались на месте. Третьи, самые жуткие, сидели на корточках, выведя на асфальте перед собой сложные, геометрические узоры из собственной крови и внутренностей. Я прошёл через главные ворота, которые теперь представляли собой оплавленный проём. Внутри царил тот же мертвый порядок. Одержимые стояли в коридорах, как мебель, их грудные клетки равномерно поднимались и опускались в унисон. Мне не пришлось пробираться через вентиляцию или взламывать двери. Я шёл по центральной лестнице, словно приглашённый гость. Моя прозрачная форма скользила мимо одержимых, и они не видели меня, не чувствовали! Я был багом в их системе, нулём в их матрице. С каждым этажом давление нарастало. Воздух становился ещё гуще, вибрируя от сконцентрированной мощи. Свет аварийных фонарей мерцал, окрашивая пространство в багровые тона. Стены пульсировали — словно дышали! — а с потолка свисали странные, волокнистые образования, похожие на нейронные связи или спутанные провода. Наконец, я достиг верхнего этажа. Двери в длинный, знакомый по прошлому визиту коридор были распахнуты. За ними простирался тот самый огромный холл, сияющий неестественной чистотой. И он был полон. Сотни тел стояли здесь неподвижно, обращённые к центру зала… Я замер на пороге, все ещё невидимый, чувствуя, как напульсник на запястье, раскалённый докрасна, отрабатывает свои последние минуты… Мне нужно было успеть! Сделав несколько шагов вперёд, я почувствовал воздух — здесь, в огромном зале операционного блока, он был не просто густым — он был жидким, тягучим, словно сироп, и каждый вдох обжигал лёгкие смесью озона, разложившейся плоти и чем-то острым, металлическим, чего я не мог опознать. Звуки снаружи — отдалённые крики, гул — исчезли, поглощенные оглушающей, давящей тишиной, которую нарушал лишь низкочастотный гул, исходящий отовсюду сразу. И тогда я увидел узоры. Между сотен стоящих, неподвижных одержимых, были выложены «скульптуры», которые я не заметил сразу… Нет, не скульптуры! Это были не просто тела — это была настоящая архитектура из плоти! Десятки, сотни людей — медсестёр, врачей, пациентов, солдат, принесённых сюда жителей города — были сплетены в чудовищные, симметричные структуры, похожие на гигантские нервные узлы или схемы каких-то неведомых процессоров. Они не лежали — они росли из пола и стен, их конечности, тела и позвоночники причудливо срослись, образовав арки, колонны и спирали, уходящие под потолок. Кожа в местах сращивания лопнула, обнажив мышечную ткань, которая пульсировала в такт вибрации «воронки», а вместо крови сочился густой, перламутровый сияющий гель. Глаза этих несчастных были открыты, зрачки расширены и мерцали лиловым светом, но в них не было ни боли, ни безумия — лишь абсолютная, бездонная пустота. Они были живыми деталями, биологическими проводами в этой чудовищной машине. В центре этого кошмарного собора, на возвышении из переплавленной плоти, стоял Курташин. Вернее, то, во что он превратился. Его дорогой кашемировый свитер исчез, сменившись сложным, постоянно меняющимся облачением из сгустков тени и мерцающего кода, который обвивался вокруг его тела, словно цифровые змеи. Руки мужчины были подняты, пальцы изящно и быстро двигались в воздухе, словно набирая текст на невидимой клавиатуре или перемещая незримые ползунки. Перед ним, в трёхмерной проекции, плавала карта Шадринска. Улицы на ней пульсировали, как вены, а в эпицентрах заражения — на центральном рынке, в педагогическом университете, на заводе металлоизделий, политехническом колледже и больнице — бились яркие, лиловые точки, словно сердца, перекачивающие энергию сюда, в этот зал. От каждой такой точки к центру, к Курташину, тянулись тончайшие нити света, вплетаясь в кокон энергии, что формировался вокруг него. Он не просто сидел в центре мерзости. Он был её ядром, её процессором. Барон плёл заклинание, но не магическое, в привычном смысле — он компилировал реальность. Перезаписывал законы физики и магии на уровне кода, используя жизнь и волю тысяч людей как источник питания и строительный материал. Воздух трещал от напряжения, и мне казалось, что сама ткань мироздания вот-вот не выдержит и порвётся, подчиняясь этой чужеродной, бездушной логике. Я сделал шаг вперёд, и пол под ногами упруго подался, ибо я наступил на живую плоть. В этот миг его пальцы, порхавшие в воздухе, замерли. Голографическая карта Шадринска дрогнула, исказилась помехами — резким, цифровым шумом. Голова Курташина медленно повернулась. Его глаза, два уголька лилового огня, уставились не на то место, где я стоял, а чуть левее, словно он видел не меня, а искажение, сбой в своей идеальной реальности. Его губы, тонкие и бледные, растянулись в улыбке, лишённой всего человеческого. — Пожиратель, — его голос прозвучал в моём сознании, обжигая ледяной сталью, — Ты научился… скрываться. Любопытно… Его рука небрежно метнулась в мою сторону. Пространство вокруг сжалось, повинуясь той же чудовищной команде, что стёрла Мунина. Давление стало невыносимым, кости затрещали, лёгкие отказались вдыхать этот тягучий, отравленный воздух… Но на этот раз я был готов. Я рванул рукой вперёд, и напульсник на запястье взорвался ослепительным белым светом. Вместо того чтобы сжаться, пространство вокруг меня завибрировало. Серебряные нити на полимерной основе плавились, испаряясь, но они успели сделать своё дело — считали частотную сигнатуру чужеродной магии и преобразовали её. Я впился взглядом в Курташина, чувствуя, как жар напульсника прожигает мне кожу, вплавливаясь в мясо, и высвободил всё, что оставалось у меня в Искре. Я не пожирал его энергию, о нет! Я пожирал сам принцип, алгоритм его атаки. Моя собственная магия сомкнулась с грубой, прямолинейной логикой моего устройства. Мы образовали — всего на мгновение! — единый контур, и в ответ на атаку Курташина по пространству между нами пробежала цифровая волна. Лиловый свет, что сжимал меня, дрогнул и рванул обратно, к своему создателю. Он ударил в центр голографической карты, и та взорвалась ослепительной вспышкой. Курташин вскрикнул — впервые за всё это время его голос прозвучал не как эхо, а по-настоящему, с ноткой шока и ярости. Всё вокруг поплыло. Кошмарный собор из плоти, пульсирующие узоры, густой воздух — всё это начало таять, как мираж. Реальность заколебалась, и на её место, словно проступая сквозь дымку, хлынули стерильные, геометрически правильные формы. Белые плоскости, чёрные линии, бесконечные сетки координат. Мы падали сквозь слои бытия, и я, цепляясь сознанием за обезумевшего от гнева Курташина, тащил его за собой. В место, которое я знал до мелочей. В место, где он был никем. Мы рухнули на идеально белый, не испещрённый ни единой пылинкой пол. Над нами простиралось бесконечное чёрное небо, усеянное не звёздами, а мерцающими потоками данных. Это был изолированный сектор МР, в чистейшей, стерильной симуляции, которую я обычно проектировал для калибровки самых опасных артефактов и заклинаний. Здесь не было ни жизни, ни смерти, ни магии. Только код. Курташин поднялся на ноги. Его развевающиеся одеяния из тени и света исчезли, оставив его в том самом залитом кровью кашемировом свитере. Он выглядел… обычным. Смертным. Он потряс головой — его глаза заметались по безупречной белизне вокруг, и в них впервые появилось нечто понятное, человеческое — растерянность. — Нет… Нет-нет-нет, только не снова! — его голос, лишённый многоголосого эха, прозвучал хрипло и испуганно. Он поднял руку, пытаясь совершить привычный жест, но ничего не произошло. Ни лиловых всполохов, ни искажения пространства. Ничего. Он щёлкнул пальцами — тишина. Теперь Курташин был отключён от свого источника, от города, от своей паствы. Теперь барон был просто человеком. Я медленно поднялся, чувствуя, как обугленные остатки напульсника жгут мясо в моей руке. Боль от ожога была острой и живой, но она лишь подпитывала холодную ярость, кипевшую внутри. — Да, барон, да, — сказал я, и мой голос прозвучал оглушительно громко в абсолютной тишине этого места, — Это тюрьма. Построенная из твоих же инструментов. Здесь нет ничего, что ты мог бы переписать. Здесь нет ничего, кроме нас. И здесь ты никто! Безупречная белизна симуляции давила на сознание, но для меня она была родным инструментом. Я мысленно вызвал интерфейс, и передо мной всплыли полупрозрачные панели с знакомыми до боли строчками кода МР. Курташин, отчаянно пытавшийся найти хоть какую-то точку опоры в этом цифровом небытии, метнулся в сторону. Я не стал его ловить — просто ввёл команду. Пространство вокруг него сжалось, превратившись в идеальный, светящийся куб. Он оказался заперт в прочной клетке, стены которой состояли из чистой логики и запрещающих протоколов. Барон ударил по прозрачной стене кулаком — тишина поглотила звук. — Ты пожалеешь! — его голос, лишённый эха, звучал слабо и неестественно в стерильной тишине, — Ты пожалеешь, пожиратель! Если ты думаешь, что один способен управлять тем, что стало моей сутью… Я подошёл к кубу. Мои пальцы коснулись его сияющей поверхности, и она отозвалась лёгкой вибрацией. Я не стал тратить время на пытки или допрос. У меня был более прямой метод. — Разглагольствуй сколько угодно. Это тебе не поможет… — тихо сказал я и погрузился в код. Это не было похоже на обычное сканирование памяти. Это было сплетение обычно магии, технологии и моих навыков пожирателя. Я вонзил своё сознание в разум Курташина, но вместо хаоса мыслей и образов я попал в… библиотеку! Упорядоченную, холодную, цифровую. Его воспоминания были не живыми картинками, а структурированными файлами, каталогизированными и разложенными по папкам. Чужеродная сущность не просто захватила его — она систематизировала его прошлое, как архив! Я принялся рыться в этом цифровом хаосе, продираясь сквозь логины и пароли его сознания. Искал следы сущности, причины, корень заразы. Но везде натыкался на стерильные, пустые протоколы. Ни имени, ни облика, ни цели. Лишь холодные, исполняемые команды и алгоритмы. А затем я нашёл папку с меткой «Инициация»… В ней не было эмоций, лишь сухие данные: геокоординаты, временные метки, списки. И одно слово, которое встречалось с пугающей регулярностью. Урочище. Все «Первые» — Курташин, Аня, другие, чьи имена мелькали в списках — побывали в разных Урочищах в определённый временной промежуток. Это была не случайность — это был критерий отбора. Я копнул глубже, и наткнулся на файлы с пометкой «Директива». И холодный ужас, более пронзительный, чем любая магия, сковал моё сознание. Шадринск… Город был лишь масштабной репетицией. Тестовый полигон для отработки технологии «перепрошивки» и… чего-то иного, о чём информации найти никак не удавалось… Однако я понял, что целью было нечто глобальное. В данных мелькали обрывки, намёки: «тотальная конвергенция», «замена онтологических основ», «чистый лист». Это звучало как безумие, но в этом безумии была своя, чудовищная логика. «Они» — кем бы они ни были — готовились переписать реальность в масштабах, которые я не мог даже охватить. По всей видимости, Шадринск был лишь первой искрой в готовом вспыхнуть пожаре, который должен был спалить весь мир дотла. А затем я нашёл его. Свёрнутый, как древняя карта, файл. Он был защищён сложнее других, но моя воля, закалённая в тысячах битв, и магия пожирания, усиленная логикой МР, сломали шифр. Он развернулся перед моим внутренним взором. Это была карта, схема. Участок Онежского урочища, с несколькими помеченными точками… Nota bene Книга предоставлена Цокольным этажом , где можно скачать и другие книги. Сайт заблокирован в России, поэтому доступ к сайту через VPN/прокси. У нас есть Telegram-бот, для использования которого нужно: 1) создать группу, 2) добавить в нее бота по ссылке и 3) сделать его админом с правом на «Анонимность» . * * * Если вам понравилась книга, наградите автора лайком и донатом: #11 Печать пожирателя