Штатский



Глава 1
Герой

Александр ехал навстречу судьбе за рулем своего немецкого кроссовера и размышлял о жизни. Он всегда любил о чем-нибудь поразмышлять. Особенно, когда никто не отвлекает или если совещание у директора совсем уж нудное и не по его профилю. Как в таких случаях бывает: — Технические вопросы разобрали? К Парамонову претензии есть? Нету, ну тогда разбежались?
— Нет, уважаемый ты наш господин Парамонов, посиди еще, послушай за политику компании, будь в курсе веяний и экономической обстановки. Ты ж технический директор, а не куриная булдыжка.
Вот в таких-то случаях он и погружался на перископную глубину в раздумья о чем попало. Или ни о чем. Сильнее, чем размышлять, он любил только петь. Любовь эта была безответная, со стороны самого творчества до Александра не долетающая. Но были в его пении и плюсы, когда ему мешали думать близкие и окружающие, он незамедлительно принимался напевать. Окружающие его близкие разбегались, теряя тапки и переставали сбивать с мыслей.
Парамонов — что это за фамилия такая? Несерьезная и вообще, как каша во рту. Даже для погоняла не подходящая — кто станет звать пацана Парамоном? Долго и скучно. Так что поначалу звали его во дворе Интеллигентом. Тоже долго, зато довольно обидно по мнению ребят. А он не обижался, зная истинный смысл этого слова. Первую половину жизни не обижался, а потом уже в его общении со сверстниками не стало никаких кличек, только нормальные имена, а далее и с отчествами. Вторая половина жизни, когда мозг использовался напрямую, то есть для всяких умных мыслей, заставила нашего героя пересмотреть свое отношение к интеллигенции. Ведь что за сословие такое, кто они по сути? По определению — прослойка, сделавшая умственный труд средством основного заработка. А как посмотришь — какие-то мутные странные и сраные гуманитарии, которым только бы понудеть, как все плохо у нас, как шикарно за бугром.
Александр себя к таким деятелям точно не причислял. Опять же, если присмотреться к источникам заработка этих, которые единственных себя причисляют к интеллигенции, то оказывалось, что люди со светлыми лицами живут на доходы от своих правильных знакомств и родственных связей. Не важно, какой у тебя интеллект или как с деловой жилкой: если ты в классе дружил с правильными ребятами, то и дальше у тебя всё будет нормально. Надо только не отрываться от коллектива, шестерить, то есть работать на будущего олигарха. Такие перспективные в средних школах центра Москвы водятся, главное их заранее узнать. Как? Если папа олигарх, то и сына вырастит олигархом — династии в стране еще с давних времен приветствуются. Дети военных идут служить, дети шахтеров идут под землю, дети олигархов ничем не хуже.
Герой нашего романа не учился в правильной школе, он был не коренным москвичом, а имплантом. Знаете, во рту такие со временем появляются. Они приходят на замену гнилым пожелтевшим рассыпающимся от нагрузки или от врожденных дефектов. Импланты встраиваются в ряд коренных и хорошо под них маскируются. Если качественные, то не сияют белизной, не торчат, а вроде точные копии. Но если копнуть поглубже — у них нет нервов, у них титановая основа, они так крепко сидят на своем месте, что хрен выпадут. Ой, это я про зубы или про москвичей сейчас?
Неважно, Парамонов был как раз из таких, с титановым стержнем в заднице взамен банального шила. К 2014-му году, в котором и происходят события (происходили, произойдут?) он успел стать преуспевающим по собственным меркам мужчиной в самом расцвете сил с приличным доходом в виде зарплаты и дополнительных гешефтов. Со скоропостижно погашенной ипотекой за отличную квартиру на берегу Москвы-реки где-то между Третьим транспортным кольцом и тем, которое МКАД, с семьёй, с умницей-женой, классическими оболтусами-детьми, мамой, тестем с тещей, кучей двоюродных братьев и сестер где-то далеко в российской глубинке.
Короче, жизнь удалась, дом полная чаша, в сейфе несколько стволов, гладких и шершавых, в кладовке всякие спортивные снаряды, как уже заброшенные, так и временно убранные, там же, если поискать, удочки, под задницей урчит «немец», в голове всякие умные мысли. Чего не хватает? Правильно, бронетранспортера!
Бронетранспортер — классический БТР или короткий БРДМ, он же Бардак, это не блажь, не транспортное средство. Это статус. Это возможность приехать в такие места, в какие другой человек может попасть только пешком. Или на лодке. А тут ты с тестем или дружбанами весь брутальный и в камуфляже под треск кустов проламываетесь сквозь топи и непонятно что, а потом пафосно застреваете. В этом самом непонятно чём. И сразу видно, кто лошара, а кто жизнь понял. Вы, сидя на броне, понимаете, что лошары — это те, которые пешком сюда тащились. А они считают вас городскими идиотами, не знающими, как потратить бабки.
Ну да, бабки надо тратить. Нет, можно как идиот какой спустить их на новомодные биткоины или вложить в «прибыльный» проект. Но если ты с пониманием, то просадишь их вот на такой бронетранспортер. Который не выпускают на дороги общего пользования, если ты не военный, который водить можно только с правами тракториста, который жрет невесть сколько литров саляры, помогая тебе избавиться от излишков.
А где растут самые дешёвые бронетранспортеры? Правильно, в Белоруссии. Или как нынче модно выражаться, в Беларуси. Именно в ту сторону сейчас был нацелен капот автомобиля под управлением нашего героя. Страна эта была не чужда Парамонову, он именно в тех краях отдавал гражданский долг Советскому Союзу. Выплата этого долга тянулась относительно долго, целых два года. Но, если вспомнить, что страна его учила в школе целых десять лет забесплатно — Александр считал, что они квиты. Он и сейчас, одной рукой подруливая, а второй ковыряясь в носу так считал.
Большая Родина СССР скончалась, не имея долгов перед своим гражданином Парамоновым. А чего, читать-писать она научила, оружием пользоваться, работать на совесть что головой, что руками — тоже. Даже высшее образование страна успела дать, дергаясь в предсмертных конвульсиях. Так что лично у него к умершему Союзу претензий не было. Врали много? А кто не врет? И вообще, последнее время Парамонову начало казаться, что именно тогда, в юные годы своей жизни и одновременно в последние советские времена он обретался в атмосфере тотальной правды. Правду говорили не тайком по кухням, её вещали правительства великих держав, смело и изо всех средств массовой информации. Вражеские голоса через радиоприемники рассказывали нам, какая хреновая жизнь в СССР, какие жестокие у него правители. Советская печать и телевидение также смело вещали правду про американскую военщину, проклятых капиталистов и продажность их общества. То есть смертельные враги говорили правду в лицо друг другу.
Единственное, чего они не могли сказать честно, так это правду про себя самих. С этим был затык. В Союзе людям жить было немного легче, у них имелась полная картина про Америку из телевизора и про Союз из коротковолнового вражеского радио. Американцы оказались лишены правы про себя, они не выписывали советских газет и не смотрели программу «Время». Видимо поэтому, выиграли в холодной войне именно капиталисты. Порой воевать легче, когда не видишь всей картины. Тогда можно героически прорвать фронт на своем участке, не зная, что союзники уже сдались. А потом развить наступление и победить. «Только так чёртовы янки нас и уделали, только от незнания, как всё у них хреново» — резюмировал водитель и владелец немецкого авто.
Парамонов не был милитаристом в той неоперабельной форме, когда люди по выходным бегают в страйкбол, он не ходил по офису в берцах, предпочитая итальянские туфли. Но стрельба по картону, по-иностранному выражаясь — «плинкинг», но внедорожное вождение, но чтение книжек про людей с оружием, прежде всего «Эпоха мертвых» гражданина Круза… А еще тюнинг своих стволов, фантазии на тему «ух, я бы им!» — всё как у нормальных мальчиков. Когда пацаненку Парамонову в детстве папа разрешал выбрать игрушку в соответствующем отделе, он выбирал пистолет. Когда у Саши впервые появились нормальные деньги, он побежал в оружейный магазин. А потом снова и снова. Современные стволы, раритеты ушедшей эпохи — в его сейфе было, на что посмотреть, из чего пошмалять.
Вчера он оформил себе двухнедельный отпуск по семейным обстоятельствам, заранее похвастался шефу, какой у него скоро будет бронетранспортер в собственности. А сейчас он едет в Беларусь за снятым с хранения БТРом, за который просят смешные одиннадцать тысяч долларов.
Эх, а хорошо бы в башенку поставить муляж пулемета. Или просто настоящий охотничий карабин-переделку из РПК, какой он видел в оружейном магазине. Кто с таким пойдет на ходовую, непонятно. Но в засидке лежать за пулеметом — это эпично! Понятно, что такой гражданский пулемет не стреляет очередями, закон об оружии никто не нарушит. И ясное дело — его с таким подходом любая приличная компания настоящих охотников погонит на пинках из леса. Но просто иметь можно чисто для фана. Сейчас разрешается иметь пять единиц нарезного оружия по охотничьим разрешениям, может, вправду купить? После бронетранспортера.
Так думал молодой повеса, на дровнях обновляя путь. Его Фольксваген, лоб нахмуря, мечтал попасть куда-нибудь. Ну да, Александр и по стихам неплохо задвигал. Правда, исключительно по пародиям и переделкам уже существующих. Стихотворные поздравления от Парамонова к всенародным праздникам рассылались сотрудниками компании по всей клиентуре, попадая даже за рубеж. Однажды ему даже заказали поздравительный адрес директору фирмы-партнера на юбилей. Поскольку Парамонов был с ним лично знаком, стих получился особенно забойным, больше из той фирмы ему не звонили. Видимо, поздравление дошло до адресата.
Я почему рассказываю так подробно? Чтоб вы потом не удивлялись, мол не могло такое случиться, никто бы так себя в подобной ситуации не повел. А я вам отвечу: в экстремальной ситуации всякий человек поступает органично для себя без оглядки на мнение других. Мало того, никто до срока не знает, что он выкинет в этом случае. Самые умные этот момент понимают, дураки начинают произносить фразы типа «Я бы на его месте так бы не поступил». Глупый, откуда ты это взял? Что ты вообще знаешь про себя самого?
Деревня или посёлок? А кто его знает, а и так ли это важно? Короче, населенный пункт, являющийся конечной точкой маршрута, был примечателен тем, что именно в нём жил некий военнослужащий, человек, имеющий возможность помочь с выбором брони в самом приличном виде, а потом провести её как полный металлолом. За вознаграждение, ясное дело. Какую он занимал должность на базе хранения боевой техники, Парамонову было неинтересно. Контакт дал его бывший сослуживец с гордой фамилией Чернявский, коренной и вечный житель Минска.
Созвонились, перетерли, уточнили желаемое — а дальше Александр оформил очередной отпуск и отбыл в некое союзное государство, по которому можно кататься без визы и загранпаспорта. Название не говорю из соображений секретности. Контакт был подтвержден лично, усугублен стандартной дозой спиртосодержащей жидкости производства враждебной нам Шотландии. Шотландию Парамонов невзлюбил еще в детстве, услышав стихотворение «Вересковый мёд». До сих пор он не мог простить шотландцам и конкретно х королю малюток-медоваров. Но виски периодически пил, чисто позлить противных островитян. А в этот раз пил в компании вояки-белоруса. Не то, чтобы пил, а слегка усугубил. А потом слегка потерял ориентацию в пространстве и немножко упал в прудик, скорее художественно оформленную лужу на придомовой территории хренова эстета-капитана бронетанковых войск, если судить по петличкам и погонам.
Хозяин дома тоже был слегка нетрезв, да еще и вдов, так что к процессу сушки намокшей одежды оба приступили только на следующее утро.
— Валера, в чем я к вам в часть-то пойду сегодня, в трусах? — Запасные трусы у Александра были, а запасных штанов и худи не имелось.
— Саш, сегодня туда вообще без мазы идти. Сегодня командир части самолично присутствует. Знаешь, сколько он с тебя слупит за то же имущество?
«Ага, притом мимо твоего кармана» — про себя подумал московский гость. Но всё равно не решился против совета лезть на базу. Командир части всяко больше возьмет за ту же услугу. А то вообще заартачится и начнет насчитывать за фактическое состояние боевой машины.
— Убедил. Буду лежать на пляже, пить коктейли, проводить время в праздности и неге.
— Охренел что ли? У нас такая природа, в вашей Москве такой и раньше не было, и дальше не будет!
— Критикуя, предлагай.
— Короче, я в часть, а ты пока можешь пройтись по лесочку, грибы вон пошли уже. Прикинь, боровики тут, как у нашей продавщицы ляжка! Вот такенные!
Показанный размер боровиков навел Александра на мысль, что у знакомой Валеркиной продавщицы ноги в самом деле вот-такенные, даже немножко слишком. Он к такой бы подкатывать побоялся. А сама мысль заинтересовала. В детстве наш герой частенько ходил с родителями за грибами. Эх, детство! И солнышко-то было яркое, и трава такая мягкая, и лес пах как-то особенно. Грибы? Ну да, грибы, белые на сковородке становились чёрными, он это помнил. И очень вкусными. Прямо чуть не половину сковороды мог съесть, если никто не остановит. И самое замечательное, родители не заставляли эту радость чистить, сами сидели, набрав ванну воды и сгрузив туда грибное богатство. Ловили, чистили ножами и складывали в кастрюлю. Несколько часов могли провести так, возясь в холодной воде.
— А чистить их кто будет?
— Да чего там чистить! — Подпрыгнул капитан Валера. — Это ж белые! Я сам и почищу, ты только набери побольше! Они, знаешь, как ужариваются. Зато со сметаной, на масле сливочном… Пальчики оближешь. А то и обгрызешь!
— В трусах? — Александр был уже морально сломлен, раздавлен и почти послан в лес за грибами.
— Да зачем в трусах? Что мы, одежду тебе не найдем? Не новое, зато чистое. Я что, без понятия? Нога у тебя какого размера?
И он убежал в дом, а потом выбежал с охапкой всякой одежды явно чистой и также чётко заношенной.
— Всё, я в часть! Дверь запирать не надо, калитку на защелку, вернусь к вечеру! Заодно обкашляю по твоему бронетранспортеру. Может, договорюсь, чтоб завели.
Если заведется — это большое дело! Парамонов понимал — брать машину, которая на ходу гораздо выгоднее в плане её приведения в надлежащее состояние потом, когда она будет в России. Если кто-то решил, что он собрался гнать на БТРе своим ходом, то сильно ошибся. У нас тут целая сеть железных дорог, гораздо дешевле выйдет оформить перевозку по железке в свой адрес. Маленький городок, вернее, станция при нём, не вздрогнет, когда на её платформу выгрузят грозную боевую машину. Народ уже ко всему привычный. Если всё будет нормально и машинка сможет кататься, то и к тестю на двор со станции он поедет своим ходом. Но это потом, сначала надо броню выгрузить. Вернее, сначала надо купить. И переслать. Оплатить. Выбрать.
Короче, Парамонов решил, что сходит за грибами. И детство вспомнит, и капитану подмастит, сегодня еще немного примут под грибы, совсем друзья будут. Глядишь, по дружбе нормально сладится с покупкой.
Ага, а из обуви тут на выбор: правый кирзовый сапог и левый. Выбирай любой, а потом второй надевай. Думаете, испугали? Хрен вы Сашку Парамонова испугаете кирзачами! Он их два года топтал! Он, может, на втором году их на голу ногу летом носил, потому как забурел неимоверно, шкура стала крепче кирзы! Но эти портяночки мы возьмём с собой. А то вдруг на носок тереть начнет. Портянка, она завсегда кирзовому сапогу подруга. Что у нас в ассортименте на задницу? О как! Штаны габардиновые «прощай, молодость» коротковаты, откладываю. А вот галифе защитного цвета и классического солдатского фасона, то есть без лампасов — они в пору оказались. Взрослый размер, партизанский.
Так и скакал Александр в трусах, майке и кирзачах среди раскиданных шмоток, пока не подобрал себе достойный костюм. В итоге на нем оказались выше сапог прилюбившиеся галифе, застиранная футболка с длинным рукавом, типа той, которую в магазине всякие умники так и норовят обозвать фуфайкой, да пиджак парный от тех забракованных брюк. Подумал Александр, подумал. Вспомнил про однажды встреченных кровососок, бросающихся сверху на грибников и прочих лосей-оленей. И всё-таки взял кепку с небольшим козырьком. Сам на себя посмотрел в отражении теплицы, ну чисто гаврош! С поправкой на возраст — пастух деревенский.
А стыдно не стало, в возрасте сорок пять и далее у мальчиков не принято стесняться своего внешнего вида. Они уже выучили, что мужчина должен быть чуть симпатичнее обезьяны, им рассказали про приоритет внутреннего мира. Некоторые как Парамонов просекли, что харизма растет изнутри у тех, кто в себе уверен. Так что гость столичный щелкнул себя пару раз на телефон и успокоился по поводу своего костюма. А джинсы высохнут на веревке, пока он грибы собирает. И чище будут. А то в лесу наткнешься на лужу, измажешься — как потом в грязном броню покупать?
Зажигалка в специальном чехольчике на ремне, для тех, кто понимает — крутая вещь, хоть и старенькая, потертая. Чистое Зиппо, между прочим. Не такая удобная, как газовая, но понт дороже удобства. Телефон в карман пиджака. Нож, какой попался, но острый и по виду самодельный, Александр пристроил за голенище, обернув в бумажку. А куда еще его без чехла? В корзинку? Спасибо, этот вариант мы уже проходили, из корзинки он уйдет с гарантией под первым же кустом. В руке нести? Нет уж, в лесу одна рука должна быть свободна. Ну или опираться на палку можно, так даже лучше. Ветку отвести от лица, листву разгрести на предмет грибных шляпок. Да, палку надо взять, благо во дворе валяется сразу несколько. На подворье палка завсегда помощница, что дверь подпереть, что чужую скотину с огорода прогнать. А то и псине непонятной по хребту протянуть.
Ориентируемся по солнышку: время половина одиннадцатого, юг там, лес вон где, цель ясна, препятствий не наблюдается. И Парамонов пошел в лес по грибы, совершенно не задумываясь о последствиях такого поступка.



Глава 2
По грибы

Лес прямо звал своей шуршащей листвой, подмигивал солнечными пятнами, даже дорожку расстелил под ноги. Не красную ковровую, а натоптанную тропинку, но так даже лучше. Ходить по лесу по ковровой дорожке — это уже перебор, я считаю. Нет, если ты президент или глава солидной компании, то да. Помощники, референты, ассистенты и просто шустрики по всему маршруту раскатают дорожки для удобства ориентирования и создания атмосферы ненавязчивого уюта. Ходи сбе тогда в мокасинах, собирай грибы, выстроившиеся рядом с обрезом коврового покрытия. А захочешь поохотиться, вон под деревом ружьецо стоит к стволу прислонено. Забыл небось кто-то. А вон кабан докуривает в кустах, ждет, когда ты его свалишь метким выстрелом.
Простому человеку эти простые радости человека непростого не понять. Он решит, что такой отдых есть насилие над здравым смыслом. Смешные вы, где большое начальство, а где здравый смысл! Парамонов был человеком условно адекватным, он не искал красную дорожку, он искал грибы. Ну как искал, шел туда, где они должны водиться. Всякий же у нас знает, около тропок грибов нет, их все срезали. Близ деревень грибов тем более нет, их тоже уже нашли. Хочешь грибов много и больших — лезь в чащу. То есть, сойди с тропы, упёртый путник, иди туда, где не ступала нога человека.
Через час Александр нашел такое место, во всяком случае грибы были. Хорошие такие, вот прямо такие, что пришлось выкидывать из корзинки сыроежки, а брать только белые. Хорошо-то как! Но так казалось поначалу, а потом за временем находок пришло время потерь. Потерять время обидно, но потерять мобильник — стократ обиднее. Ведь в нем и время, и компас, и связь, если уж до кучи. А главное, непонятно, где его искать. Вот тут, здесь он нашел семейку боровиков и резал их увлеченно. Мог потерять. Или там, где через ручей перепрыгивал. Но там фиг найдешь — овражек, темно и топко. Нет, лучше он его потерял на полянке, где трава не очень густая. Вот где искать удобнее всего!
Лихорадочные поиски увели на второй план чувство голода, времени, направления… когда Александр опомнился, то и солнце уже не так ярко светило, собираясь в дальний путь куда-то на Запад в проклятую Америку, и голод вот таким буквами строчил в мозг послания про желательность обеда или любого другого приема пищи. А понимание того, где он находится сбежало в неведомую даль. Ну да ничего, солнце еще не село, так что легко определить: юг там, значит, север тут, а запад с востоком снова разбежались в разные стороны и никогда не сойдутся. Это понятно, а идти куда? И нет ответа, а лес так слегка презрительно посматривает сверху, мол я сейчас над кем-то громко поугораю.
Что есть в наличии? Есть нож, судорожно сжатый в руке. Есть зажигалка в застегивающемся кармашке на поясном ремне. Точно есть? Вот она! Есть корзина с проклятыми грибами. Сейчас как пнуть её, чтоб улетела! Стоп. Из еды что есть? Только грибы? А хрен ли ты едой собрался раскидываться, тупень⁈ Вдруг ночевать в лесу придется? На голодный желудок? Среди волков, оборотней, мавок с шопокляками? Нет уж, замерзать в заколдованном лесу лучше сытым. Даже если из еды только грибы. Тем более, что их можно запечь на костре. И плевать на все эти байки, что грибы как продукт бесполезны. Кто питался грибами, тот знает — всё дело в правильно подобранной дозе. А еще важно, к какому семейству эти грибы относятся. Иных совсем чуточку достаточно съесть, чтобы ух! Коллега рассказывал, как он ел шоколад с грибами в Голландии. Чувство сытости и все прочие так обострились.
Александр поймал себя на этих странных мыслях и понял, что просто пытается сам себя отвлечь от того косяка, который допустил. Нефиг волшебные грибы голландские вспоминать, надо выбираться из леса. Или готовить себе лежку, пока не стемнело окончательно. Промежуточный вариант: сначала потыркаться по звериным тропкам, а потом начать обустраивать ночёвку. В темноте по-нормальному даже дров на костер не собрать. Пойдешь за сушняком, а вернешься с двумя веточками и без глаза. А еще вода нужна. И раз не в чем кипятить её, то проточная, тогда шанс обдристаться будет ниже.
Слава светлым богам, Единой России и маме с папой — ручей нашелся, пока он искал дорогу к деревне. Понятно, что лучше бы найти людей, но вода тоже лучше. Чем ничего. Засохшее деревце, никак не обозначенное в плане породы, дало веток. Нож был осмотрен и признан неподходящим в качестве топора. Так что только ломать, только руками. Тонкие веточки ломались охотно, как юные девушки возле ночного клуба. И также быстро шли на сотрудничество со следствием, словно мелкие уголовники. Запали костер в любой точке мира, и вот ты вроде дома. Это такой инстинкт в людях — у любого костра ты как дома. Или в гостях, если зажёг его не ты.
За спиной уютно потрескивали ветки, пока Парамонов нарезал тонкие березовые ветки себе на перину. Перина — громко сказано, зато звучит лучше, чем подстилка. Наверное, любой человек, как следует хлебнувший Советского Союза, может устроиться в любом месте, пусть не с комфортом, но как-то устроиться. А если у него есть нож… А если он отслужил в армии — то вообще без вариантов. То есть, наоборот, есть куча вариантов подчинить себе стихию дикого леса. Грибы пекутся, изредка поплевывая в огонь соком, тая и превращаясь в маленькие милипуськи. А что вы хотели, в них воды как в огурце — больше двух третей от массы. Сейчас бы соли, перчика, майонеза… и официанта, чтоб вызвал мне такси. Хорош уже мечтать о несбыточном! И так повезло, что нож и зажигалка есть.
Кто-то спал ночью в лесу из читателей? Пусть, в летнем, но без спальника и палатки? Я вам так скажу — если вам предложат выбирать между ночным марш-броском по лесу и сном в нём же, выбирайте сон. Устанете меньше, хотя замерзнете сильнее. Бороться с холодом и сном Александр перестал тогда, когда птичий гомон стал прямо совсем уж нахальным. А еще туман, чтоб ему пусто было! Так что туалет, моцион, водичку хлебнуть из ручья, там же сполоснуть морду и быстрым шагом вперед, к людям! Неважно куда, главное идти и греться! Через туман, через какую-то низинку, на горку, под уклон… Дорога.
Несерьёзная неасфальтированная, даже без водоотводных канавок дорога тем не менее была. И была она со следами движения по ней. В пыли, в засохшей грязи отпечатывались какие-то следы не то качения, не то волочения. Не бывает же колес без протектора. А вон там тряпки обрывок. Дорога местного значения, определил для себя Александр. «Если пойти по ней в правильную сторону, то скоро наткнешься на людей. А если не в ту, то тоже наткнешься, но чуть позже» — сказал он себе и пошёл.
Через полчаса в поле видимости оказались и долгожданные люди. Но как-то некачественно оказались. Во-первых, грязные, с разводами пыли на лицах. Во-вторых, одеты они были еще хуже Парамонова, словно приняли его внешний вид как вызов, а потом разгромили и уничтожили Александра на конкурсе народного костюма в стиле деревенский пастух. Мало было этого, из трех мужиков один вообще валялся прямо в пыли, не желая принимать вертикальное положение. Эти двое его как раз тягали на травку, где почище.
— Здорово, мужики! Чего это вы тут делаете? — Хотел прибавить, что кино-то уже кончилось, но не успел.
— Так понятно, что. Надоть отташить этого, непорядок, что на дороге будет лежать.
— А чего, он сам не может?
— Так понятно, шо сам не можеть, — речь дядьки была такой своеобразной. Так говорят в некоторых белорусских деревнях, вроде и по-русски, но наособинку. Но точно не белорусский язык. А мужик продолжил. — Убили его насмерть, как ему смочь?
— Кто убил? — Александр не часто сталкивался со смертью в обычной жизни, он слегка не поверил в происходящее.
— Так понятно, кто. Немцы, шоб их об лопату с переворотом. Мы-то спрятались, а этот блажной не побёг. Так и шёл по дороге. А мы как услышали, что кто-то едет, так сразу в кусты. Ученые уже.
Когда Парамонов подошел к троице, сомнений не осталось — один точно намертво. Безжизненное лицо, полуоткрытый рот, слепые открытые глаза. И дырка в груди, чёрная посередине и красная по краям. И обильно пропитанная кровью одежда.
— Какие немцы, вы чего⁈
— Ой, паря! А ты откуда такой, что не слышал ничего? Взяли уже Минск-то! Обещали-обещали, а сами и просрали всё. Отдали и Минск, и чуть не половину Белоруссии.
— Откуда я? Из Москвы. — Нелепость картинки перед глазами, её сочность и реализм сильно мешали сосредоточиться. Еще и звук в уши лез неправильный. Какие немцы, кто взял Минск?
— А то и видно, что из Москвы, одет как фон-барон! И как тебя сюда вынесло такого красивого? — Мужики, если судить по их поведению, уже смирились с наличием трупа живого человек под ногами и сейчас решали для себя более важный вопрос — кто перед ними.
— Я грибы собирал. — И москвич, одетый как денди, махнул корзинкой с остатками грибов.
— Какой сегодня день, хоть знаешь? — Второй мужик, одетый не лучше первого, но спасибо хоть не в лаптях, подключился к беседе.
— А какой сегодня день?
— Понятно всё. Тоже бегунок. Нас как тебя собрали на сборный пункт, не покормили, не обмундировали — сразу повели куда-то. Куда повели, зачем было идти, когда немец сам пришёл. Как дали по нам сверху из пулеметов ихние самолеты, так мы сразу врассыпную, только пятки сверкали. Уже третий день бродим.
— А куда бредете-то граждане?
— Ить понятно куда, от немца. Ты вон человек городской, грамотный. Скажи нам — успеем?
— Чего успеете? — У Александра в голове что-то не сходилось с другим чем-то, которое обычно выдавало решения и ответы на возникающие перед ним вопросы. Его мозг был сейчас способен формировать самые простые самые дурацкие фразы.
— От линии фронта убечь, вот чего! Меня привели непонятно куда непонятно зачем, бросили тута. Лексея вообще ажно из-под Смоленска вывезли и сюда же. Зачем? Нешто мы без этого не могли помереть от пуль, дома у себя?
Игра этих двух бродяг была настолько мастерской, что Парамонов даже засомневался, а точно ли они притворяются. Может, они в самом деле искренне уверены, что кругом война и немцы? А кто их спутника убил? Явно, огнестрел, причем мощный патрон, навылет прошло. И калибр не охотничий, в смысле не из ружья бахнули — какая-то винтовка это, сто пудов! Так что, сами пристрелили прохожего, услышали или заметили меня, карабин в кусты, бегом переоделись и встали комедию ломать. Вроде всё сходится? Да хрен там! Бред же.
Бредовости добавил звук над головой. Такого медленного нарастающего тупого подвывания на одной ноте Александр не слышал ни разу. Звук длился и длился, усиливаясь, но не очень. А потом в разрыве деревьев показались силуэты самолетов. Дурацкие силуэты дурацких двухмоторных поршневых самолетов, старых, как говно мамонта. Он попытался их смахнуть, убрать от глаз, но рука не встретила сопротивления. И самолеты не исчезли. Дурацкое слово «штаффель» сплыло в мозгу. Что такое штаффель? — Эскадрилья по-немецки, а более ничего. — Почему по-немецки? — Потому что сорок первый год, июль, Минск взяли. — Это кто сказал? — Это ты ответил себе. — Не верю!
— Чего застыл, москвич? Спужалси? Не боись, эти за нами гоняться не будут, они нас не видят, высоко.
— Да если бы и увидели, — отозвался Лексей, — бомбардировщики это. У них свои цели там.
— Где там?
— А куда летят, там и цели, — философски изрек Лексей. Или всё-таки Алексей. — И давайте-ка в кусты спрячемся, кажись кто-то едет снова.
— А покойник? Что, оставим?
— Чего ему сделается, небось не убежит!
— Стопэ, мужики! Раз такое дело, пройдемте-ка вперед, чтоб по следам не было видно, что мы от тела в кусты навострились.
— Дело говоришь. Охотник? Побежали вперед, вон дотудова! — И Алексей припустил по дороге до следующих больших кустов.
Глупость, детсад какой-то, но Парамонов включился в эту игру больших дяденек. И вообще, если они сами убили того несчастного и бросили винтовку в кусты, то это должны быть ближние кусты, а они побежали дальше. И явно из них троих ножик только у Александра, так что ничего ему два шизика не сделают, если спину не подставлять.
Лежат три взрослых человека как дураки в кустах, смотрят на дорогу. Пыли мало, значит дождит тут не такая большая редкость, подумал Парамонов, не расставшись с этой привычкой — думать об отвлеченном. А вот и следующие люди. Следующая группа, увиденная им, тоже не отличалась адекватностью поведения. Во-первых, они ехали на лошади, то есть в телеге. А всё, этого достаточно, чтоб по классификатору Парамонова быть вычеркнутым из числа нормальных. Тем более, эти трое (почему тут все по трое появляются?) были одеты в реконструкторские шмотки. Не в доспехи, а под фашистов косили товарищи, причем весьма убедительно.
То есть Парамонов не был экспертом, даже дилетантом не был в немецкой форме и прочих аксессуарах вермахта. Среди его товарищей и коллег были всякие, кое-кто даже фотками хвалился со всяких фестивалей и реконструкций. Так вот, Александр давно научился чувствовать как-то подсознательно и для себя необъяснимо, насколько та или иная деталь соответсвует общему стилю костюма. К примеру, взять его сейчашние шмотки — всё в кассу на период с сороковых по шестидесятые годы, только фуфайка не в тему. А у двух чудиков вся одежа аутентична. И вон у тех зольдатов тоже. И рожи такие противные, прямо на генетическом уровне. Хуже только язык их услышать. И цвет формы, это их фельдграу, «серый лесной» с души воротит.
Как накаркал Александр, реконструкторы начали лопотать тоже аутентично, на немецком языке. Все эти «их», «хальт», «форверст» легко вычленялись русским ухом, взращенным на играх в войнушку. Лошадь отреагировала на команду так, словно она знает немецкий язык лучше Парамонова и встала, не доезжая до мертвеца метров тридцать. Один из пассажиров поднял винтовку, приложился и выстрелил в ежащее на дороге тело. Звук был настоящий, за это Александр мог поручиться. Раньше он не смог бы на слух отличить выстрел из «Мосинки» от выстрела из «Маузера», просто у его знакомых ни у кого не было «Маузеров». А вот теперь услышал и ощутил — есть отличие. А почему он решил, что это именно «Маузер»? Так мушка характерная, много раз виденная, даже с такого расстояния словно кричала — это не Мосинка! А если не винтовка Мосина, то что еще? Тем более, в руках этих как бы «немцев».
Как бы немец удовлетворился результатом выстрела в тело, телега поехала дальше. То есть ближе, теперь она была ближе к кустам, в которых лежали участники странного приключения или галлюцинации. Поравнявшись с трупом, солдаты, не слезая с телеги оглядели дорогу, а может и следы на ней, успокоились окончательно и продолжили движение. Тот, который стрелял, даже отложил винтовку. Парамонов сотоварищи даже дышать перестали, никому не хотелось, чтоб по их кустам начали стрелять эти резкие реконструкторы. Какие-то они слишком настоящие, заключил для себя наш герой, когда телега попылила мимо них. Ему такие не нравятся. И самолеты, кстати, тоже.
Грибы! Спасительная мысль про грибы-галлюциногены озарила его невеселое существование, а потом также быстро погасла. Если глюки такие качественные, яркие и длительные, то каковы шансы, что его откачают на той полянке? Когда найдут, если найдут. Если будут искать. Нет уж, гипотеза с отравлением грибами на пустой желудок в непролазном лесу слишком печальная. Лучше уж пусть он попал в прошлое. Да? А есть из чего выбрать еще? Огласите весь список, пожалуйста! Третью гипотезу он настрадал сам прямо в кустах: лес захватили сбрендившие германофилы-реконструкторы, перешедшие белорусскую границу в оружием, на немецких лошадях и с применением авиации. Уже договаривая себе эту версию, Парамонов чувствовал — нерабочая. Телега, самолеты — где их взять? Опять же местные слишком уверенно подыгрывают. Сколько им заплатили, из какого театра привезли? Какую сверхидею заставил реализовывать режиссер?
— Мужики, а вы из какого театра?
— Из погорелого, москвич. Раз ты такой умный, лучше скажи, что дальше делать будем?
— А чего думать, немцев бить. — Честное слово, это не Александр сказал, оно само вырвалось. В кровь впиталось не то с рассказами про погибшего деда, не то с просмотром фильмов по черно-белому телевизору. Но вырвалось легко и не встретило отторжения в душе или мозгу.
— Чего, будем в армию пробираться?
— Зачем нам армия? Армия уже обосралась, сам говоришь. Кто нам гражданским мешает их хреначить самым гражданским способом?
— Верно! А то эти военные, им только волю дай. Ружжо не дадут, а уже маршировать учат. Шоб им пусто было, пустобрехам! Малой кровью могучим ударом…
— Охолонись, ты буйный что ли? Как зовут?
— Василием мать нарекла. Не буйный я. Не боись.
— Это он под занятия по строевой попал. — Пояснил Алексей. — Накормить не накормили, солдатские книжки не выписали, а уже на строевую дернули. Это чтоб нам не скучно было перед отправкой со сборного пункта.



Александр понимал, что он погружается всё глубже в пучину того бреда, который разворачивался перед ним. Я вот тоже не уверен, что смог бы удержаться в здравом рассудке, попав, как он. И слава богу, что попал не я. А то кто бы вам рассказал эту историю. Я продолжу?



Глава 3
Трофейщики

По внешнему виду два мужичка, почти местный и смолянин, выглядели ровесниками москвичу. Но их лёгкая почтительность перед городским аж из самой Москвы давала ему как бы право как бы командовать. В некоторых мелочах. А еще Александр прикинул, что по такой жизни, какая тут во всю ширь разлилась, у каждого надо годков по пять минимум вычитать. То есть, видишь дядьку лет сорока, будь уверен — ему не больше тридцати пяти, а то и тридцатник. Просто отсутствие Блендамеда, Нивеи и Жилетта превращают лицо… в неэлегантную подошву. А скудное питание и покрой лапсердака делают фигуру несколько специфической. Рабочий человек — это звучит гордо, а выглядит и пахнет не очень.
Вывод какой? Им обоим чуть за тридцать, молодняк! Пластилин в руках опытного руководителя, марионетки, лёгкая добыча грамотного манипулятора. Да хотя бы его фраза, что Александр из Москвы, ведь поверили! А чему тут верить-то, какие мои доказательства? Лапсердак третьего срока носки да кирзовые сапоги. Ах нет, еще ремень справный из-под пиджака мелькает, так он и трофеем может быть. С настоящего москвича.
Ладно, это ерунда всё, если эти двое готовы воевать вместе со мной, то они ресурс. Ценный как не сказать что. Из ресурсов у него сейчас только нож и два мужичка. Но не просто мужичка, а побывавшие под штурмовкой с самолета, ученые то есть. Можно сказать, стреляные воробьи. А кто ничему не смог научиться, тот уже остыл на обочине.
— Мужики, вы тело обыскали, ничего полезного в карманах нет?
И сразу взгляды такие подозрительно-уважительные. Мол городской-то ушлый, на ходу подметки режет. Это, мол, хорошо, не пропадем мы с ним.
— Да какое там, малохольный был какой-то. Ни сидора с собой не нес, ни узелка. — Фраза в устах Василя прозвучала как эпитафия.
— А ваши сидора где?
— А твой?
— Так у меня корзинка!
— Шо, и всё? Тю-ю! А сказал, москвич. Сбрехал, поди?
Блин, только что Александр мысленно упрекал селян в простодырости, а они моментом реабилитировались. Да уж, с такими дело делать можно. А что еще удивляет: один со Смоленщины, второй из Минской области, а оба почти как братья. Плевать, что выговор разный, смотрят похоже, одеты как с одной свалки, движутся и то одинаково. Что значит из одного класса пацаны. Какие-то штаны пузырями на коленках, ботинки не ботинки, недоразумение на шнурках со спущенными носками, у одного косоворотка под убитым пиджаком некогда коричневого цвета, у второго сорочка, застегнутая до шеи под таким же почти клифтом. И кепки у всех — родные сестры его, Парамонова кепки.
Сходили за сидорами, у Алексея условно фабричного пошива весь в заплатках почти белый вещмешок, у Василя дерюжный мешок, завязанный за углы веревкой. Да уж, корзинка выпадает из ансамбля. Лучше уж было с чемоданом за грибами идти. Как в том мультике про дядю Федора. В котомках у крестьян не оказалось ничего путного. Из оружия только шило и кусок лезвия от опасной бритвы. Из еды пара луковиц на троих и горсть проса. По паре портянок у каждого, иголки с нитками. О! У Александра тоже портянки есть во внутреннем кармане пиджака. Он вытащил их и увидел, как на траву выпали две скукожившиеся сигареты без фильтра.
— Ого, москвич, да ты богатый на курево.
— Хорош обзываться, Александр я, говорил уже. А у вас что, курева нету.
— Нету, — со вздохом просипел Алексей, явно тяготящийся этой бедой.
— Ну и хорошо. Забирайте, это последние. Сейчас выкурите, и начнется у нас полезная для здоровья жизнь.
— А ты? Сам не будешь что ли?
— Война идет. Курево сейчас только помехой станет. Считайте, я уже бросил. А вы после меня.
Подобревшие лица, долгие затяжки голодных до никотина организмов, кстати, пальцы у обоих не желтые, значит не такие уж они запойные куряки. Голову на плаху за затяжку не положат.
— Добры тытун, заграуничны! Дзякую. — Сбился на белорусский язык Василь.
— Ага, и бумага тонкая какая. Откуда богатство, Александр?
— Так из Москвы, говорил уже. Было и нет. Больше не покурим.
— А пошукай еще по карманам, а?
Несколько табачных крошек не спасли отца русской демократии, зато нашлось три замусоленные спички. Тоже богатство, Василь с разрешения Александра присовокупил их в свой коробок. А зажигалку он не стал светить, мало ли. А то богатство затмит разум, убьют за американскую вещицу. Шутка.
— Вот что, товарищи мои, а скажите-ка, кто из вас служил? Никто? Понятно, охотой промышляли?
— Я немного, пока ружьё не реквизировали, — отозвался Лексей.
— У вас леса знатные, небось не только по зайцу ходил, так ведь?
— Ну да, немного браконьерничал. А как иначе бывает?
— Да ладно, не тушуйся, не на собрании. А порося заколоть оба сможете небось? Или звали кого?
— Да зачем звать, нешто порося забить наука сложная! — Василий аж дернулся от такой глупости — чужого звать своего порося колоть. — Тока у нас принято ему горло резать. Чтоб крови в грудине не натекало. А ты к чему ведешь, москвич? Ой, Лександр, прости. Да, что пытаешь про охоту, про свиней?
— Мне знать надо, сможешь ты, к примеру, немцу в грудь нож воткнуть? А вишь, тебе сподручнее ему горло перерезать. Буду иметь в виду. А вот Алексей, там другой коленкор, он может солдата вражеского скрасть в лесу, ежели тот один будет.
— Это как это? Ты хочешь, чтоб мы с ножами на вражескую армию набросились? На пушки и пулеметы? Сдурел, москвич?
— Александр я. А бросаться на всю армию не надо. Немец он тоже человек. До ветру, скажем, они не повзводно же ходят. Хотя нет, эти как раз могут идти в нужник повзводно и ссать в указанном направлении пошереножно. Но не все, не всегда, не везде. Сами видели — втроём на телеге ехали. И нас трое.
— Ага, тока они с винтарями, а у нас един твой ножик на троих. Идти надо отсюда. Говори, раз такой умный, в какую сторону идти! До наших тикать надо. — Алексей уже даже встал, подтянулся, хоть сейчас готов валить до Красной армии.
— Хорошо бы. Только тут какое дело. Немцев видел?
— Ну.
— Баранки гну. Похожи они на разведку или передовой отряд, какой попреж всей армии идет в атаку?
— Да нет. Просто ехали по делам каким-то.
— Вот именно. Я вам так скажу, в тылу мы уже. В немецком тылу. И со всех сторон немцы. А промеж них как изюм в кутье окруженцы, бегунцы и дезертиры. До каких предпочитаешь податься? А, еще местные и эвакуированные.
— Выковыренные каким боком тут? — Василь не справился со сложным словом.
— Это кто убегал от фашиста, да не убежал, застрял в пути. Самые несчастные и бесполезные люди сейчас. Никому не нужны, никого не знают, ничего не умеют.
— Точно! А еще среди них полно евреев и жен ответственных работников. Местным им помогать без надобности, лишние рты, а робить не могут. — Что значит крестьяне, всё у них рассчитывается через пользу. Уважаю.
— Короче, предлагаю запастись провиантом, фуражом и оружием. Фураж отставить, у нас тягла нет.
— Умный ты. Где всё это собирать думаешь? Аль пограбить деревню нас подбиваешь? Часом ты не из урок?
— Умный я. Предлагаю идти вдоль дорог, искать места боестолкновений между немцами и нашими. Там могут оставаться брошенные сидора, оружие и прочее потребное нам. А то и машину найдем какую.
— Машина нам зачем?
— Машина — это груз. Ну и бензин. Да мало ли чего найти можно.
— Соображаешь, Ляксандр…
— Ой, только на свою мову не переходи, Василий, говори русским языком, согласен с моим планом?
— Согласен. Я что думаю, коли мы всё одно под немцем, можа ко мне домой подадимся?
— А где твой дом?
— Деревня Куты, от Могилева недалече.
— Это мне ни о чем не говорит. От Минска на запад или на восток?
— Могилев я знаю! Это южнее нас и на запад, — пояснил Алексей.
— То есть от Минска на восток? Получается, может твою деревню еще не взяли фашисты.
— Так может и не возьмут вовсе. Встанет фронт?
— Нет, Василий, возьмут непременно. Раз уж Минск взяли. Такая силища прёт, а у нас Красная армия со спущенными штанами. «На провокации не поддаваться». Вот и не поддались идиоты.
Если бы Парамонов был классическим попаданцем, он бы непременно вспомнил, какого числа пал Минск, окруженный со всех сторон, когда фашисты взяли Могилев, когда вышли к Смоленску. Он бы даже смог назвать фамилии генералов, дравшихся в окружении, объяснить их ошибки и просчеты. Но Александр был техническим директором фирмы, а не историком. Знание подробностей Великой Отечественной Войны ограничивалось самыми общими моментами типа «просрали начало войны в сорок первом, просрали наступление на Кавказ в сорок втором, Курская дуга, Сталинградский котел, битва за Кенигсберг и 9-е мая. А еще Саша не знал немецкого языка, кроме положенного советскому школьнику набора хальт- хенде хох-ауфштейн-цурюк». Зато он умел стрелять из всякого разного, не любил лишний риск и фашистов.
Недолгое обсуждение поступивших предложений, коих имелось два: идти в Могилев и искать поле битвы, привело к компромиссному решению — идем на восток, попутно собираем трофеи, мародерим трупы, лутаем мобов, ищем хабар. Александр был понят, невзирая на сложные отсылки, как оказалось, про трофеи, мародёрку и хабар народ в теме. А еще всем очень хотелось кушать, так что голод стал четвертым принявшим участие в голосование за план.
Идти вдоль дороги казалось не лучшей идеей — ноги то и дело рвались влево, туда, где кочки не создают лишних помех, а кусты не цепляются за одежду. Но встреченное ранее не позволяло мозгу идти на поводу у ног. Уши бродяг переместились со своего привычного места на макушки, чтоб вовремя дать сигнал о подкрадывающейся сзади опасности. Но идти по самому лесу было бы еще хуже — и скорость бы упала до минимума, и видимости никакой. Так можно всё ценное пропустить.
Горсть крупы, пара луковиц — неплохое подспорье тому, кто возьмется варить супчик. Пару птичек сбить или еще какой живности наловить, и даже без соли можно смести. Да хоть грибов кинуть для навара, если зайчат нет под рукой. Одна беда — без котелка вся эта кулинария невозможна. Солдат и без сапог солдат, как говорится в русской пословице. Без котелка он не солдат или очень недолго солдат. Штатским людям все эти заморочки про сапоги до лампочки, но котел, хоть один на всех в походе нужен обязательно.
— Тако же можно под котелок гильзу использовать, ежели калибра большого.
— Не, гильза с дырками от капсюля, утечет всё.
— А запаять можно, и ручку приделать. Вот тебе и котёл!
— Чем ты в лесу её за…
— А ну тихо! — Оборвал беседу на кулинарную тему Александр. Шли больше часа и ни одной иной темы не подняли, что значит голод по мозгам лупит. — Впереди просвет, и звук какой-то. Тихаримся, с дороги уходим.
И снова селяне подчинились, согласные как братья. А если подумать — оба они хоть и в разных республиках союзных живут, разными народами считаются, а по сути, соседи. Смоленская да Могилевская области граничат. Климат один, уклад один, разница только по документам. А и их нет, как выяснилось. Все документы в канцелярии неизвестно какого подразделения остались, когда народ от самолетов порскнул. Без документов, в гражданской одежде и патлатые, то есть не стриженные по-солдатски, они совсем не похожи на дезертиров. Да и по факту ими не являются. Присягу не принял — не воин.
С присягой у Парамонова были сложные отношения. Свою присягу он давал рабоче-крестьянской Советской армии и Советскому Союзу. В военном билете, где навсегда застыла недоуменная рожица школьника, стоит отметка о принятии присяги. Так вот, какой отношение имеет его присяга к российской Федерации? Другое государство, построенное на других принципах и ценностях. Ему объяснили — Россия правопреемница СССР, так что все права, обязанности, присяги, всё как бы по наследству перешло к России. И вообще, по нескольку раз мужчины не присягают, если это не украинцы. А самое смешное Александр вычитал в одном фантастическом романе про попаданца. Присяга, которую он принимал когда-то, на самом деле должна даваться. То есть с точки зрения истории и военных традиций она полный фуфел. Воин дает присягу, вождь, сюзерен или государь её принимает как клятву верности. А если солдат присягу принял, то кто её дал? Короче, все советские присяги просто чушь. А вот личное понимание долга перед Родиной, если оно есть, то не убежишь от этого чувства.
Пробираясь через поредевший лес на полусогнутых и пригнувшись, Александр с Алексеем на опушку практически выползли. А Василий, тот остался в чаще, не с его навыками в разведку ходить. Дорога не пересекала поляну посередке, а прорезала её почти с краю. И край тот был дальний с точки зрения наших путников. Так что телегу с лошадью они заметили не сразу. Сразу они увидели трупы солдат, валяющиеся в разных позах на большой поляне. Несколько серых и примерно с десяток наших зеленых. Новенькая невыцветшая форма в бурых пятнах крови. А среди всего этого ужаса расхаживали старые знакомые, те трое фашистов, которые проехали недавно мимо кустов, в которых прятались Парамонов с товарищами.
— Те самые, — прошептал Алексей.
— Вижу. Без дела не издавай звуков.
— Чегось?
— Молчи без нужды, говорю. Вдруг услышат.
На самом деле враги были далековато, чтоб расслышать шепот, да и были они заняты своим делом — собирали оружие и складывали в кучки. Потом и того шумнее, стали растаскивать убитых по разным местам. Своих отдельно рядком, русских тоже в ряд, но без почтительности.
Явно трофейная команда, присовокупившая к своим обязанностям еще и функции команды похоронной. Трофеи, они всем нужны, но Парамонову больше, он нигде на довольствии не состоит, его командование не покормит. Так что фашисты неправы, нефиг было им на эту поляну лезть, не их территория. Даже в локальном масштабе не их. Вот только идти доказывать свои права и отстаивать свою точку зрения аргументов у Александра не имелось. Все аргументы или висели за спинами немцев, или лежали на поляне.
— Что будем делать, а?
— Да понятно, что. Полежим чуток, потом поползем взад. Не с чем нам на этих рыпаться.
— Понятно, что нечем. Обидно просто. Давай хоть вокруг обойдем. — Алексей и лезть дуром не хотел, и есть хотелось сильно. А тут телега, немцы, трофеи. Кто знает, чего у них там припасено.
— Слушай тогда, сейчас вертаешься за Василием, и аккуратно крадетесь по правой руке вокруг поляны. Встречаемся в районе лошади.
Парамонов даже сам удивился себе. Откуда эти словечки полезли типа «вертаешься»? Что за словесные обороты «в районе лошади»? Никак начал подражать не-пойми-кому. «Иже паки херувим» еще бы сказал. Он городской по легенде и по факту, пусть эти подстраиваются под грамотную речь, а не наоборот.
На карачках, посапывая по-ежиному он полз вокруг поляны в сторону дороги, пока не наткнулся на еще одно тело. Боец красной армии уползал со смертельным ранением подальше с глаз, ведомый инстинктом или пытаясь занять удобную позицию? А уже неважно. Главное он сделал — утащил свою винтовку, не дав её затрофеить врагу.
Если бы немцы более внимательно обошли поле боя, если бы они смотрели под ноги… Но у них была чёткая цель — собрать оружие, чтоб не валялось, вывезти погибших камрадов, зафиксировать местонахождение убитого противника и количество трупов. Потом пригонят местных, они закопают тела. Непорядок, если трупы будут валяться везде как попало, эпидемия может случиться и вообще. На новой немецкой территории будет такой же порядок, как в фатерлянде, пусть не сегодня.
«Спи спокойно, братишка» — шептал Александр, вытягивая из-под тела ремень с подсумками. Сидора рядом с покойником не было, а по карманам лазить Парамонов счел невозможным. С точки зрения учета погибших это бесполезное дело в масштабах той бойни, какая сейчас разворачивается в Белоруссии. Да и кому он понесет собранные солдатские книжки?
Лежа на боку, Парамонов вытащил затвор, посмотрел на просвет ствол — есть свет в конце тоннеля! Патроны тоже есть, так что… а что? Уработать троих солдат противника, так или иначе обученных, с такой дистанции может помешать только их нежелание служить мишенью. Не побегут, так упадут на землю, прятаться станут. А еще они могут начать отстреливаться. Что значит могут — точно станут!
И что теперь? Теперь, когда в его руках винтовка, такая знакомая, почти как собственная, только подлиннее и довоенного выпуска, а значит качественная, теперь затаиться? И ждать другого противника, слабого, не готового к бою, а лучше спящего? А эти будут делать своё дело, нести орднунг в русские земли, собирать трофеи, закапывать своих. Стой! Так они же вояки типа Василя, это бывшие нестроевые наверняка, третий сорт не брак, как раньше говорили. Может и стрелять толком не умеют.
Парамонов уговаривал себя, а сам обустраивал позицию, прикидывал, как будет переносить огонь. В лесу стрелять не то, что на равнине, тут твоему желанию довести оружие может найтись помеха. И вместо верного выстрела по кабану выйдет черте-что, когда ветка не даст тебе сдвинуть ствол на нужный угол.
Дальний стоит, смотрит куда-то, он будет первой целью. Это двое сейчас дотащат свою ношу в рядок, встанут передохнуть. Дистанция плёвая, ежели разом упадут в траву, придется с колена добирать их. Тогда вот за это дерево встану, тут кусты не мешают, обзор не загораживают.
Магазин винтовки Мосина у Александра выстреливается где-то секунд за десять. И это прицельно, по ростовой мишени на сотку метров, без отнимания приклада от плеча. Второй магазин, если обойма приготовлена и под рукой набивается секунд за пять. И еще десять секунд плотного огня. Приличная масса тела, почти сто кило веса в бугае, отдача винтовочного патрона такое тело при правильной вкладке практически не телепает.
В этом времени небось так не стреляют. И по сто килограмм не весят люди, не на чем им отъедаться. Сколько патронов сожгли эти немцы за свою службу? Небось меньше, чем выпуливал Александр за один день пострелушек. Накрутил себя? Можно начинать!



Глава 4
Трофеи

Первый немец, о чем-то разговаривавший с лошадью, упал с такой готовностью, словно всю жизнь ждал момента словить русскую пулю в белорусских лесах. Тоннельное зрение стрелка мешало до момента переноса точки прицеливания увидеть, что с двумя оставшимися противниками. Ага, один уже упал, второй тормозит. Расстояние полста метров, целиться не надо, пулю в нижнюю часть корпуса! Не в грудь, грудь сейчас будет непременно проваливаться вниз. И точно, солдат стал падать как раз в момент второго выстрела. Парамонов увидел, как попадание его чуть отбросило назад. Ага, в грудину попал.
Не затошнило, не повело — да и понятно, если ты хоть изредка охотишься, то процесс отнятия чужой жизни становится чуть более привычным. Ха, попробуй не отними её у кабана, который летит на тебя через сугроб как электричка по рельсам! Дрогнет рука — и лежи с распоротым бедром, истекай кровью. Быстрая стрельба, она не от прихоти, она по делу. Это он еще на медведя не охотился, там, говорят, вообще страх и ужас. Не положил с одного выстрела, получи четыреста кило смертельной ярости, несущиеся на тебя. А по фронтальной проекции матерого мишки лупить — та еще лотерея. Лоб, лопатки, плечи, мышцы — все рассчитано так, чтобы выдерживать удар рогов лося, лапы соперника-медведя или пули человека.
Три патрона Парамонов добил с колена в быстром темпе в траву, где упал последний из живых врагов. Отскочил к заранее выбранному дереву и, стоя за ним, выдернул из кармана пиджака обойму. Еще пара секунд затолкнуть большим пальцем патроны в колодец магазина. Уже поднимая винтовку, он дослал затвор, загнав патрон в патронник. Приятный уху шелест механики сказал, что винтовка готова к стрельбе.
Никакого шевеления в траве там, где по прикидкам должен лежать третий. Почти никакого. Вот этой черной точки не было. И травинки рядом с ней качаются. И смотрит этот железный глазик туда, откуда он дожигал патроны из первой обоймы. И что делать? А вот что: Парамонов начал вести стрельбу, заменяя собой несуществующую тут автоматику, пока не сжег все пять патронов, а потом упал в сторону от дерева. Стрелял он не просто быстро, а еще и прицельно, так что шанс зацепить лежащего имелся. Лежащий, испуганный фриц, он что будет делать? Двое его товарищей мертвы, по нему лупят из леса со страшной силой, не жалея патронов. Будет лежать до последнего, а потом лежать дальше, так решил Александр. Сам он в это время уже не просто сменил позицию, а скоренько в полуприсяде пробирался в тыл немцу, иногда выглядывая из кустов на предмет шевеления в траве. Удачно вышло, что поляна прикрыта от ветра деревьями, трава стоит как вкопанная.
Третья обойма в магазине. И кстати, в первом подсумке, висящем на надетом на себя поясе погибшего красноармейца, осталась всего одна обойма. Во втором подсумке патроны россыпью. А он одну обойму потерял. Вроде мелочь, просто гнутая планка из жести, а без неё заряжаться по одному патрону дольше. Аккуратнее надо с военным имуществом.
Неосознанно Парамонов тянул время, забивая патроны в пустую обойму, перекладывая её в карман пиджака. Вот он уже ориентировочно за спиной противника, остается только встать с винтовкой у плеча и идти вперед, как на охоте, когда преследуешь подранка. Только подранок тоже вооружен не клыками, тут распоротым бедром не отделаешься, коли попадет. Страшно? А вы как думаете? Но правило есть правило — хоть уссысь, а подранка добирай.
Искомый немец лежал, скрючившись, без признаков жизни. Его «Маузер-98», так и не сдернутый из-за спины гарантировал, что даже если человек еще жив, подхватить оружие и в ту же секунду пальнуть во врага он не сможет. Можно выдыхать. Хотя, нет, рановато расслабляться. Это только первый, и кстати тоже всё еще не проконтролированный. Мало ли, случаи всякие бывают. Лежит зверь с дыркой в туше по месту, то есть явно холодный, а ты подходишь расслабленный и довольный точным выстрелом. И тут оно вскакивает в последней попытке поквитаться с обидчиком. Хорошо, если ты просто падаешь на жопу под смех товарищей охотников. А бывает, кто и дотягивается когтями или зубами до человеческого горла.
А тут не звери, тут фашисты. В голове всплыли строки из далекого детства: «Сколько раз ты немца увидишь, столько раз ты его убей!» вместо контрольного выстрела Александр поднял винтовку и как копьем ударил прикладом в шею. Тело не застонало, не дернулось. Мертвец. Вновь оружие легло в привычные руки, не приложенное к плечу, а в полусогнутых руках, как на ходовой охоте, когда полсекунды хватает, чтоб вложиться и прицельно выстрелить. Это был третий, второй тут рядышком. Вот он, лежит на спине и мелко дышит, не открывая глаз, не реагируя на звук. Нормально, подумал Парамонов, тоже не боец. Но винтовку оттянул подальше от рук. А потом подумал, наклонился и откинул в сторону того, третьего. Он нумеровал их не по очередности обнаружения тел, а по выстрелам.
Решив, что к этому можно поворачиваться спиной, Александр пошел за первым. Первый немец выглядел очень хорошо, настолько, что даже сомневаться в его смерти не было причин. Пуля разворотила грудину, скорее всего наткнувшись на какую-то железку в кармане или на мундире. Мало ли чего у того могло быть подвешено. А вот с лошадкой было не очень здорово. Напуганная стрельбой, не чуявшая человеческих рук на вожжах, она сорвалась и учесала в заросли, застряв там вместе с телегой.
— Ну ничего себе! Вот ты устроил, москвич! — Раздалось из кустов у дороги. — Что, всю немчуру уложил⁈ — Вслед за восклицанием из кустов выбрались два товарища, до того совершавшие героический маневр обхода поляны.
— Не всю, только тех троих. На вашу долю еще хватит. О! Ты! — Палец Александра остановился на Василии. Винтовкой пользоваться умеешь?
— Не так, чтоб прямо умею, — начал юлить крестьянин.
— Алексей, вот вам винтарь. Покажи человеку, как из него стрелять. Вон там подранок лежит, пусть Василь его добьёт. Ты отвечаешь за процесс.
— За чего?
— За то, чтобы Вася не прострелил себе ногу, когда в немца целиться станет.
— Я зачем? Ты его подстрелил, ты и добивай.
— Затем, Василь, что я должен быть в вас уверен. Если немцы за нас примутся, ты нас им не сдашь. Потому как мы молчать не будем — ты с нами, ты тоже немцев убивал. Понял?
— Понял.
— Пойдешь один нахрен или с нами будешь гадов давить?
— Буду. Не сдам.
— Вот и начни сегодня. Тут как с кабанчиком, тоже привычка нужна. Да, Алексей? Твой будет следующий.
Парамонов отдал винтовку в руки Алексея и тут же почувствовал себя как голым на ветру. Мысль, что на выстрелы сейчас сбегутся какие-нибудь вооруженные чужаки сильно не порадовала. Так что он наклонился к той небольшой кучке винтовок, которую сметали перед своей смертью фашисты. Карабин Мосина? Нет, карабином это назовут в сорок четвертом, значит сейчас у него в руках винтовка образца 1891–1930 годов. В свое время Александр немало перечитал материалов по этому оружию, сам порой до хрипоты спорил с товарищами, доказывая свою правду. Хотя спорить особо не о чем, изменения винтовка претерпела небольшие. Разница в точности боя для охотника была вообще незаметна на двухстах метрах, а дальше и стрелять нет смысла. Если только с оптикой, но это уже совсем иная охота, такой выстрел можно сделать только в горах.
Немецкие винтовки лежали отдельно, к ним он даже не прикоснулся. Нет, есть у них достоинства. Чистота выделки, ложе опять же красивое. Но по-честному сказать, точность боя такая же при в разы большей цене. Детали пригнаны вручную, перекинуть затвор с одной винтовки на другую не получится. Все деталюшки на своих местах, зазоры минимальны, а значит к грязи оружие более чувствительно. И зачем такой ствол ему? Вот прямо здесь и сейчас зачем? Разве что с целью не быть зависимым от русского калибра. Кто его знает, что дальше будет, как с патронами получится…
Выстрел за спиной прервал его раздумья, Парамонов повернулся на звук, передергивая затвор и поднимая оружие. Ложная тревога, просто белорус добил немца. Справился, вот и чудно. Теперь можно немного меньше сомневаться в напарниках. В себе Парамонов не сомневался, его несло как щепку по течению реки, здравый смысл вопил, что так не бывает, всё не по-настоящему! Так что пришлось его заткнуть, чтобы не возникало соблазна забиться в какую-нибудь норку поглубже и подальше от суровой действительности. Если все происходящее не бред.
— Справили мы это дело, дальше чего?
— Дальше? Вешаете на себя ремни с подсумками, запасаетесь патронами — это первое. Подберите себе винтовки, наши берите. Смотрите, чтоб чистые, исправные. Можете по паре-тройке патронов сжечь, чтоб достичь взаимопонимания с мосинками вашими. Выполните, подходите за новым заданием.
— Это чего, ты у нас командиром будешь как в армии?
— Буду у вас начальником как в колхозе. Выборным. А не захотите, выберете себе другого председателя.
— Это кто ж тебе такое рассказал, что в колхозе разрешают председателя выбирать! Кого сверху назначат, тот и коновод.
— У нас с вами хороший колхоз будет, колхоз — дело добровольное. Я вас возле себя не держу ни разу. Вольные птицы оба: хотите — делаете, как скажу. Не хотите — идёте на все четыре стороны.
— Александр, а ведь ты врешь, что не военный. Ну признайся, а.
— В РККА ни дня не прослужил.
— Вона как, думаешь, вывернулси? — Хитро зыркая глазами, Василь наставил полусогнутый палец на Пономарева, — значит, в другой какой-то армии служил?
— Оставь его, Васька, — одернул приятеля Алексей, — молод он у белогвардейцев служить. Ему лет тридцать пять от силы, в двадцатом четырнадцать было, не больше.
— А может, в другой какой служил. Вон разъелся как на буржуйских харчах. Ты видал, как от немцев уложил, один всех троих! — Ярился Василь в желании докопаться до истины. Насчет разъелся, он в точку попал. Будучи выше на полголовы, Пономарев нависал над двумя крестьянами монументальной глыбой. И в плечах, и в бедрах шире раза в полтора как першерон рядом с крестьянской лошадкой. Вроде как одного вида, да разных пород.
— Ты дурак, Василий, хоть и хитрый. Был бы я из какой вражеской разведки. Ты ж к этому ведешь? Так вот, будь я враг, хрен бы стал голодать и по лесу скитаться без документов. Уж поверь, и ксиву мне правильную бы выправили, и оружие, и форму самую что ни на есть уважаемую. Ходил бы с майорскими петличками и покрикивал на красноармейцев. А они б докладывали, где какие пушки да укрепления у них имеются. Иль считаешь, сильно капиталисты насчет тебя заволновались, шпиона подослали в лес, где ты лебеду щиплешь?
— А чего сразу лебеду! Сейчас пошукаем, у немцев наверняка какой-нибудь запасец съестного в ранцах лежит.
— Сначала вооружиться. Потом доложить об исполнении, дальше по моему плану. Это понятно? — надавил Александр. — Или свободны, а тогда бегом марш с поляны.
— Всё понятно, товарищ председатель, будет исполнено, товарищ председатель! — Съёрничал Алексей и дернул за рукав белоруса, — Пошли вооружаться, нам сказано.
Как Парамонову не хотелось возиться с трупами, он собрал волю в кулак и полез по карманам погибших солдатиков собирать их красноармейские книжки. Но тут его ждал форменный облом — книжек не нашлось ни у кого. Как так-то? Он был уверен, что читал про эти самые книжки, единственный документ солдата, кроме партбилета или комсомольского. А тут ни у кого. Это что, та история с крестьянами, которым ничего не выдали, не случайность? Настолько всё хреново, что выходящий из окружения красноармеец ничем не может доказать свою принадлежность к какой-то части и вообще фамилию? Бардак, дорогие товарищи! Армия, с позволения сказать.
Пока он шарил по карманам гимнастёрок, его приказ о выборе оружия был исполнен, оба даже пострелять по деревьям успели. Ну да, чего таиться, если кто есть, он уже бежит сюда на всех парах или бежит отсюда и прячется с той же скоростью. Сколько раз он выстрелил, пока немчуру валил? Три магазина, пятнадцать патронов. Так что таись, не таись — а уже все всё слышали, если тут есть кто-то с ушами.
— Ну мы это, задание выполнили. Дальше чего?
— Дальше, — Парамонов оглянулся на подошедших крестьян. С винтовками за спиной они смотрелись уже не так потеряно, в глазах что-то новое появилось. — Дальше спасаете кобылу из кустов, мародерите все сидора и ранцы, оружие и патроны складываете на подводу, еду туда же. Нечего нам тут делать.
— А поснидать? А похоронить? — Оба вопроса, заданные одновременно, слились в один, но Александр разобрал обе его части.
— Пусть лежат рядком, их война окончена. Свежие трупы этих трофейщиков к своим подтащите, чтоб одной компанией лежали. Местные похоронят. А кушать здесь мы не станем. Уедем подальше, там и сготовим. Я вроде котел видел в телеге.



— Вопрос можно? Я чего интересуюсь, на кой нам столько ружей? Может, бросим тут часть?
— Вопрос правильный. Ответ мой такой: если немцам достанется оружие, бед натворит. Опять же нам оно и самим может пригодится. Кто знает, кого в пути встретим, вдруг человек захочет с винтовкой путешествовать?
— Никак партизанский отряд решил собрать? Как в гражданскую.
— Не так громко. Скорее, общество любителей природы.
— Ишь ты, общество! Нашел сам чего-то?
— Нет. Сейчас последних обыщу. Ни у кого документов нет.
— А я про что! Не выдали нам ничего, видать и их на смерть без бумажки отправили.
— Забыл сказать, — Александр посмотрел на товарищей, — обувь себе подберите нормальную, а то долго в своих штиблетах не проходите.
— Так можа с немцев сапоги поснимать? Справные сапоги, я смотрю.
— Не надо вам немецких сапог. Гансы увидят их на вас, решат, что вы убили их солдата и раздели или украли где-то. А наши увидят вас за диверсантов немецких сочтут. Потом не отболтаетесь.
— Голова ты, Александр. Всё наперед продумываешь. В нашем бы колхозе такой председатель был, мы б его на руках носили.
Парамонов стоял возле телеги и записывал в свой ум, что теперь у его отряда, вернее общества есть в наличии. Имелось у них теперь немного, если сравнивать с желаемым, а ежели с их утренней номенклатурой сравнить, то прямо богачами стали. Да, котел на телеге нашелся, не показалось Александру. Про оружие говорить даже не стоит, были винтовки двух видов и немного патронов. По мнению Александра — совсем мало. Ему на один день пострелушек не хватит. А для боя? Он очень сильно подозревал, что если в бою повернется так, что придется раз сто стрельнуть во врага, то их к тому времени уже давно поубивают. Так что сотни патронов к мосинке хватит. А еще же есть немецкие винтовки, и патроны к ним.
Среди погибших не оказалось ни одного сержанта или командира, что давало надежду, что кто-то смог уйти с места этой схватки. Скорее всего шли по дороге и попали в засаду. Хотя, кто сейчас скажет, как было дело. С имуществом у погибших было негусто, опять же, если часть вещей погибших не унесли выжившие. В фонд общества любителей природы от погибших соотечественников попали четыре котелка, три алюминиевые фляги и две стеклянные, два вещмешка, один ранец, целых пять гранат-лимонок с запалами, кое-что из мыльно-рыльного, запасные портянки. Гранаты порадовали, особенно их запалы. Парамонов видел, даже держал в руках советские гранаты РГД-33, но пользоваться ими не доводилось, толком объяснить ему тоже никто не смог, что нажимать, зачем дергать и когда их метать. А уж использовать как мины-растяжки эти штуковины точно не получилось бы. Как говорится, гранаты не той системы.
Вся еда, которой разжились любители природы, была от немцев. Какие-то галеты, консервы с иностранными надписями, кусок соленого сала и целый каравай хлеба, явно у кого-то отнятого. Было курево, на которое Алексей смотрел с непонятным чувством: вроде удачно нашёл, но москвич велел бросать курить. Как быть тогда? Они с Василём уже бросили, или сначала нехай эти скурят?
— Короче, я вас понял, граждане. Курить охота, но понимаете, что теперь эта привычка опасная. Так?
— Чем она опасная? Я вот не понял. — Насупился Василий.
— Курящего человека в лесу не только зверь легко чует, его и человек по запаху найдет. Тебя убьют, не жалко. А ну как и меня за компанию подстрелят.
— А чего это меня не жалко⁈
— А того. Ты рискуешь осознанно, у тебя удовольствие от папироски выкуренной. А я не покурю, и тоже под раздачу попаду — мне обидно как будет!
— Так не бросай.
— Не. Я решил, что на войне, тем более на лесной курево это шаг к смерти.
— Прав он, Василь. Мы вот на охоту когда собирались, с вечера дымит бросали. Чтоб, значит, нас зверь не чуял. Наука!
— Но забрать-то с собой можно?
— Забирай. У деревенских на еду обменяем.
— А это дело! Не грабить же их. А если просить, небось таких попрошаек сейчас много. Одни просят, другие грабят, третьи реквизируют на нужды армии. А крестьянину зимовать не с чем будет.
— Да ладно! Колхозное поле сжал и всю зиму сыт! — Засмеялся Алексей. — Думаешь, до зимы Советская власть вернется? Никто слова не скажет. Да, москвич?
— Советская власть теперь нескоро вернется. А колхозное поле сжать… другая власть сейчас придет и на поля погонит. Угадайте, куда убранный хлеб отправится? Ага, уже сами догадались. Так что да, голодно будет здесь зимой, плохо. Ладно, поговорили, и будет. Поехали уже. Патрон дослать! Оружие держать под рукой, быть готовыми к бою. Эх, не хочется по дороге ехать, а и бросать имущество неохота.
И телега с успокоившейся лошадкой поскрипела по лесной дороге. Парамонов шёл впереди метров за пятьдесят, выполняя функцию передового охранения, его товарищи ехали на телеге, посматривая по сторонам. Всем жутко хотелось есть — горячка боя спала, и вернулись основные потребности организмов. Александр, взявший на себя обязанности командира, выискивал удобный свороток в лес, чтоб встать лагерем. А вот и подходящее место, осталось найти воду.



Глава 5
Лагерные

Кто думает, что в лесу сплошь и рядом попадаются родники или ручьи, тот не очень далёк от истины. Всё дело в почвах, это Александр для себя уяснил давно. Если песчаная почва, то родники в ней «тонут», а если каменистая или глинистая, то она как бы выжимает воду наружу. Ну и сами места могут быть топкими по жизни. Приютивший общество лес был не топкий, но и не на песке вырос, так что ручей найти можно, для этого у него два помощника есть. Пока он нарубил веток для малой костра пехотной лопаткой, два товарища пошли за водой, не выпуская из рук винтовок. Таково было указание председателя общества любителей природы. Смешно звучит, ну и ладно, а то уж очень всем не до смеха.
Жалко, что грибы посеял вместе с корзиной, не до них было, подумал Парамонов, может сходить еще нарезать? Вот уж нет, один раз уже сходил, мало не показалось. Пустые фляги крестьяне тоже с собой взяли, а то поначалу с одним котлом намылились идти. Пока их не было, Александр выбрал себе наблюдательный пункт, чтоб не торчать на виду, да чуть не заснул в нём. Хорош бы он был, если бы его таким застали товарищи. А если чужие, то и того хуже бы вышло.
Товарищи, прибыв в лагерь, начали усиленно крутить головами, не находя своего соратника. Поставив полный котелок и положив фляжки, они поснимали винтовки и начали настороженно озираться, мол что творится, пропал председатель общества! Парамонов не стал долго тянуть, вышел из своей нычки, демонстративно разведя руки.
— Тихо-тихо, грозные воины! Не пальните с испугу! Вот вам первый урок: будьте всегда начеку, а не только когда что-то случилось. И сразу второй: если сидите на охране лагеря или еще какого объекта, делайте это так, чтоб вас было не видно.
— Ну да! А чего тогда в армии часовой всегда как поп на амвоне торчит? Не прячется нигде, всем виден.
— Потому что военные дураки. Не жалко им часового. Как его убьют, так сразу понятно, что-то случилось, надо тревогу поднимать. У военных бойцов много, им одного часового не жалко. А нас с вами трое всего, будем беречься.
— Не любишь ты военных. Видать, насолили сильно когда-то.
— Да ну. Просто злит, когда люди не по уму всё делают, а по уставу. Давайте кашеварить уже. Заодно расскажете, что в той стороне нашли.
— Так понятно, что в лесу можно найти. Овражек, по нему ручей течет. Что за оврагом, не знаем. — Доложился боец Вася. Александр сознательно не интересовался фамилиями и не называл свою. Меньше знаешь, меньше выболтаешь. Опять же, никто не знает, как дальше пойдет. Рано или поздно, если не убьют, придется к людям выходить. Сочинять себе биографию, а то и документы. С документами ладно, у них их ни у кого нет. А вот тутошнюю реальность он не знает совсем. Даже должность и контору себе так и не придумал.
— Ага. То есть с той стороны у нас естественная преграда, оттуда мы никого не ждем. Хорошо. Как ноги, как обувь? Никому не натирает?
— А всё-таки ты где-то послужил, Александр.
— Да просто голова на плечах есть. Ноги в лесу на втором месте после головы, нет ног — нет и человека.
— У меня добре сидят сапоги, и не скажешь, что с покойника сняты. Портянки справные, фланель такая, что хоть душегрейку из неё шей. Зимняя фланелька, аж жалко.
Так за разговорами приготовился обед, он же завтрак и ужин — два раз трапезничать сегодня не планировалось. Никто из товарищей не пытался завести разговор про гражданскую жизнь, никто не выпытывал у другого, что там, за спиной. Крестьяне поняли и приняли, что у этого сытого и лощеного горожанина что-то не так. Ну и пусть, он уже доказал главное: заботится о жизнях своих товарищей, умело бьёт немцев, не боится грязи и смерти. Такой городской, который в лесу не помрет, такого и вша не заест, и пуля облетит.
Не зная еще толком друг друга, а самое главное, боясь объесть кого-то, решили есть не из одного котла, а раскидав кулеш по котелкам поровну. И снова москвич не удивил, ложка у него имелась. Хотя было бы глупо удивляться, раз у человека нож под рукой, значит ложка в сапоге. Ложка в пятерне — тогда в сапоге нож. Так или примерно так рассуждали Василий с Алексеем, гремя ложками по алюминию.
— Дяденьки, а дайте чего-нибудь похавать!
Звонкий голос подростка был неожиданным, как нож в спине. Еще никто ничего не понял, а котелок Александра уже лежал на траве, а сам он тоже лежал. Но совсем в другом месте и с винтовкой в руках, выцеливая врага.
— Ух ты, здорово! — Второй голос прорезался рядом с первым. — А вы партизаны?
Раздражители лесного спокойствия торчали на краю полянки, не прячась более, и явно не испытывая страха перед наведенным на них оружием. Им в голову не приходило, что взрослые могут пальнуть по ним просто на всякий случай или от страха. А еще от ненависти ко всему живому. А еще просто потому, что в их руках оружие, а у пацанов его нет. Короче, нестреляные пятнадцатилетние пацаны, безголовые и голодные.
— Кто такие, сколько вас? — Голосом Парамонова можно было морозить реку для организации переправы тяжелой техники.
— Двое нас! Мы Генка и Мишка. Из лагеря мы.
— Что-то не верится, молоды вы больно для лагерей.
Недоверие было общим. Александр сразу отмел лагеря для военнопленных — подростков туда явно не определили бы даже фашисты. А у селюков сработал другой стереотип, но и по их мнению для трудовых лагерей пацана летами не вышли, максимум — колония для несовершеннолетних.
— И ничего не молоды, наоборот, даже старые. Мы в первом отряде были, вот! Нас в пионерлагерь по знакомству взяли.
— Вон оно чего! Так вы из пионерского лагеря сбегли! А мы никак в толк не возьмём. — Алексей выразил всеобщее чувство облегчения.
— Так понято, из пионерского! — Василь сделал вид, что ему опять всё понятно.
— Дяденьки, а вы что подумали? Какой еще может быть лагерь? Не комсомольский же. — Святая простота, как Советский Союз ухитрялся выращивать таких наивных юношей в том навозе, который кругом раскидан? Во всяком случае Парамонов этого не понимал.
— Закончили болтать. Давно скитаетесь? Что с лагерем стало?
Пацаны повелись на суровый голос такого же неказистого мужика, как те двое. Хотя насчет неказистости, это они зря. Хоть и одетый в замызганную старую одежу, он возвышался как памятник Ленину на городской площади над всеми. Не столько ростом, сколько уверенностью. Ну и ростом, и плечами. И вообще, у него даже штаны с сапогами солдатские, а еще винтовка в руках. Один из троих с первой же секунды кинулся за оружием первым делом. Так только кадровые командиры делают, и то не все, небось. А только повоевавшие. В пустых головах двух подростков уже сложилось два и два, а потом родилась суровая романтическая история славного боевого пути того дядьки.
Парамонов всего этого не знал, у него в голове крутилось иное: пацанов кормить надо, пристраивать куда-то. А куда? Судя по тому, что он знал про эти времена и видел вокруг, нет сейчас такого места, где им было бы безопасно. А еще он вспомнил свои шутливые комментарии в кругу семьи после просмотра исторических фильмов. Когда сын спрашивал его, что было потом с героями, Александр непременно отвечал: «А потом все они умерли». И пояснял, мол дело-то давно было, все давно умерли от старости, даже кости сгнили. Он с детства в детях воспитывал понимание прозы жизни — все умрут, это нормально. Для охотника это вообще естественно, принимать ход вещей философски. Сегодня ты встретил косулю, завтра ты её скушал. А когда-нибудь потом тебя самого скушают червячки, если не сожгут в крематории. Он не переживал ни по поводу червячков, ни относительно печи крематория.
Так что Парамонов еще раз выдохнул и скомандовал:
— Василь, детей сведи на ручей, отмой. Алексей, готовь кашку, но жидкую. Хрен знает, сколько они голодают. Чтоб потом животами маяться не начали.
— Мы не дети!
— А можно сначала порубать, а мыться потом?
— Вот что, недети, здесь у нас не лагерь, здесь никакой дисциплины нет. Так что как сказал, так и будет. А то вон лес, в лесу бес. С нами не хотите, к нему идите.
        Эта присказка старого охотника непонятно как всплыла в голове и пришлась очень ко времени. У того дедка много было прибауток да побасёнок, буквально на любой случай жизни. Смешнее всего выходило, когда после каждой трапезы в лесу, он приговаривал: «Поели, попил         и,         по…ли и спать легли!» Хотя ни половых развлечений, ни сна после еды не предполагалось. Собирали монатки и шли дальше.      
Хорошо, когда можно не самому что-то делать, а поручать товарищам. Особенно, когда команды выполняются без споров, так думал Парамонов. С тем же были согласны Алексей с Василием, они уже давно для себя решили, что им проще брать на себя хозяйственные вопросы, пока этот москвич занимается организационными и боевыми. Всех всё устраивает. Целый день уже прожили совместно и до сих пор живы. Да еще и горячего поесть получилось. Это ли не славно! Обременение в виде винтовок за плечами было той ложкой дегтя в горшке каши, которая не мешала кашу глотать. Столичный человек, явно с пониманием происходящего кругом, если говорит ходить всегда с винтарем, даже до ветру — будут ходить. А вот еще, если этот москвич велит копать яму под нужник, тогда точно краском или белый офицер. И плевать, что молодоват для такого, мог же он притвориться или замаскироваться под тридцатилетнего? Мог. А самому уже сорок и вполне успел повоевать за белых. С оружием как обращается, так и красноармеец не смог бы.
Думки в головах не помешали споро сделать все намеченное. Александр за это время успел выдуть муравьев из своего котелка с кулешом и доесть. Он сильно отстал от крестьян по скорости поглощения пищи. Да и не удивительно — городской.
Рассказ пацанов, которые себя считали вполне взрослыми, перемежался мычанием, когда во рту оказывалась каша. Их голод соперничал с желанием высказаться взрослым, настоящим взрослым, про то, что они лично думают о происходящем, о планах Красной армии, действиях товарища Сталина, незавидной судьбе немецких фашистов, ответе немецких коммунистов… Короче ели, мычали, трепались и крутили лопоухими головами, не замечая ироничных ухмылок окружающих их мужиков.
С лагерем всё оказалось просто, глупо и грустно. Когда началась война, детям и начальству было велено сидеть ровно и ждать эвакуации. Потом случились пролеты непонятных групп самолетов над головами, а затем и бомбежка моста рядом с лагерем. Когда кончилась телефонная связь и нервы, начальник лагеря построил всех детей и взрослых и толкнул речь. А потом повел весь лагерь на железнодорожную станцию. Именно на станции ребятишки попали под бомбардировку и бежали во все стороны слепые от ужаса. Конкретно эти бежали куда-то три дня в уверенности, что бегут в Минск под защиту могучей Красной армии. Постепенно запал иссяк, как и прихваченные в разбитой продуктовой лавке продукты — конфеты и баранки. Парамонову импонировало то место в рассказе, где они сразу после бомбежки станции и непосредственно перед паническим бегством обшарили тот развалившийся киоск с баранками. Значит, паника у парней контролируемая, инстинкты нормальные, толк из них будет.
— Дяденьки, а вы партизаны? Вы как в гражданскую по лесам воюете, чтоб оказывать помощь Рабоче-Крестьянской Красной Армии? — Именно так звучало в их голосе каждое слово, с самой большой буквы.
— Мы общество любителей природы. Ходим по лесу, собираем гербарий, слушаем птиц. Заодно всякий мусор прибираем за другими путешественниками. Понятно?
— Да чего ж непонятного! Вы — наша разведка!
— Прямо таки ваша?
— Вы же советские! А значит вы наши.
Да уж, мысленно вздохнул Парамонов, раньше мы были сами по себе, а теперь мы ихние, наши то есть. Но в эту игру можно играть вдвоем.
— Нет, парни. Это вы наши. Мы советские. Взрослые и умные. А вы наши помощники. Так понятно? — Он передразнил Василия, — А раз понятно, то берете котелки и идете к ручью отмывать посуду и ложки. Песочком. А потом споласкивать. Чтобы что? Правильно, чтобы потом не обдристаться. Приступить к выполнению!
И почти взрослые пятнадцатилетние парни пошли по известному маршруту мыть посуду.
— Это, Александр, у нас еды почти и нет. Чем их кормить будем?
— Да ладно, это дело третье, Василь. Москвич, ты лучше другое скажи: неужто этих тоже к войне приспособишь?
— Обязательно. Под бомбежкой побывали, так что, считай, обстрелянные бойцы. Сами видели, не пришибленные. А что погибнуть могут — без нас они и так загнутся через месяц. Ты их глаза видел? Первый же немец, которому они в лицо выскажут всё, что думают о нём, пальнёт в голову. А то и из местных кто ушлый прибьёт. Что, нет у вас таких, кто с Советской властью посчитаться мечтает?
— Полно. Но чтоб пацанов убивать, зверей нет.
— Запомните, мужики, человек всегда страшнее зверя. Запомните и не верьте вообще никому. Сейчас такое время, когда веры незнакомым нет никакой. Только мне верить можно.
— О как! А ты, получается, не обманешь?
— Мне в том надобности нет. Я знаю, в какой мы замес влипли. Как таракан в тесто. Будем в пироге заместо изюму печься.
— Думаешь, помрем?
— Совершенно обязательно. Только не знаю, когда и с какой целью.
— Да какая может быть цель в смерти? Заговариваешься, Александр.
— А вот нет. Можно просто копыта отбросить, а можно с пользой для товарищей. В бою или еще как, да просто забрать с собой побольше гадов всяких -уже не зря. Хотя лучше по-другому, когда ты живой, а все враги померли. Только так не бывает. Не пуля, так хворь какая. Не хворь, так в болото провалишься.
— Ага, не в болото, так от старости на печке — продолжил за Парамонова Алексей. И засмеялся. — Складываешь хорошо, как образованный. Не из комиссаров? Хотя нет, те через слово про партию. Непонятный ты человек, москвич.
— Боишься, так иди, Алексей. Я ж не держу возле себя.
— Погожу. Мне с тобой по пути, ты вот двух немцев положил, да почитай, трех. А я ни одного. Мне так пакостно было от их самолетов с пулеметами бегать, что есть желание помстить им. А с тобой это вернее получится, я чую. А ты как маракуешь, Василь?
— Я не знаю. Вроде до дома не так далече. Мы ж вроде туда собирались путь держать? А по пути чего бы не посчитаться с нехристью этой. Я их до себя не звал. Александр верно говорит, лихое время, как не хоронись, а в любом месте можно наткнуться. Лучше пусть я наткнусь с заряженной винтовкой, чем с пустыми руками.
Василий замолчал и сразу словно уменьшился в росте. Выглядело это так, словно из человека выпустили воздух. Или он сказал гораздо больше, чем собирался, будучи непривычным к длинным речам.
Когда вернулись парни, они застали какую-то серьёзную атмосферу на полянке, отличную от того шалмана, из которого уходили.
— Дяденьки, а чего случилось? — Генка более шустрый и к тому же рыжий, а рыжие все с особинкой, бросился выяснять обстановку.
— Да вот думаем, принимать вас в нашу организацию или домой отпустить.
— Какое, домой, товарищи! Где дом, а где мы! Примите нас, вы не пожалеете!
От этого крика даже кобыла подняла уши, перестала щипать траву и слегка взоржала. И непонятно было, не то она посмеялась над таким предложением, не то одобрила его.
— Мы не дети уже. — Солидно встал и заговорил более молчаливый Мишка. Мы Ворошиловские стрелки.
— Не свисти, — оборвал его Алексей.
— Не Ворошиловские. Но нас в лагере учили обращаться с винтовкой Мосина и пулеметом «Максим». Мы и плавать умеем. Во всяком случае, я. Мы юные защитники Родины.
— Кто же вас обучал обращению с пулеметом? — Уточнил Парамонов. Ему очень сомнительно было, что пацанов подпустят к такому серьёзному аппарату.
— У нас в пионерском лагере был кружок «Юный пограничник». Нас там и противогазом пользоваться учили, и ленту в пулемет закладывать, и целиться из него давали. Мы даже обслуживали свой учебный «Максим», неполная разборка, смазка, чистка. Водой заправляли два раза.
— Ну раз даже поили его, тогда вопрос снимается. Верю. Тогда будете в нашем…
— Отряде?
— В обществе. Да, будете ответственными по пулемёту.
— А у вас он есть? Правда⁈
— Нету. У нас и вас еще недавно не было, а без вас зачем нам пулемет нужен? Сами подумайте, какая польза от него без пулемета. Без пулеметчика — это как без патронов.
— А патроны хоть у вас есть? А то мы слышали — где-то стреляли.
— Есть. И стреляли мы. Учились пользоваться оружием. Сейчас вот и вас учить будем.
— Да мы уже ученые! Вы нам винтовки дайте, мы покажем!
— Так берите. В телеге лежат. Только кобылу нашу не напугайте.
— Что, правда можно⁈
— Угомонись, Генка. Не видишь, они над нами шутят. Так тебе и дали настоящую винтовку в руки. Да и где они её возьмут? Разве что как грибы под деревьями.
— Ну, почти угадал. Не под деревьями, а в травке да в кустах их ищут.
Александр подошёл к телеге, раз молодежь ленится лишний раз пройтись, положил кепку на сено и сунул под него правую руку.
— Нет, эту вам нельзя, она немецкая. А вот эта подойдет.
На глазах изумленных пацанов он достал из-под сена настоящую винтовку Мосина, обдул с неё былинки и начал работать затвором, выщелкивая патроны. Да так ловко, что они вылетали один за другим прямо в заранее положенный кепарь. Это походило на цирковой фокус. И винтовка из сена, и настоящие желтенькие патроны, дисциплинированно прыгающие на своё место.
— Пока я не убедился, что вы умеете обращаться с оружием, патронов не вам не дам.
— А винтовку?
— Держи. Владей. И не забывай ухаживать. Принадлежности получишь у Василия.
Генка вцепился в оружие так, что стало понятно, силой у него теперь мосинку не отнять. А потом оттянул затвор, показал, как загружаются в колодец патроны, дослал затвор и произвел холостой выстрел.
— Только, товарищ командир, штыка тут нет. А то бы я вам и штыковой бой показал.
— Штык — это лишнее, прошлый век. Если до штыковой дошло, значит командир дурак. И кстати, я не командир, а председатель общества любителей природы, запомните.
— Как это? Вы ж военные!
— Мы сугубо штатские люди. Вот как вы с Мишкой. Всё у нас делается по уму и по согласию. Вот вы, вы же согласные были идти мыть котелки?
— Согласные! — Пробасил Мишка. — А если бы нет?
— То и шли бы себе в любую сторону. У вас в лагере ребята кружки выбирали по собственному желанию?
— Ну да. Только не всех брали, особенно в «Юный порганичник».
— Вот и мы берем по желанию, да не всех. Вас взять готовы, если слушать старших будете.
— Мы будем. А всё-таки, как это штык бесполезен, если всех красноармейцев учат штыковому бою.
— Ну да. Суворов говорил: «Пуля дура, штык молодец». Слыхали про Суворова?
— Слыхали! В школе по истории проходили!
— Вот. Почти двести лет прошло, а некоторые всё еще как в царской армии воевать норовят. Потому как головой думать не приучены.
— Красная армия самая сильная!
— Это точно! Поэтому сейчас она под стенами Берлина карает наглого агрессора.
— Да⁈ — Пацаны так хотели верить в силу и мощь родной армии, что скажи Пономарев «Да», они бы наверняка поверили. А вдруг, пока они маются по лесам, уже всё здорово, вдруг красная Армия решительным контрударом…
— Немцы Минск взяли, Могилев скоро возьмут. Потом Смоленск…
— Врете вы всё! Вы контра! — В лицо Парамонову нацелилась винтовка Генки.
— Понятно всё, — он развернулся спиной к пацану и пошел к телеге. — Мишка, ты оружие получать будешь?
* * *
На выходных писать не стану, а значит и выкладывать. Прошу прощения, но надо и мне отдых иметь



Глава 6
Через поле

Естественно, Мишаня не отказался от винтовки. Разумеется, ему тоже выдали оружие без патронов. Практические занятия с обоими парнями Парамонов назначил на завтра. Обиду патриота Генки он проигнорировал, а тот перестал дуться уже через полчаса. Каким-то внутренним чутьём он понимал, что его обвинение основано не на фактах, а на нежелании признавать положение дел. Красная армия пока не демонстрирует чудес выучки и слаженности, по-Кутузовски заманивая врага вглубь страны. Может, в этом как раз и состоит мудрый план Сталина?
Отбой в обществе любителей природы случился как-то незаметно. Вот все шуршат, сооружая из куска брезента, охапок веток и тонких деревьев шалаш на пять спальных мест, вот все сидят у костра, скорее общаясь междометиями, чем осмысленными фразами. Вот все уже спят в шалаше, по уму спроектированном крестьянами. И только стреноженная лошадь позвякивает удилами и тихо фыркает в ночи, изредка хрумкая травинками.
А вот верховный главнокомандующий и председатель Совета обороны в это время не спал. Товарищ Сталин ходил по своему кабинету, отделанному панелями из карельской березы, и изредка дергал по телефону Поскребышева.
— Ничего?
— Ничего, товарищ Сталин. И никого. А вы точно знаете, что кто-то должен быть?
— Обязательно. Не могут же они, если уже у нас, не подать знак.
— А они точно тут?
— Как минимум один уже в стране. Парамонов, если не ошибаюсь. Попал к нам пару дней назад, сейчас уже должен выйти на контакт с представителями штаба фронта.
— Может его не пропускают? Знаете, как бывает. Сидит где-нибудь в камере или на гауптвахте в комендатуре, разоряется почем зря, Берию требует. А ему хренак по почкам, мол не дергайся.
— Вопреки моим указаниям⁈Секретный приказ разослали во все комендатуры?
— Давно, уже неделю как. Всем требующим контакта с высшим руководством страны не чинить препятствий, взять под охрану, обеспечить отправку в Москву. Контакты свести к минимуму, протоколы не вести, документы не требовать, допросы не проводить.
— Тогда почему он молчит? Где ты, Парамонов? — Лучший друг физкультурников раздраженно убрал в карман кителя мобильный телефон с гербом Советского Союза на крышке.
Парамонов метался во сне и мысленно кричал: «Вот он я, товарищ Сталин! Запоминайте скорее, диктую…» Бесполезно, приснившийся ему руководитель Страны Советов криков не слышал и только продолжал сниться, проявляя чудеса бестолковости. А утром его отпустило. Первые полчаса сон еще помнился, заставляя морщиться от нелепости сновидения, а потом стерся из головы, как это часто бывает.
На следующий день вся компания покинула уютную поляну и шалаш, в котором они так хорошо выспались после нормального обеда-ужина, первого горячего приема пищи за несколько дней. Не сразу, конечно, а слегка перекусив. Чай из листьев, надерганных тут и там доков в этом вопросе Алексеем, консервы без разбору, мясные и еще какие-то, вроде паштета, крупа — всё пошло в утренний супчик. Ну и грибы, собранные пацанами по окрестным кустам. Что порадовало, соли сейчас у отряда, прошу прощения, у общества некоторое количество имеется. А с солью, как заверил всех Василий, можно и дырявую подметку сожрать.
Парамонов был уверен, что таким волшебным свойством превращать любую гадость в блюдо обладает только кетчуп, но не стал возникать со своим вариантом. Он был уверен, что в этой реальности, ему проще будет дозвониться до Иосифа Виссарионыча, чем найти означенный томатный соус. Все были предупреждены, что обед не намечается, а ужин будет только у тех, кто доживет до вечера и при этом найдет что-нибудь съестное. Общество любителей природы постепенно превращалось в первобытное общество охотников и собирателей с винтовками.
Уйдя с места прошлой стоянки, дальше телега, влекомая лошадью, была направлена по той же лесной дороге, по которой двигались до этого. Для повышения уровня доверия между транспортным средством и коллективом, было решено дать лошадке имя. Недолгие споры родили всех устраивающий вариант — Дуняша. Видимо это имя было навеяно её привычкой дуть ноздрями, а не всхрапывать, как другие кони. А еще она отличалась покладистым норовом и тихим звуком. Александр во всяком случае был уверен, что прочая лошадиная живность издает их не в пример больше.
Во избежание сюрпризов было назначено боевое охранение, хотя какое там боевое, какой охранение? Так, пацаны на атасе. Первым по дороге шествовал рыжий Генка, его задачей было идти с беспечным видом и не как не показывать, какой он грозный и умелый разведчик. Через сорок метров за ним крался Мишка, который в случае встречи своего друга с кем угодно, был обязан бежать до основной группы туристов и уведомлять их о посторонних на дороге.
— Дайте мне хотя бы винтовку! Чего я как не знаю кто без оружия в разведку пойду!
— Гена, твоё оружие сейчас — твоя наблюдательность и умение притвориться. Потеряшка, заблудившийся после бомбёжки, отбившийся от лагеря. Ты не должен никого напугать своим героическим видом, не подсказать, что за тобой мы. Понятно?
— Да, дядь Саш. А хоть кинжал дашь?
— Вещмешок дам с портянками и луковицей. Чтоб поверили, что ты так и слоняешься. Боле ничего. Но если ты не согласен — иди куда глаза глядят. У нас всё по доброй воле.
— Дядь Саш, а если Генка наших встретит, что делать?
— Неважно, кого он встретит. Вот ты на глаз отличишь настоящих наших от вражеских диверсантов в красноармейской форме?
— Конечно! Они же разговаривать будут на немецком.
— Может и так статься. Если враг глуп как пробка. А еще вопрос: как ты отличишь героических красноармейцев от дезертиров? Как различить отступающих бойцов от драпающих?
— Красноармейцы не драпают. Дядь Вась, скажите!
— Нешто я твоей глупости буду потакать? Все драпают, в каждой армии есть такое. В армию кого забирают? Людей. А люди, они разные. Мотай на ус, племянник! — От крестьянина такую философскую сентенцию слышать было непривычно.
Парни всех взрослых как начали звать дяденьками, так и продолжили. Так сам Парамонов категорически звать их товарищами Такими-то. Мол, у нас тут всё понарошку, мы и без фамилий как-нибудь обойдемся. Взрослые мужики только похмыкивали в отрастающие усы да бороды, мальцы были вынуждены принять всё как есть.
Небоевое охранение не сработало, просто до выхода на поле никого так и не встретили. Видимо, повезло с выбранной дорогой, не чести она у населения. Парамонов даже не был уверен, что она есть на каких-нибудь приличных картах, уж больно неказистая. Выйдя из леса, он не удержался от декламации: «И вот нашли больше поле. Есть разгуляться где на воле. Построили редут» поле было и вправду большое, по меркам горожанина так точно. Не от горизонта до горизонта, но приличное. Оно разделялось дорогой надвое, но всё равно смотрелось как одно целое.
— Трактором обрабатывали, — весомо изрек Алексей.
— Вестимо, трактором, — согласился Василий. — Машинно-тракторная станция где-то у них есть. Повезло колгоспу. Этак сколько бульбы можно вырастить.
Парамонов присмотрелся, а ведь точно картошка! Картошка — это здорово, картошка даже лучше хлеба. Особенно, если хлеб в виде необмолоченного поля.
— Так граждане любители природы, слушай задачу! Сейчас трое с винтовками расходятся по сторонам, куда назначу. А двое без винтовок берут лопаты и копают картошку.
— Дядь Саш, а давайте мы с винтовками караулить будем! — Кто бы удивлялся, рыжий опять за своё.
— Ты еще ремня не получил за то, что вчера на меня оружие навел, гаврик. Так что имей в виду, меня надо убедить в твоей пользе для общества. И второй, как наберем два мешка картошки, займемся пристрелкой оружия. Все. И два олуха тоже.
— Два мешка? Она ж мелкая еще!
— Себя видел, крупный? Или предложишь подождать, пока она подрастет?
— Дядь Саш, — раздалось сзади от молчавшего ранее Мишки, — а картошка-то колхозная. Получается, что мы её крадем.
— Область под немцами. Они сейчас чуть очухаются и бросятся всё вывозить в свою Германию. Так что чем больше мы соберем, тем меньше достанется врагу. Вспомни еще, что винтовки, что у нас в руках в какой-то военной части числятся. Бросим их тут? Чтоб нас за воришек не приняли.
— Не. Винтовки нужны немцев бить.
— Бульба тоже для этого нужна, — Василь снова высказался очень в тему, — голодными мы много не навоюем. Для винтаря патроны, для человека бульба.
— Во! Сказал как отрезал! — Заржал громче нашей Дуняши Алексей. — Всё, что есть у бульбаша, картопля да душа.
— Хохол сказал, москаль вторил, — Василию такое одобрение не понравилось.
— Хорош базар разводить! Василий — в чащу с Дуняшей прячется, на тебе дорога из леса. Алексей налево, я направо. Если дерево подходящее, можешь залезть. Смотришь в поле и по опушке. Пацаны копают картошку, один мешок вон лежит, под второй используйте сидор свободный.
— Разрешите исполнять, товарищ председатель?
— Исполняйте. Раньше накопаете, раньше стрельбы устроим. Василь, у нас в телеге топор, сруби несколько жердей, будем мишень лепить.
— А на жерди что навесим?
— Думаешь, я не видел, как ты каску прятал в сене?
— Так то на котел, если наш прохудится.
— Вот и хорошо. Повесим, да будем стрелять по ней.
— А что, дядь Саш, пуля неужто пробьет каску? Она ж стальная, небось удержит пулю.
— А заодно и посмотрите, как каска держит. Или нет.
Планы, как считается имеют срок жизни только до первых выстрелов. А у Парамонова всё как по щучьему велению случилось. Ни из колхоза на поле никто не приехал, что не удивило. Ни просто по дороге не пропылил никто. Так что и картошки набрали, хоть и мелкой, и по каске постреляли. Тренога из жердей с привязанной к ней каской не давала ей улетать после каждого выстрела. Что порадовало, одну обойму спустя, все члены общества уже вполне уверенно попадали в неё со ста шагов. Пусть это были очень большие шаги, всё равно до сотни метров они не дотягивали. По полю вообще не так просто ходить, тем более по картофельному.
К удивлению пацанов, каска пулю не держала совсем. Пришлось им объяснять, что защищает она голову только от осколков, камней и комьев земли, разлетающихся от взрыва. Но и это дело большое. Расстрелянный головной убор был брошен там, где его обстреливали, а отряд стал пробираться дальше. И как не манила дорога, пошли они вдоль края леса. Очень не хотелось, чтоб их застал враг пеший, конный, моторизованный или летающий посреди поля. А так вроде медленно, зато в любой момент можно нырнуть за деревья. Лошадь жалко, а жить охота. Да и Дуняша при обстреле могла пострадать. Генка всё это попытался ей объяснить, но кобыла всё равно вздыхала, не согласная с таким безобразием. Зато все остальные, уже побывавшие под авианалетом, с предложением Парамонова спорить не стали.
Дорога снова нырнула в лес — всё-таки хорошая Парамонову попалась дорога, буквально как их кобыла, такая же тихая. Вот только вечно так продолжаться не могло. К телеге вернулся посланный вперед Генка и отрапортовал, что впереди брод, а потом перелесок. И уже там какое-то шевеление. Телегу было решено оставить в лесу вместе с лошадью, а все остальные, развернувшись цепью, если пять человек можно развернуть в цепь, пошли к речке. По пути было предписано передвигаться с максимальной скрытностью, заодно Александр решил посмотреть, кто как понимает это слово «скрытно».
Результат его более-менее удовлетворил. Никто не шел в полный рост, сильно не топали и не падали с матюками, запнувшись о кочку. То есть у людей данной эпохи есть понимание о поведении в лесу. Не то, что у туристов выходного дня в следующем веке, которые настолько чужеродно выглядят и ведут себя на природе, что она их убивает как вирус, или просто отторгает, если не может прикончить. Инородные тела, одним словом, не как общество любителей природы. До самой речки лес не доходил, переходя в совсем юную полупрозрачную березовую поросль, а дальше вообще голое место. Махнув рукой вперед и приложив палец к губам, самозваный вожак дал понять, мол движемся дальше, но уже на полусогнутых, и молча. Чуть что, сразу падаем в траву. Хотя, это и так было понятно каждому трезвомыслящему: чай, мирное время кончилось.



Да, невесело получилось бы, если б они так и шли по дороге с телегой и без дозора. И дело не в том, что мостика через реку не предусматривалось, всё было еще хуже. На другом бережку расположился отряд, в котором все сразу узнали врага. Врагов было много — целое отделение по мнению Парамонова. Он как видит десять солдат, сразу определяет для простоты — отделение. И вот это самое отделение сейчас сидело на том бережку и принимало пищу. Сказать, что первой мыслью было тикать отсюда подальше, нельзя. Желания у штатских людей были диаметрально противоположные и взаимоисключающие: практически всем хотелось схватить винтовки и перестрелять ненавистного врага. Или убежать, если будет такой приказ.
Кто-то скажет, что так не бывает, а я напомню пословицу: и хочется, и колется. Именно такой случай сейчас имел место. Все понимали, что отделение настоящих солдат просто размажет их непонятно что, стрелявшее только по безответной каске. С другой стороны, по каске же они стреляли. И попадали! А тут мишени еще больше, неужто промажут? Ага, так они движущиеся и с оружием, а ну как в ответ пулять станут? Александр был уверен с гарантией — эти станут. «Сколько тут метров, чуть больше сотни? Первый залп — сразу минус три противника. Останется семеро, которых хватит с гарантией, чтобы оставить нас гнить в подлеске» — прикидывал он. Или сбегут остальные, не зная, сколько нас? А мы тогда тоже сбежим, рубеж обороны нам не назначен, кругом моя Родина СССР. Защищать её можно не только здесь, но и тремя-пятью километрами восточнее.
Брешут всё про это чувство, когда человеку не по себе от взгляда, направленного на тебя издалека. У фашистов вместо чувства чужого неприязненного взгляда был сухпаёк, который они дружно поглощали. Только один подавился, и то не насмерть, увы. А потом немцы своими собственными руками организовали обществу любителей природы шикарный подарок. И всё решилось само и окончательно.
Но сначала, не ожидая такой радости, Парамонов отозвал своих коллег подальше от опушки, оставив одного Мишку в качестве наблюдателя. Ему не хотелось, чтобы кто-то из фашистов всё-таки поймал ощущение взгляда. Ну и был шанс, что часовой, не участвующий в развлечении едой, разглядит людей в березняке. А вот этого совсем не хотелось.
Так что, когда запыхавшийся от усердия Михаил прибежал на четвереньках точно заправская собака-разведчик, он застал очень встревоженных людей. Никаких сюрпризов от врага они не ожидали.
— Там это! Там — фашисты!
— Ну это мы и без тебя знаем, — поправил и направил Мишку на конструктив председатель, — говори конкретно, что случилось.
— Не случилось еще. Они раздеваются, сейчас купаться пойдут!
Такого хамства отряд стерпеть не мог. Купаться⁈ Перед их носом? Война идет, а они купаться⁈ Ну сейчас мы им объясним, кому можно купаться в советских речках, а кому нельзя! Так что все моментально забыли науку, которую им вдалбливал Александр и чуть не ломанулись к речке как стадо лосей.
— Стоять! Кому сказал — стоять!
— Ты чего, Александр! Время ж самое наказать немчуру!
— Шагом, скрытно, перед речкой снова ползком, как прошлый раз. Или что, моча в голову ударила? Так проссытесь сначала! — Он почти кричал на этих обалдуев. — Война идет если кто забыл. Так что даже оправляться надо осторожно и с прикрытием. А вы на врага стадом неумным поперли. Эх.
И всем стало немножко стыдно. Но хотелось поспешать, чтоб застать Гансов без штанов.



Глава 7
Брод

И у них получилось. Получилось застать врага без штанов. Правда выглядело это совсем не так, как думалось. Во-первых, немцы и не думали купаться в речке. Они собирались её форсировать, для чего один камрад был послан со слегой промерять глубины. А чего их промерять, когда воды по самые я… разведчику она даже до пояса не доходила. И это ему, самому мелкому. Видать, на то и был расчет — если этот не потонет, значит все пройдут.
Так вот, во-вторых, проклятые фашисты и преодолевать водную артерию, если этому капилляру подходит гордое звание артерии, собрались не по-людски. Смотрелось из кустов это безобразие как наиотвратитльнейший порнофильм для самых отбитых. Представьте себе: стоит в колонну по одному отделение натуральных фашистов в форме и в касках, с винтовками и всякими прочими противогазами-термосами. Но стоит оно без штанов, без трусов и босиком, потрясывая мудями. А штаны и сапоги висят на винтовках.



— Вот же мудозвоны проклятые! — зашипел кто-то сбоку.
— Тихо там! Нам же лучше. В таком виде им воевать будет несподручно. Но сильно не надейтесь. Как стрелять начнем, они мигом всё барахло поскидают, да не за штаны схватятся — за оружие.
— Да ладно, с голой жопой много не навоюют.
— Отставить немотивированный оптимизм!
— Чегось⁈
— Прекрати народ расхолаживать, Василий. Миха выцеливает первого в колонне, Генка второго, третьего — Вася, четвертого — Лёха. На мне замыкающий. Дальше огонь вести без команды, тогда сами смотрите, кто по кому садить станет. Достанется фрицу сразу две пули — это лучше, чем ни одной. Наша задача — чтоб никто не ушел. Начинает бой по моей команде. А сейчас расползаемся в две стороны, расстояние меду стрелками десять шагов.
В себе Парамонов был уверен больше, чем в остальных, потому взял на себя замыкающих. В речке у врага всего два варианта — ломиться вперед или бежать обратно. Нормально залечь не получится, если среди них нет раков. И гадать, как они поступят тоже бесполезно, нет у Парамонова никакого опыта боевых действий, знания тактики пехотных отделений вермахта — тоже. Ничего нет, кроме этих мужчин разных возрастов, винтовок и смутного ощущения, что врага надо бить. Бить везде и до последнего. До последнего врага, если точнее. До последней капли крови — не Парамонова метод.
В своих товарищах он не был уверен, тут и в себе-то никогда нельзя быть уверенным наверняка. Правда, одну проверку прошел, если не считать проверкой все те случаи на охоте, каких наберется у каждого немало. Но там звери и охотники, незлые по определению люди, просто иногда пьяные. А тут фашисты, зло в чистом виде, целый народ, решивший, что ради своего счастья следует истребить народы чужие. Просто, чтоб не мешали, не толклись рядом на Земле.
Зло ы чистом виде под мысли Александра о вечном, сверкая белыми ляжками спокойно и уверенно пошло через речку на эту сторону. Так деловито, словно делают это они уже не первый раз. Сейчас выйдут на бережок, вытрут ноги запасными портянками, оденутся по-уставному, и дальше — покорять русскую землю. А хрен вам! Огонь!
Команда «Огонь!» Александр закричал, когда первый немец уже пересёк чуть более половины реки, когда в воду втянулся весь отряд. Не отряд, отделение. А впрочем, это уже не было важно — выстрелы грянули почти одновременно и сразу же начали падать люди. «Нелюди!» — поправил себя самоназначенный командир. Хотя какой там командир, командир бы сейчас следил за обстановкой, контролировал своих бойцов, подсказывал что-то важное. Ага, сел бы на коня и скомандовал атаку поэскадронно. Сейчас дело Парамонова завалить как можно больше двуногих волков, чтоб его парням было полегче. И тем, у которых еще молоко на губах не обсохло, и зарастающим бородами.
Трое из подвергшихся обстрелу немцев мигом сбросили с винтовок сапоги и начали стрелять по кустам, не то наугад, не то по вспышкам или на звук. Двое рванули назад, не бросив свою амуницию. Одному в спину чуть выше голой жопы Парамонов чётко положил пулю. Там без шансов, жертва упала на берег, оставаясь по пояс в воде и не шевелилась. Фиг с ним, эти трое пусть стреляют по зарослям, его дело второй беглец. Если бы он не поскользнулся, был шанс его упустить: два выстрела по нему ушли в никуда. А потом щелчок всухую — патроны кончились! Эх, Александр и сам не считал патроны, и своих не учил этому. Алёша ты, а не Александр! Обойма в пиджаке — так быстрее вынимать, чем из подсумка на поясе. Почти не глядя на винтовку, вбить обойму в паз, вжать патрончики в шахту, дослать затвор — готов к стрельбе! Вот та вторая задница, вместо того чтобы залечь и начать отстреливаться, фашист побежал к кустам. А хрен тебе, от снайпера так не бегают — выстрел и сразу результат!
Перенос огня на тех, которые стояли в воде… А всё уже, нет над водой никого. Не факт, не факт, что всё уже закончилось, кабанчиком Парамонов метнулся к воде, пользуясь тем, что он самый правый в цепи. Так меньше шансов попасть под огонь своих же бойцов.
— Прекратить огонь! Кому нужно — дозарядиться! Я на контроль.
Этот бережок, как и тот был пологий, укрыться под ним негде. Да? А если сильно хочется? Если так охота жить, что кем угодно прикинешься? Как был в одежде и сапогах Александр сошел в воду и пригнулся, снижая свой силуэт. Первый осмотр под берегом ничего не дал, вроде никто не прячется. А потом что-то показалось. Ну раз показалось, то креститься будем потом! А сейчас — контрольный выстрел в то шевеление под берегом. И нет шевеления, а может и не было, не так важно. Сейчас у них контролоь.
— Алексей, Василий — я страхую, на вас контроль противника. Про обязательное достреливание врагов инструктаж уже был. Нюни пацанов про раненых, которых запрещает добивать Венская конвенция были жестко пресечены тогда. Мы не армия, на нас её положения не распространяются. Так что, ежели ОНИ тебя поймают — никакой пощады к тебе. Соответственно к ним то же обращение. А, еще момент, Германия нам не объявляла войну, так что они вообще вне всякого конвенционного поля' — пояснил Парамонов. И белорус на стал выяснять, что это за поле такое.
— Александр, можа побережём патроны-то! А то на всех не напасёшься. И так пожгли прорву.
— Что, не хочешь добивать?
— Да мы их сейчас штыками, по старинке, как навоз! — Повеселевший голос Василия звенел над водой.
— Так нет у нас штыков, мы их не брали тогда.
— Это ты не брал, а я парочку заныкал на всяк случай. Чем не тот самый случай? А то вам городским только дай волю, вы всё выкинете, что сейчас не потребовалось.
— Ладно, примыкайте штыки. Только пальцы не пожгите, стволы горячие. И надеваться по горячему стволу будет труднее, учитывай это.
— Ничего, справимся.
И двое крестьян пошли в воду, сняв сапоги, доставшиеся им от убитых красноармейцев, и закатав штанины. Со своими винтовками, нацеленными в воду, в гражданских обтрёпанных пиджаках сейчас они были похожи на рыбаков, бьющих рыбу острогами. Каких-нибудь горбуш. Парамонов внимательно смотрел за процессом, готовый поддержать огнем товарищей при первой необходимости. Но нет, если и были раненые, то они не трепыхались, а с готовностью отдавали душу богу, если богу нужны их души.
— Мужики, все десять нашлись?
— Все! Одного чуть подальше утащило, и этот вон почти до нашего берега дополз, которого ты напоследок упокоил.
«Всё-таки не показалось тогда, был человек под бережком в стороне от брода. Вот и говори после этого, что незачем дуть на воду, если на молоке обжегся. Дуй на воду, плюй на гонор, глядишь, выживешь», — сам для себя решил Парамонов. Он понимал, что его стаж как воина и командира исчисляется считанными минутами, если хронометраж вести как в хоккее чисто по игровому времени. С другой стороны, если так строго вести счет, то и многие из краскомов (слово как само всплыло в мозгу) имеют боевого времени такие же минуты. Служба в мирное время не в счет, там важнее всего, чтоб количество портянок сошлось и на учениях орлами продефилировали. Хорошо, когда боевой техники нет в подразделении, тогда и ломаться нечему.
— Генка, Мишка! Вылезайте из засады, начинайте жмуров на берег тягать, нам их еще потрошить. — Мужики посмотрели так неодобрительно, что пришлось уточнить, — карманы потрошить будем, чего вы.
— А где Мишка? — Генка подошел к урезу воды и скинул тапочки, готовый к труду.
— С тобой где-то был. Вы ж на одном фланге. Как он стрелял, ты слышал?
— Слышал. Мишка!
— Да не ори ты, ирод! Услышит кто. — Шуганул его Василь.
— Оставь, Василий, мы тут так нашумели, что если кто с ушами тут шарится, то услышал наверняка.
— И то верно. Мишка! — Подхватил крик он.
Мишка нашелся через пять минут. Он лежал, вцепившись в винтовку, залитую кровью. Всего одна дырочка во лбу и еще одна побольше в затылке не оставляли никаких вариантов. Чертовы немцы взяли свой налог жизнью самого юного и самого спокойного парня. И никто из окруживших его тело не будет кричать в пустые небеса по-киношному: «За что! Не-е-е-е-т!» Потому что все в этом времени знакомы со смертью, а кто не лично, тем уже позвонили или еще как дала понять Костлявая, мол я рядом, жди. А уж в этой компании и вовсе нет наивных. Даже Генка не заплакал, просто сжал зубы до белизны скул, просто проверил патроны в магазине винтовки.
— Дядь Саш, мы его похороним?
— Да, своих будем хоронить, как положено. Не в гробу, но земле предадим. Если будет кому копать, как сейчас, если дадут фрицы нам время на это. А если нет — то и так полежат, чай не зима, не замерзнут наши покойники.
— Суров ты, председатель. Всё правильно говоришь, но… Обычно про такое молчат. — Алексей снял кепку.
— Потом похороним, сначала дело. Генка, на тебе мертвяки, такай по воде к тому берегу. На берег мужики вытянут, а я их пока обыщу.
— Да, неудачно получилось, помок табак.
— Василь, ты же бросил дымить.
— Ох, Лёха, чуть не забыл. Точно ведь бросил. А всё равно убыток, у местных на это заграничное курево можно хорошо поменяться. Особенно, если пачки ненашенские и не рваные.
— Вон тех двух Александр на сушке приголубил. Там курево должно сохраниться. Но ты прав, вот ироды, не могли ранцы свои на берегу оставить. Всё не как у людей, голожопые, а строем, хоть не в ногу шли.
Парамонов знал, что именно работа, занятие лучшее средство от тоски и уныния. Он планировал нагрузить Генку по самые помидоры, чтоб у того минутки свободной не выдалось жалеть себя и горевать о друге. Хотя себя жалеть в этом обществе не принято. Жив — хорошо. Пожрать сегодня получилось — удачный день. А завтра будет новый день и будет другая пища. Если будет.
«Опять же парню легче, он таскает трупы по воде и знает, что кого-то из них порешил его погибший героический друг. Он не зря отдал свою жизнь за что-то там такое, чем им головы забивают» — успокаивал себя Александр, он-то не из этого времени, где каждый первый как Терминатор из фантастического боевика.
Сапоги председатель брать не велел, может он и прав. А про остальное запрета не было. Так что выловленные ранцы были всё-таки выпотрошены на сухом месте, все продукты сложили в общий котел, вернее в сухой ранец, почти не запачканный кровью. Всё прочее, могущее стать полезным в лесном быту и боящееся воды было протерто, а потом пошло во второй сухой ранец. Еще два были набиты вещами, которым сырость не так вредна. Например, два бритвенных прибора. Понятное дело, потом их надо просушить, но сейчас и так нормально. Бельё, мокрое, что хоть выжимай, было выжато и тоже сложено в рюкзак. Не дело ходить в одном и том же. Так и вши завестись могут, лучше уж в чужом стираном, чем своем вонючем и затасканном. А еще сорок килограмм винтовок. А еще боезапас к ним. А еще гранаты-колотушки, почему-то семь штук.
Через несколько часов потрошенные как куры немцы лежали на одном берегу, их имущество, движимое и полезное, в кустах на другом, а сами любители природы собрались возле выкопанной могилки. Комиссара под рукой не оказалось, попа тоже, так что длинных речей не разводили. По паре слов о замечательном парне Мишке, коротко и от души. А потом закидали его землей. Первая мысль — выкопать могилу на берегу, была отвергнута. Не надо делать это на глазах у непонятно кого. Да и вода по весне может потревожить кости героя. Так что на полянке в глуши.
— Геннадий, а что ставить будем на могилу?
— В смысле?
— Крест или звёздочку? Если крещеный, то вроде надо крест, — мужики одобрительно кивнули, подтверждая слова Парамонова. — А если он комсомолец и предпочел бы звезду, как павший боец Красной армии? Как узнать?
— Дядя Саша, да почем я знаю! — Голос Генки наконец-то дрогнул, показывая, что и он не стальной.
— Ты сам что предпочтешь? — Выдал перл тактичности Александр.
— Мне всё равно. Мне бы побольше касок этих гадов, которых я собственной рукой на тот свет отправлю.
— Ого, это по-русски, это по-язычески. Тризна на кургане и доспехи врагов в могиле. Тогда ничего не будем ставить. Всё равно упадет скоро без ухода. Тут война будет еще не один год как… как не знаю что. Никто не вспомнит, никто не узнает.
— Это же не справедливо, а дяденьки! Он же герой, его помнить должны.
— Вот как нас убьют, так и памяти конец. Герои не нуждаются в славе, Генка. Ею ищут живые дураки.
— А живых героев не бывает?
— Наверное не бывает. Мне так кажется. Вот нас возьми, мы просто делаем то, что можем. Боимся, гадим в кустах, ищем пожрать, обираем трупы. И убиваем гадов. Это не героизм, это такой труд, как у крестьянина. Только он несет жизнь, а мы смерть. Как-то так. Взяли всё наше барахло и пошли-ка к одной девице-красавице, а то она нас уже заждалась, все глаза просмотрела.
— Дуняша?
— А тебя еще кто-то ждет, Гена? Я чего-то не знаю?
И все облегченно засмеялись.
Телега стояла на месте вместе с грузом, стреноженная лошадка доедала траву, идиллия. Очень удачно, что они оказались не в сосняке, а в таком относительно светлом лиственном лесу. Парамонов и так страдал оттого, что Дуняша не получала никакого нормального провианта типа овса, а если бы еще и травы не имелось под ногами, как это бывает в сосняке.
— Василий, а просо нашей кобылке можно давать? Не вспучит? — У отряда теперь было пшено, более вкусная по мнению Парамонова крупа.
— Да того проса кот наплакал. Но можно, да. Что просо, что овёс, почти одно и то же.
— Ну и задай ей всё, что есть. Потрудилась хорошо, а что она от нас видит? Только трава, что под ногами.
— Верно говоришь, председатель. Лошадка она тоже человек. Где будем на ночевку вставать?
— А давайте здесь. Близковато к тому месту, где мы наследили, но я очень надеюсь, что пока тут некому по нашему следу идти. Ни людей, ни времени, ни порядку у немцев нет. Сами видите, непуганые шляются по нашим лесам, словно нас здесь нет. Ничего, доходятся. Считай, чертова дюжина осознала свою ошибку. Счёт в нашу пользу. В футболе с таким счетом «тринадцать — один» нас бы на руках носили. Генка, в футбол играл до войны?
Вот и сказана эта фраза «до войны». Фраза, делящая эпоху огромной страны на две половины — до войны и после войны. И время, когда не действуют почти никакие человеческие законы — война. Насколько помнил Парамонов, все его знакомые, определяя исторический отрезок какого-то события в Новейшей истории, оперировали тремя вехами: до революции, до войны, до развала СССР. Ну и после развала — это наше время. Правда сейчас «наше время» стало недостижимым и недосягаемым призраком.
— Ладно, ответственным за обустройство лагеря назначаю Генку, остальные ему в помощь. А Чапай думать будет.
— А почему я ответственный? — С ходу не дал думать Чапаю парень.
— Мы тебе кто? Мы тебе наставники и старшие товарищи. Стрелять научили, немца высиживать научили. Теперь учим лагерь разбивать. Кто наша смена, если не вы?
За спиной ему кивали мужики, мол всё верно, пусть крутится пацан, меньше думок, спокойнее сон. Привыкнет. Убивать врагов привыкнет, хоронить своих, жизнь из этого и состоит. То посевная, то уборка. То мы убираем, то нас.
* * *
Фотографии буду стараться добавлять в каждую главу. Как и в этой, они призваны дать понимание того, как выглядел мир тогда, как непросто в нем попаданцу. НУ и чтоб не думали, что я сочиняю неправду — все ми байки, они про жизнь.



Глава 8
После боя

Шалаш строил Генка сам, так что к нему имелись вопросы К шалашу, ясное дело, к Генке вопросов не было, он быстро умаялся, так что сразу после ужина парень вырубился, даже сказку на ночь не послушал. А мы взрослые сидели у костра еще долго. Флажка шнапса, обнаруженная у обер-гефрайтора, весьма способствовала молчаливому разговору мужчин, познавших жизнь. Не гнали, а понемножку цедили из крышечки вонючую жидкость, ценимую не за вкус, а за эффект.
Пономарев не был знатоком воинских званий вермахта, он и со званиями в РККА был на «вы», но в этот раз запомнил — двойная галочка в виде нашивки на рукаве солдатского мундира — это обер-гефрайтор. Во всяком случае в размокшем зольдбухе он с трудом разобрал именно такое звание. Попадались книжки гефрайторов, шуцманов, или обер-шуцманов, то есть старших стрелков.
Что удивило его, так это фотографии, вклеенные в книжки. Нет, не их наличие — всё ж таки Европа, куда нам до них. Но вклеенные и проштампованные фотографии были сделана в четверть оборота, а не анфас, как это принято в советских документах. И сами карточки были как это сказать, не строго одинакового размера и какие-то неформальные. Скорее даже художественные. Как если бы человек снимался на портрет, а потом попросил уменьшить снимок для удостоверения личности. Вот и говори потом про орднунг и хождение по линейке. Пономарев пересматривал книжки одну за другой и кидал их в костер. Включая те, из первого боя.
— Ты там чего-то понимаешь, председатель?
— Через слово. Алфавит немецкий худо-бедно понимаю, а сам язык — нет. Вот этот, к примеру, Франц Цукель или еще кто, но точно Франц. Да и хрен с ним. — И очередная книжка полетела в костер.
— И чего вынес из прочитанного, путное что?
— Что это были пехотинцы.
— Ха-ха-ха! Так это и так было понятно! Пехота они и есть пехота.
— А вот и нет. Могли быть моторизованной пехотой или из какой-нибудь танковой части. Может, кто-то по форме может их различать, я только по книжкам. Увидел, убил, выяснил.
— Так хорошо, так их звания учить правильно. А пошло жгешь? Может, лучше бы они с телами остались?
— Тогда сразу станет понятно, из какой части люди пропали, куда ехали и с каким заданием. Опять же пусть у них будет больше без вести пропавших. Не всё русским исчезать без следа.



— Это как выйдет. Мол ушел воевать Советский Союз и сгинул без следа? Умеешь ты, Александр жуть нагонять. Думал, только пацанов пугать умеешь.
— Немцев напугать надо много трудиться. И сильно стараться.
— Так понятно, что много. Вон их сколько. — Василь закрутил крышку фляжки, давая понять, что возлияние закончено. — Думаешь, получится у нас и дальше так их щипать невозбранно?
— Ничего себе — невозбранно! Думай, Василь, что говоришь. Мы сегодня одного уже потеряли.
— Алексей, одного за дюжину и еще одного — малая плата. Москвич верно сказал про счет. Везение это. — И Александр был согласен с Василием, только ничего утешительного в голову не приходило.
— Нечего мне вам сказать. Будем пробовать нападать исподтишка на маленькие отряды, на фуражиров. Мины ставить, опять же, мосты жечь, если они деревянные и не охраняются пока.
— И что толку? Немцы уже тут, мост их не удержит.
— Сами знаете, места тут мокрые сплошь и рядом. Пешком или на телеге можно и вброд. А тяжелые машины, танки, пушки — только по мостам. И всё это надо гнать на передовую, где наши с немчурой воюют. Один день простоят в ожидании саперов, пока мост снова наведут, РККА уже легче.
— Ты вроде военных не сильно любишь?
— Армия это как водка, на вкус отвратная, да без неё никак. А вкусную сладкую водку еще не придумали.
— Не, моя гонит такую, что как слеза. Пил и не морщился. — И Василий демонстративно скривил морду, посмотрев на фляжку.
Хотя мог кривиться и от аромата сушащихся сапог Парамонова. Александр прикинул, что своим ходом они к утру не высохнут, потому повесил их на вбитые рядом с костром палки. Его предупреждали, что для кожи это вредно, но он только отмахнулся раздраженно. Вредно? А его коже лица не вредно? Скрести щетину тупой бритвой, опасной прежде всего для самого бреющегося. Пользоваться вот этим мылом, умываться из ручья… Эдак скоро кожа обветреет и станет как у всех, такой же мозолистой.
— Ну что, поговорили о хорошем, и на боковую, мужчины?
— Стой, Александр! Погоди, как это о хорошем поговорили? Это у нас хорошее было? А что тогда плохое, по-твоему?
— Плохое… — Александр глубоко задумался и вздохнул. Разговор у костра это вам не викторина, здесь никто не спешит давать ответ за минуту. — Из плохого, у нас с вами кончаются патроны. То есть к немецким винтовкам завались, штук пятьсот. А к мосинкам почти ничего не осталось. Пристреливали мы их слишком тщательно, потом еще эти немцы под руку попались. Вот.
— И только-то! Так научились с нашей винтовкой обращаться, нешто не сможем немецкую освоить?
— Да, Алексей верно говорит. Они ж почти одинаковые.
— Внешне, братцы. Внешне похожи. Только там деталек всяких раза в два больше. Пока будешь чистить, что-то потеряется, что-то не вставится… Опять же они грязи не любят. Наши в этом отношении покрепче.
— Да ладно, чего там! У нас этих «Маузеров» столько, что есть парочку сломаем, то и не заметит никто.
— А ведь верно! — Сам удивился такой мысли Парамонов, а при стрельбе никакой разницы. Мушка — прорезь, зарядил — выстрелил. Может получиться. Но чистить и учить матчасть будем завтра при дневном свете. А сейчас давайте спать. На нас эта конструкция не упадет?
— Ничего страшного, крыша нетяжёлая, не придавит.
Ночь прошла на удивление спокойно, и крыша не придавила, и Сталин не снился. Вот что шнапс животворящий делает! Парамонов вспомнил наркомовские сто грамм водки, выдаваемые на передовой и… ничего не решил ни для себя, ни для своих товарищей. Что радует — оказались оба взрослых от алкоголя не зависимые, раз спокойно остановились вчера. А про пацана и речи нет, тут не принято синячить в столь юном возрасте, не модно. Ворошиловским стрелком быть почетнее. После завтрака, состоящего из пшенной каши на воде и чая из надерганных повсюду листиков, отряд приступил к изучению материальной части винтовки Маузера.
Перед вами отличная немецкая винтовка «Маузер 98К». Буква «К» означает — короткая.
— А что, по-ихнему «короткая» также звучит?
— По-немецки звучит «курц», если не ошибаюсь. Сами видите, она чуть короче, но не легче мосинской. Есть реальные улучшения: снизу не торчит магазин, когда у вас кончаются патроны, затвор встаёт в заднем положении и не дает тупо пытаться зарядить пустое оружие. Это для тех, кто не привык считать выстрелы. Еще здесь есть настоящий предохранитель, вот он, на хвостовике затвора. Вот так он включается. Насчет предохранителя, даже не знаю, есть ли смысл в его использовании в наших условиях. Забудете еще по горячке, хвать за оружие а оно не стреляет.
— Это как получается, наше слово «куцый» и их «курц» — родственники?
— Видимо. Продолжаю. Винтовка эта боится грязи, она как женщина, любит ласку и смазку. Но при должном уходе не подведет. Ну и сами понимаете, при всей похожести не надо совать в неё наши патроны — всё равно не влезут, а то и застрянут.
Потом Парамонов начал вспоминать, что ему показывали и объясняли про разборку затвора и уход. Вспоминалось не очень. В конце концов под общие смешки технология была восстановлена. Самый хитрый фокус с упором ударника в специальный пятак на прикладе он знал, а всё остальное вылупилось из-под пальцев как вареное яйцо из скорлупы. У напарников тоже в конце концов начало получаться, но одну винтовку в процессе обучения они потеряли. Вернее, потеряли хреновину, надевающуюся на стержень ударника. Алексей не удержал её пальцами в момент сборки, и деталь улетела в кусты, отделившись от затвора как первая ступень космической ракеты. Было б чего жалеть, у них этих винтовок целый воз!
Далее по плану было метание боевой гранаты. Скрепя сердце, председатель общества любителей природы выделил одну «толкушку» для тренировки. Он показал, как свинчивается колпачок, как выколупывается шнурок с шариком, который должен выпадать сам. Пояснил, что на конце шнурка закреплена тёрка, как на спичечном коробке. Так что дергать надо резко. Но сейчас мы дёргать шнур не будем. «Я сказал — не будем!» Парамонов завинтил колпачок обратно и велел кидать гранату в учебном режиме. Кидать её оказалось очень удобно именно из-за длинной ручкой. Алексей даже вспомнил, как когда-то играл в городки. Мол, надо было не биту метать, а такую вот толкушку.
А потом был инструктаж по минно-взрывному делу с использованием лимонки. Граната Ф-1 была знакома всем по картинкам, а тут она была буквально в их руках. Но без запала, запалы поначалу Парамонов вкручивать не стал. До них дело дошло потом.
— Народ, если у вас есть колотушки, то их метать в разы удобнее. Эту так далеко не закинуть. А если ты не в окопе, то может и осколком своим случайно зацепить. Если не повезет. Зато она идеально подходит для минирования. Самый простой вариант — разгибаешь усики, вынимаешь кольцо и аккуратно, чтоб не улетел рычаг, засовываешь под труп какого-нибудь фашиста.
— А чего мы так не сделали у брода?
— Есть опасность, что первыми начнут ворошить трупы местные. А мы с ними не воюем. Далее. Вариант с растяжкой. На тропе или под дверью привязываешь к дереву или бревну гранату. Лучше всего проволокой, но при отсутствии можно это сделать веревкой. Пока не разгибаешь усики, а к кольцу привязываешь крепкий шнур и тянешь его поперек тропы. Там вяжешь конец к другому стволу. Важно, чтоб цвет веревки не отличался от тропки. Можно просто запачкать, потерев шнурок об сапог. Если завязать шнур внатяг, то при разгибании усиков, кольцо вытянет шнуром. Так что внатяг не надо. Контролируем шнур и разгибаем усики. Держится? Отходим — мина-растяжка установлена. Если пойдет один человек, то его может зацепить несильно, три секунды на срабатывание замедлителя, он за это время на три шага отойдет. А если идет группа, то самый сок получится. Главное — что? Главное, чтоб это была группа противника, а не кабаны и не советские люди.
Члены общества внимали науке как чему-то сокровенному. Да и понятно, эти фокусы могут спасти их жизни, а могут отнять при неаккуратном их исполнении. Практические занятия по установке растяжек проводить не стали — запалов было впритык, столько же, сколько и самих гранат.
К месту вчерашнего боя после занятия был послан Генка, снова безоружный, к его неудовольствию. Парамонов устал объяснять, что сейчас, когда парень бродит один, его лучшая защита не ствол, а безобидный вид. Еще бы плакать научиться хорошо и слезы кулаками размазывать. Но Генка категорически отказался учиться этому полезному навыку, хреновый он разведчик.
Ближе к обеду разведка вернулась и доложила, что никакой активности врага не наблюдал, а проехавших крестьян на телеге вроде трупы не заинтересовали. Во всяком случае, они не стали останавливаться, а поторопили свою лошаденку.
Поскольку местность никто не знал, а идти было по факту всё равно куда, лишь бы на восток, то устанавливать контакты с местным населением Парамонов запретил. И пояснил, что народ тут живет разный, могут сдать немцам, могут помочь — не угадаешь. А то и вообще, могут сами грохнуть.
— Да зачем нас убивать, что ты жуть-то наводишь, председатель! — Возмущался Алексей.
— Не, тут он прав, Лёха. Лошадка вроде справная у нас, полезная в хозяйстве. Может и еще чего нужного в телеге спрятано. А власти сейчас никакой, сейчас крестьянин особо никому тут не нужен. Разве что ограбить его. Коли его грабят без закона, чего ж ему это не дозволительно? — Разложив по полочкам всю текущую обстановку, Василий начал себя обхлопывать по карманам в поисках курева, а потом разочарованно крякнул. — Дурак я, бросил же курево! И чего бросил?
— Верно ты всё сделал, Василий. Сейчас еще денька три покашляешь, из легких старая дрянь выйдет, а дальше: свобода!
— Какая такая свобода, от чего?
— От вредной экономически невыгодной и демаскирующей привычки. Сам потом увидишь.
— Так понятно, что дешевле не курить. Но вот сядешь, посмолишь, и вроде это время, пока с цигаркой вдвоём, всё хорошо и думать ни о чем не надо. Мир в душе.
Парамонов не стал объяснять суть наркотической зависимости, сам он не курил, но относил себя к сочувствующим курящей братии. Он любил немецкие машины, они — курево. У каждого свои слабости, скрашивающие жизнь. Но вот сейчас, в той заднице, в которой бродит их отряд, немецкие машины и курево могут сильно испортить жизнь. Особенно машины, вернее их экипажи.
И снова мерное глухое постукивание копыт по грунтовой дороге, снова пыль под ногами. Лошадь берегли, лишь изредка подсаживаясь по очереди на телегу. А уж Генка, тот и вовсе делал два конца, будучи передовым дозором. Сзади тоже кто-то мог их нагнать, но тут не до хорошего, надеялись на авось. Опять же машину тут не пустят, не та это дорога, совсем не та, чтоб гонять по ней важным людям. А нагнать их на лошади или пешком — это надо быстро идти. Отряды и колонны быстро не ходят, если ни за кем не гонятся. Солдат любой армии мира спешит только в одном случае, если впереди комфортное размещение на ночёвку в стационарном пункте. А так — чем дольше идешь к назначенному месту, тем меньше устанешь, тем позже на тебя навалится следующая порция тягот и невзгод воинской службы. А то и сражение, не приведи Создатель.
Даже дышать стало легче, когда дорога снова нырнула в лес — определенно эта дорога нравилась Парамонову. Путешествовать по открытой местности хорошо, когда ты полк или хотя бы рота. Тогда тебя никто не застанет врасплох, поля по обе стороны гарантируют, что никто не начнет стрелять из зарослей. А если еще и сверху никакой опасности, то голые пространства — ваш выбор! А когда ты партизан, даже когда ты назвался обществом травников или энтомологов, начинаешь тихо ненавидеть всякое открытое место. Чувствуешь себя тараканом посреди кухни. Вроде темно, но свет могут включить в любой момент. И тапок сверху — хренак! Так что да, все передвижения только по плинтусу, между ножек табуретов, за шторой. Опытные тараканы строем не ходят.
— Чего сказал, москвич?
— Говорю, опытные тараканы строем не ходят. Это я про нас. Наше спасение: прятаться и ползать. А потом превращаться в клопа и кусать, пить кровь, пока жертва спит. Вот только страшновато, разучатся фрицы с гансами малыми группами по нашим местам бродить, кого кусать будем?
— Погоди бояться, вон Генка опять вертается, никак углядел что.
Подбежавший парень был в меру взволнован и докладывал деловито, явно стараясь спрятать эмоции. Растет человек, в бойца превращается.
— Товарищ председатель общества любителей природы, — завел шарманку Генка, — находясь в передовом дозоре, выявил большое количество живой силы противника примерно в десяти минутах пешего марша отсюда.
— Нормально рассказывай, не чуди. — Прервал поток пустых слов Парамонов. Разведчик должен уметь докладывать коротко, емко по существу.
— Короче. Впереди поле, окопы, какие-то легкие укрепления. Видимо, наши стояли. Сейчас там копаются немцы, собирают трофеи. Много, человек двадцать видел, с машинами. Всё раскладывают по кучам. Меня не заметили.
— Не заметили или не обратили внимания? Это важно.
— Не, я на открытое место не выходил. Из кустов разглядывал. Не заметили.
— Вот, Алексей, как я и говорил, налицо типичное поведение боевого таракана. Смертоносного и умного.
На Генкином лице читалось непонимание. Сравнили с тараканом, то есть обозвали нехорошо. Сказали, что боевой, смертоносный и умный. Похвалили, выходит?
— Не замирай, Генка, ты всё правильно сделал! Купил бы тебе пирожное с кремом, но до ближайшего кафе далеко идти. И патронов жалко. Молодец, что не полез ближе. Выражаю благодарность от всего нашего общества со всей искренностью.
Парамонов общался совершенно не по уставу, ломая шаблон. То прямо как командир планирует бой и командует, учит обращаться с оружием. А то у него тараканы, общество любителей природы и вообще непотребство. Форму надевать нельзя, немецкие сапоги — нельзя. А прочее барахло гребет и не морщится. Даже мертвецов обыскивает как мародер. Или это военные трофеи? Генка мечтал быть частью партизанского отряда или бойцом Красной армии, а не боевым тараканом. Но опять же, врага они бьют так, что не ложатся и не встают. Значит, так тоже можно? Без героизма и атак с примкнутым штыком, чтоб командир впереди на коне с шашкой и пистолетом… Кони это прошлая эпоха, это Гражданская война. Сейчас все красные командиры на танках. Вот только где они? Почему не бьют врага здесь, где тоже советская земля. Почему кругом немцы?



Глава 9
Караул устал

И снова ныряет в лес отряд любителей природы, в этот раз было особенно неудобно это сделать вместе с телегой. И спешка ввиду опасения, и кусты по обочине разрослись, так что пришлось еще побегать, посуетиться, выбирая удобный съезд с учетом того, что надо не только свернуть с дороги, а еще и углубиться подальше от возможных прохожих или проезжих. Кое-как утянули лошадь через заросли, потом Парамонов лично походил, убирая следы телеги и лошади. Кобыла особенно неудачно наследила, пока тащила через мелкий кустарник свою телегу. Насчет «свою» — она бы не согласилась, но Дуняше этот текс никто почитать не даст, так что пишу что хочу. И вообще, класть кобыла хотела на все наши мысли и планы, что она и сделала буквально. Пришлось Парамонову бежать за лопаткой и откидывать конские яблоки подальше в лес, а потом и заметать срубленными прутьями всякие следы пребывания отряда на этой земле.
Получилось вроде. Если никто не будет целенаправленно ползать по дороге и искать следы партизан. Александр очень надеялся, что партизан здесь еще нет, не нужны ему конкуренты. Прежде всего безголовые и морально упертые. Или наоборот, те которые партизанят исключительно в своих интересах. Как самостийные банды в гражданскую войну. Сейчас в этих лесах могут встретиться разве что окруженцы, подумал Парамонов. В книжках про попаданцев их на каждом шагу как грязи. Куда не пойди, обязательно окруженец, а то и целая группа. Ага, сам себе ответил он, в романах не пишут, что приходится за лошадью навоз убирать. Там вообще как-то проще. И жрать не хочется постоянно, и патроны вечные, как в простеньком шутере. И враги промахиваются. А тут первый бой на твоих условиях, а у товарища дырка во лбу. Как так выходит, блин⁈
Поле было обработано не всё. Осматривая его, Александр чётко ощутил нехватку бинокля. Эта самая бинокля сейчас бы очень пригодилась для подсчета противника. А так сказать сходу, десять или двадцать человек приходится на одного члена его общества, было невозможно. С другой стороны, а чем поможет сей оптический прибор? Ну увидел ты, что их дохералиард, дальше что? Расстройства больше и вероятность, что блик срисуют — вот и вся польза от бинокля. И благо, что без оптики ничего не разглядеть, меньше шансов, что именно в их кусты пойдут гадить враги.
На той стороне длилась вся движуха, там на дороге стояли три бортовые машины, к которым свозили хабар. Вот уж где трофеев было немеряно. Под присмотром немцев гражданские сносили в окопы тела бойцов Красной армии, когда окоп заполнялся, его закапывали, обрушивая на тела землю бруствера. Опытному глазу было бы видно, какое подразделение тут приняло последний бой, но такового среди любителей природы не было. И вообще, а кто сказал, что для какого-то подразделения это был последний бой⁈ Может, они отступили ночью, оставив свою позицию. По приказу или кто умный командовал — могло такое быть? А мертвые, не всегда есть время и силы о живых позаботиться, а вы говорите — мертвые. «Мертвые сраму не имут» — сказано было кем-то умным.



Через вас наблюдений и бессильной ярости общество откатилось назад, в гущу леса. Дебаты, открытые его председателем, проходили в конструктивной атмосфере, лишь изредка прерываясь матюками и резкими восклицаниями. Распробовав вкус вражьей крови, не сильно веря в то, что смогут дойти до манящей цели — баньки на окраине деревни Куты, где блаженство и самогонный аппарат захован женой Василя, члены общества хотели мстить. Но так, чтобы самим в этот раз остаться в живых, чтоб была возможность мстить дальше. Кого-то воздушные налеты делают безвольным и бессильным, а кому-то добавляют злости. Председатель же был в этом плане фигурой непонятной. И не выказывал сильной злобы, и не демонстрировал жалости к гансам, как он их называл. Наоборот, все свои и товарищей устремления направлял на максимальный урон врагу. У него получалось, это все видели.
Да, москвич немного белоручка, да, припахивает всех и каждого чуть не каждую минуту, не давая спокойно посидеть. Так ведь к общей пользе, надо признать. И учит, учит, постоянно учит обращению с оружием и всяким хитростям. Правда сегодня уж совсем непотребное заставил творить, даже сейчас смех разбирает на рожи смотреть. Что удумал: наблюдать за врагом даже из кустов опасно, надо лица мазать. Как на колядки, когда ленивые парни не шили морды из шкур, а просто мазали свои рожи сажей. Но хоть всё лицо не надо было, а только полосами. Сказал, что так глаз отказывается узнавать лицо среди листвы, не угадывает знакомое сочетание «глаза-нос-рот». Мудрёно, но нет оснований не верить ученому человеку. Небось в университете учился, за стол посади, вилкой кушать станет.
Кто бы сомневался, что к вечеру вся активность на поле боя была прекращена. Парамонов не стал разделять отряд, на опушку леса выползли все, оставив лошадь за старшую в лагере. Она уже не раз продемонстрировала адекватность и грамотный подход к делу. Эх, её бы искупать, но как-то всё не до того. Председатель сам себе оставил заметочку в голове насчет водных процедур. Для всего отряда, а не только для Дуняши, еще немного, и пахнут будут все одинаково.
Тем временем поле опустело: крестьяне ушли, они похоронили всех красноармейцев. Фашисты заканчивали погрузку трофеев в грузовики. Александру было очень интересно, не останется ли чего на поле. Так интересно, что он велел всем оставаться на месте и быть готовыми прикрыть его огнем, а сам пошел на ту сторону. Естественно лесом, и уж конечно с винтовкой. Оказалось, что в три грузовика просто физически не могло поместиться всё. В две машины они сгрузили своих мертвецов, в другую набилось дофига солдат. И всё, все те кучи оружия, которые лежали на обочине, остались тут. Не бесхозные, а под охраной.
Четыре человека деловито готовились сторожить собранное по полю оружие, страшный урожай военной поры, и не выказывали никаких признаков беспокойства. Вот машины тронулись, вот они уже скрылись в пыли, а у оставшихся прорезалась тяга к хозяйственной деятельности. Как из воздуха откуда-то появились дровишки, продукты, загорелся костерок. Парамонову было очень интересно, как они организуют охрану: поставят классического часового, заныкаются на фишке или просто забьют на процесс по принципу «да кому оно нужно, это железо».
По опыту срочной армейской службы, он помнил, что по ночам ходит часовой вокруг вверенного ему объекта не от хорошей жизни, а чтоб не заснуть. Стоишь? Всё спокойно? А вот ты уже прислонился, а вот ты уже спишь. Стоя или сидя — не важно. Можно и на ходу заснуть, но это надо уже совсем быть измотанным. Хотя это немцы, у них может статься иная физиология или психика. Вдруг эти черти по приказу могут не спать в карауле?
Александр не принимал участия в боевых действиях, раньше не принимал, ему сильно непонятно было читать в книгах или смотреть фильмы про сильно профессиональных спецназовцев, которые могли всю ночь пролежать в засаде или на охране чего-то и не заснуть. Ну как так? Ночь, темнота, ты сидишь или даже лежишь в травке и лупишься в темноту изо всех своих глаз, а ушами сканируешь фон? Два часа, потом еще два часа — и не прикемарил? Не верится.
Что он сейчас мог, так это прикинуть, где расположились фрицы относительно дороги и кучи оружия. Чтоб потом, если общество решит заняться врагами, не плутать в темноте, привлекая к себе ненужное внимание.
Вернувшись к своим, он рассказал диспозицию и предложил не устраивать дискуссию в кустах, а вернуться туда, где оставили лошадь с имуществом, организовать приготовление и приём пищи, а уже потом на сытый желудок решать дело. Колхоз — дело добровольное, подчеркнул он. Никаких приказов, пока не решим, как быть.
— А уж тогда, мужики, не взыщите, исполняйте, как скажу.
— Да не боись, Александр! Нешто не видим, справно у тебя получается нами руководить. Как у казаков принято говорить, люб ты нам. Избрали б тебя атаманом, если бы у нас ватага была. Да, Генка?
— Да, дядь Лёша, с таким председателем и фашист не страшен.
Кто-то удивится, что даже перед смертельной битвой у человека не исчезают базовые желания — поесть, сходить в кусты по нужде, поспать хоть сколько-то. Как это, тут скоро вон чего, а герой сидит в кустах без штанов и удобряет природу продуктами своей жизнедеятельности! Безобразие! С другой стороны, где тут герои? Живые люди, да еще члены общества любителей природы, кому как не им удобрять кусты? А насчет поспать — Парамонов не избегнул книжного шаблона и решил, что напасть будет предпочтительнее часика в четыре утра.
Вариант «не нападать» по какой-то неведомой причине на обсуждение никто не вынес. Все озвученные мысли и желания были об одном — покарать захватчиков, пусть не вообще всех, а до кого дотянутся. Были рассмотрены варианты, когда часовой спит, когда бодрствует, когда его вообще нет. Был предложен вариант, в котором все переодеваются в немецкую форму и идут внаглую к часовому. Одна беда — немецкой формы не было. Да и окрикнуть он мог, а что отвечать в таком разе? По-немецки в компании никто не шпрехает, как назло.
Железный план Парамонова предусматривал порядок действий во всех трех ранее описанных случаях, кроме него был еще один план, сформулированный по-суворовски кратко: действуем по обстановке. Примкнутые к немецким винтовкам штыки намекали на готовность ко всему. Ах да, еще у каждого на поясе висели по две гранаты М-24. То есть, это мы знаем, что М-24, а Парамонов сотоварищи называли сие творение сумрачного тевтонского гения толкушками. У стальных банок гранат для подвески к ремням были предусмотрены специальные крюки, чем и воспользовались наши любители природы. И да, Генка не остался на атасе, не замыкал группу, не сторожил лагерь — он был признан полноценным участником ночного действа.
Часовой был, и он не спал. Развлечением ему служил небольшой костер, который он поддерживал, время от времени подкидывая в него ветки. Встанет, походит туда-сюда, и опять садится к костру. Видимо, вставал он тогда, когда чувствовал, что сон вот-вот одолеет служивого. Какая еще польза от костра? Да никакой! Сумерки подступающего утра он не разгонял, только обозначал место нахождения солдата потенциальному противнику. И противник не преминул этим воспользваться.
Чем человек не зверь? Разве что сниженным слухом и обонянием, да инстинктами, подзабитыми влиянием мозга. Александр крался к часовому не босиком, но в портянках, подмотанных кожаным узким ремешком. Совсем босиком идти он боялся, повредить ступню — это то, чего ему хотелось в самую последнюю очередь. Как снимают часовых, он многажды видел в кино. Одни персонажи перерезали горло ножами, второй рукой прикрыв рот, вторые ухитрялись кинуть ножик прямо в сердце или горло. Нож всегда попадал остриём и входил глубоко в тело, игнорируя одежду, хрящи и ребра. Парамонов так не умел. Лук тоже замечательно подходил для бесшумного устранения часовых, но с луком у общества нарисовалась проблема. Весь лук был уже съеден.
Так вот и вышло, что к врагу Александр подбирался с винтовкой. На полпути к цели он полежал какое-то время, пережидая период активности часового, а потом подгадал момент и оказался в шаге от него, сидящего у костра. Винтовка со штыком в руках крупного мужчины — это страшное оружие. Пусть он скептически высказывался о штыковом бое, пусть сам никогда не ходил в штыковую на врага, но сейчас в ход пошел именно немецкий штык-нож, примкнутый к немецкому «Маузеру». Удар в спину с вложением веса тела пришелся точно под лопатку. Сукно шинели и мундира, хлопок исподнего не защитили, широкое лезвие штыка вошло в плоть до упора. И сразу аккуратно опустить оружие, сразу метнуться к часовому, зажимая рот и руки, чтоб не крикнул от обиды, не лязгнул, не уронил чего тяжелое.
У Парамонова получилось. Вражеский солдат почти не дернулся, отдавая концы. Скорее всего, он умер моментально. Сильные руки душегуба положили его набок, а потом выдернули из тела штык. Товарищи наблюдали разыгравшуюся сцену в свете костра, через минуту они уже неслышно подходили к Парамонову. Пантомима, разыгранная им, дала полный расклад, напоминая обговоренный план «А». в соответствии с ним взрослые окружают лёжку фашистов и бьют их штыками сверху, а Генка контролирует с винтовкой у плеча.
Трое солдат лежали, подстелив под себя плащ-палатки, вместо одеял накрытые шинелями. В сером сумраке они уже были достаточно хорошо видны, чтоб крестьяне и Парамонов могли не сомневаться в своих действиях. Первые удары были нанесены в полной темноте, а потом все трое начали надсадно хекать, выдергивая и погружая штыки во врагов снова и снова. Очень быстро те перестали дергаться, кровь не хлестала из тел, удерживаемая шинелями.
— Хорош! Всё! Да стойте вы уже! — Кричал Александр, наплевав на режим тишины. Если всё обстоит, как задумано и рядом нет другой группы немцев, то опасаться уже некого.
Обтирая винтовку и штык от крови, Александр вспомнил, что напоминает ему свершившееся действо: эпизод с назгулами, окружившими кроватки хоббитов. В фильме «Властелин колец» они тупо изодрали пустые постели, а здесь всё получилось. Как же давно это было: фильм, дом, семья, работа… В другой жизни.
— Генка, с тобой всё в порядке? — Что-то парень завис, глядя на свежие трупы. Надо его отвлечь чем-нибудь хорошим. — Ни расстраивайся, немцев на всех хватит. Сейчас все приводим оружие в рабочий вид, штыки сразу снимаем! Сегодня они нам не понадобятся. Далее, расходимся по сторонам, три минуты на осмотр. Потом собираемся, рассказываем, кто что нашел хорошего. Прежде всего патроны, гранаты…
— А если пулемёт найдем?
— Пулемет? Вот ты фантазер, Геннадий. Ладно, если найдем пулемет, будет твой. Если будут пистолеты-пулемёты — тоже примечаем. Может, из нашего оружия что-то найдется.
Время поджимало не так, чтобы совсем, по прикидкам Парамонова часа три у них было. Но за это время необходимо и затариться всем, что может пригодиться, и подготовить пару сюрпризов, и сбежать отсюда, не оставляя следов. А как это сделать, будучи нагруженными на полную грузоподъемность? Кто знает?
Генка оказался прав. Более, чем прав — он нашел аж три пулемета своей любимой модели. Любимой и единственно знакомой — это были «Максимы» на колесных станках. Ленты к пулеметам в специальных патронных коробках из профилированной жести, патроны в пачках, патроны в ящике. Самое занятное, что ящик был даже не открыт. Если верить маркировке, то в нем было восемьсот восемьдесят патронов. Здорово? А двадцать пять кило веса не хотите?
— Вот что, Генка, раз я обещал, то пулемёт твой. Не ори, не тонешь! — Оборвал Парамонов визг пацана. — Так что беги до телеги и по быстрому веди её сюда. Да смотри, не сам тащи — лошадку впряги. А то знаю я вас торопыг. Как до сладкого дорветесь, ум сразу отключается. Собираешь весь лагерь, чтоб ничего не оставалось — и к нам. Я так понимаю, что-то мы отсюда вывезем. И трупы обходите по кругу. Один из них я заминирую. Вон того, который поцелее.
С этого момента обход стал более вдумчивым. Василий прошерстил немчуру на предмет съестного, Алексей все винтовки складывал в одну кучу, а не три, как было у фашистов, Парамонов выбирал пулемет. Три штуки — это перебор, столько не утащить. Так что он занялся осмотром на предмет повреждений. Вон тот с пробитым кожухом — сразу в сторону, у второго под крышкой какая-то грязь, и сама крышка деформирована. Так что будут пробовать третий как самый нормально выглядящий аппарат. Только Генку дождутся, он божился, что умеет обращаться с этой машинкой. Сам Александр не был уверен, что сможет заставить стрелять этого монстра. Сломает еще…
А пока надо лазить по этим кучкам и искать что-нибудь полезное, вроде самозарядной винтовки, уж со «Светкой» он справится, небось не чужая она ему. И гранат поискать, или еще чего-нибудь взрывающееся. Не одной же гранатой минировать часового.



Глава 10
Время мертвецов

Гранат нашли немного, они были сложены в какую-то брезентовую сумку. Всего две лимонки, а остальное — так нелюбимые Парамоновым РГД-33, в которых надо сначала снимать чеку, взводить ударник, потом «стрелять» им по капсюлю, а затем кидать. Сложно и неинтересно. Все их и пару немецких колотушек положил в ямку, выкопанную им под часовым. Туда же пошла Ф-1, самая стремная, у которой рычаг почти отвалился от колпачка на запале. Александр подозвал мужиков, при них приподнял тело, вертикально расположил под ним лимонку так, чтобы колпачок не смог подлететь вверх, а потом вытащил чеку.
— Всё, товарищи. Больше это тело не могите трогать. А лучше даже мимо не ходите. Пусть его камрады трогают. Как колпачок освободится, так и песенке конец. Заодно все пять гранат, что я в ямку положил, рванут.
— Так ты шесть туда сунул.
— Пять, шесть… особой разницы нет. Очень надеюсь, что гансам мало не покажется.
— А чего ты их то фрицами, то гансами обзываешь?
— Да просто самые распространенные имена. Фриц, Ганс, Франц. Они нас иванами кличут, а мы их — фрицами.
— Иванами, это как разбойничьих старшин при царе?
— Нет, Алексей, просто считается, что это самое частое имя в России. Иванушки мы тут поголовно, так в Европе думают. Ладно, давайте формировать нашу кучку из того, что мы на телегу погрузим. Остальное — в одном месте чтоб лежало.
— Зачем?
— Сожжем всё оружие, какое не увезем. Не нужно его оставлять врагам.
— Так понятно, что не нужно, а оно загорится? Тут же одно железо.
— Не одно, половина в дереве. Плюс смазка. Ой, забыл-забыл! Граждане, а фляга со смазкой не попадалась? А то пулемету много нужно, да и нам оружие надо поддерживать.
— Есть канистра с каким-то маслом. Оно?
— Да наверняка. Немного гору польём, чтоб принялось лучше, остальное заберем. СВТ не попадались?
— Две есть, вон там отложил в сторонку. В телегу пойдут.
— Нет уж, давай-ка я одну сразу посмотрю. Если живая, перевооружусь. Вдруг кто в гости пожалует, вон, светает уже. Сейчас фрицы проснутся, умоются, позавтракают, и сразу к нам. Пара часов в запасе есть, но много не мало, не хочется бегом бежать от немца.
Через час, когда приехал Генка на телеге, началась спешная погрузка. Пулемет он осмотрел, чем-то там полязгал и вынес вердикт — исправный. Парамонов не удовлетворился таким подходом и велел пульнуть коротенькую очередь, буквально на три патрона. Действительно исправный. Да уж, теперь у них есть пулемет и немного патронов. Не сказать, что на один бой, бой таким маленьким отрядом не дашь, но на пару-тройку удачных засад или на одну неудачную хватит. Никто не удивился, что предрассветную мглу огласила еще пара выстрелов, это Александр пристреливал свою новую игрушку. Чего уж там, из пулемета постреляли, можно больше не стесняться. Местные, если они рядом, потом расскажут немцам, что утром снова был короткий бой с пальбой. А если никто не услышал, так и совсем хорошо.
Всякий горючий мусор побросали в общую кучу с неприватизированным оружием, покропили маслом, а потом Парамонов велел и тех истыканных штыками фашистов закинуть сверху. Мол, пусть у их командования болит голова, те это фрицы поджарились, или не те. Мужики помотали головами, покривились, но указание выполнили. Они пока не были готовы к войне без какой-то оглядки на совесть и правила, а вот их председатель уже перестроился. Кадры сгоревшей Хатыни еще в детстве настроили его на такое отношение к фашистам. И даже поступившая много позднее информация, что там отметились в первую очередь «братья-славяне» с Западной Украины, не убавила ненависти к захватчикам. Просто он внес в список нелюдей еще и этих западенцев. Сразу после мадьяр и хорватов.
А на рассвете они ушли, ушли не в свой прошлый лагерь, сначала по дороге в сторону укативших вчера автомобилей, а потом в сторону, найдя просвет в деревьях, оказавшийся заросшей просекой. Телегой правил Генка, получивший практику вождения гужевого транспорта. Взрослые уходили ногами в стороне от следов телеги. То есть не по просеке, а лесом. Понятно, что способ скрыт следы был сомнительным, но хоть какое-то успокоение своих страхов. Да, страхов. Нанести такой поджопник смазанному механизму Германской военной машины и не бояться — это надо быть таким же монстром. А их общество было белым и пушистым по мнению его председателя. На настоящие пехотные подразделения не нападали, кроме одного случая, временную военную администрацию на оккупированной территории не дергали. Даже митингов среди населения не проводили на тему «Вставай, страна огромная».
Утром четверо жителей близлежащей деревни двинулись пешим ходом к полю, испохабленному окопами и воронками, а теперь еще и братской могилой бойцов Красной армии. Их задача была определена немецким офицером, руководящим сбором трофеев. Вот же аккуратные сволочи, даже специальные команды заранее подготовили для сбора имущества, оставшегося на поле боя. В Советском Союзе, небось, таких нет. Да почему заранее, они уж половину Европы захапали, было время и создать подразделения, и порядок обкатать. Так вот, велено было прийти с утра и обеспечить погрузку оружия в пригнанные грузовики. «И чтоб ничего не воровать!» — прикрикнул тогда переводчик. Поди своруй, у них же и часовые при трофейном имуществе остались. А так бы хорошо было сапог набрать да мыла. И винтовки бы не помешали — времена нынче неспокойные.
Так рассуждали между собой крестьяне, пришедшие к выводу, что при любой власти нелегко, всяк норовит селян общипать и обложить поборами. Красные, белые, царь Всероссийский, Советская власть, теперь вот Германская. Их рассуждения были прерваны ружейной стрельбой, беспорядочной и частой. Одни выстрелы доносились глухо и вроде издалека, вторые совсем ясно. «Никак там снова бой! Красная армия вернулась! Тикаем, братцы!» — в несколько голосов консенсус был установлен мгновенно, а потом мужики засеменили в сторону родной деревни. Демонстрировать свою лояльность к оккупационным властям при красных командирах они не подписывались.
Самое удивительное, что никакого боя на том самом месте не велось, некому было драться. Те бойцы, которые присутствовали на том поле, уже отдали все долги. Это рвались патроны в патронных сумках, ящиках, пачках и стволах винтовок. Щедрой рукой Парамонова все излишки боеприпасов были свалены в тот погребальный костер, который нечаянно он организовал для троих заколотых немцев. Самые громкие выстрелы случались, когда детонировали патроны в патронниках брошенных винтовок, в магазинах они рвались потише, а в ящике принялись чуть не разом, так что получился прямо небольшой взрыв, разметавший часть винтовок и отбросивший одно полусгоревшее тело в сторону.
Подъезжающая трофейная команда под руководством обер-фельдфебеля издалека видела черный столб дыма там, куда они ехали. Будучи человеком опытным, командир не стал заранее паниковать, и уж тем более не дал команду покинуть грузовики, рассыпаться цепью или что-то в этом роде. Его опыт подсказывал, что ничего фатального на поле отгремевшего боя произойти не может. Ну разве оставленный караул подпалит ненароком стог сена. Там даже поселений никаких поблизости нет, места совершенно дикие.
Место складирования собранного трофейного имущества встретило отряд смрадом сгоревших тел, палёных тряпок и пепелища. От аккуратных кучек с оружием, оставленных вчера, ничего не осталось. Взамен этого имелась большая гора головешек, их которой торчали стволы безнадежно испорченных винтовок да дымящийся неподалеку обгорелый труп, по которому нельзя было сразу сказать, кому он принадлежал. И никого из встречающих. Ни охранения, ни селян, которым было предписано ждать команду около штабеля с оружием.
Разбежавшиеся по округе подчиненные быстро вернулись с докладом о том, что живых камрадов нигде не обнаружено. Найдено одно тело их сослуживца около дороги и еще два сгоревших костяка среди винтовочных стволов. Помрачневший обер-фельдфебель умел считать до четырех, так что в его голове быстро сложились те два скелета, обгоревший труп и мертвый солдат его взвода. Это был провал. Везти обратно некого и нечего, трофейная команда, не потерявшая во Франции ни одного человека, здесь уже потеряла четверых. А еще он слышал про троих пропавших без вести в соседнем взводе. Чёртова варварская Россия! Воевать не умеют, порядка не знают, нападают на трофейщиков, которые никому ничего плохого не сделали. Вот за что было убивать этих хороших людей? Делали своё дело, пусть недостаточно хорошо, раз их подловили, но ведь никакого вреда никому…
Командир был очень расстроен, а когда подошел к мертвецу, лежащему на спине, расстроился еще больше. Погибший солдат был в расстегнутой шинели, что уже непорядок. Надел шинель — застегни, а не ходи расхристанным. А кроме того по разрезанному мундиру и пятну крови легко было догадаться, что его убили ножом или штыком сзади насквозь. Это какую надо силу иметь, чтоб проткнуть человека как букашку не русским тонким штыком, а настоящим ножом. Или немецким же штык-ножом. А еще увиденное означало, что враг подобрался к стрелку на расстояние руки. Безобразие!



— Эй, вы двое! Аккуратно берите своего камрада, отвезем его в часть. И те скелеты придется тоже забирать, это наши. Знать бы еще, кто из них кем был.
Два бойца без спешки подошли и взяли за руки и ноги своего невезучего сослуживца и приподняли над землей. Раздался тихий щелчок и тут же характерный хлопок. Никто не успел среагировать, это по паспорту запал Кавешникова горит три секунды, а по факту всякое бывает.
Одна из двух машин оказалась серьезно повреждена взрывом неизвестной мины большой мощности, скорее всего противотанковой. Все выжившие уехали в одном грузовике, сложив себе под ноги как целые тела, так и собранные по полю фрагменты своих камрадов. Такая война была им в новинку и не сказать, что эти новости их радовали. Самым старшим оказался гефрайтор-водитель, которому пришлось сначала устно докладывать о случившемся, а потом писать подробный рапорт. Рапорт не привлек внимание, точнее, высшее командование не сочло возможным выделять полноценную роту на прочёсывание местности. А силами пехотного взвода там было нечего делать — леса, непонятные злоумышленники не то из окруженцев, не то из диверсантов. Потому что для загнанных голодных разбитых и морально подавленных окруженцев действия этих бандитов не походили. Уж слишком всё было хорошо организовано. И уничтожение оружия, и минирование тела шуцмана. Явно какие-то профессиональные военные, которые никуда не спешили.
«Профессиональные военные, которые никуда не спешили» удирали, сверкая пятками и копытами, запутывали следы и только что не копали волчьи ямы с кольями на дне от преследователей. Которых не было, но Парамонов об этом не знал. Не знал и не слышал, что его минная ловушка сработала штатно, что все старые немецкие гранаты, в которых он сомневался, тоже взорвались. А кто бы не взорвался на их месте, когда у тебя под бочком выходит из себя такая граната как Ф-1? Любой бы подорвался и летел сломя голову подальше от эпицентра взрыва.
Наконец, он понял, что всё, сил нет не только у лошади, но и у его товарищей. «Привал!» — скомандовал он. Наступило время, когда можно выдохнуть, перемотать портянками и поделиться эмоциями. У мужчин тоже бывают эмоции, просто их не принято демонстрировать.
— Так может это, председатель, — может, нормально встанем на днёвку?
— Ага, с ночёвкой? — Поддержал Алексея Василий. Генка промолчал, он обычно не влезал в разговоры старших, но ёрзал. Ему тоже было что сказать.
— Давайте голосовать за поступившее предложение. Единогласно? Тогда отдышимся, а потом будем искать место для ночёвки. С днёвкой. Мы сегодня ночью сделали хорошее дело.
— Да чего там, дядь Саш, всего-то четверо фрицев задробили!
— Нет, Генка, я тешу себя надеждой, — выдал как типичный москвич председатель, — что мы там больше положили. Если мина сработает, мертвец за собой еще несколько своих потянет. Уже по времени должен был утащить кого-то.
— А местных не могло задеть?
— Местные сами трогать не станут, даже не подойдут к тому месту, уж больно сильно мы там нагадили. Да и свои сначала должны осмотреть, и вообще. Я обратил внимание, они своих дохлых камрадов сами ворочают, нашим не доверяют.
— Не уважаешь ты покойников, Александр.
— Так чего их уважать? Мёртвый немец лучше живого, но не настолько, чтоб я его зауважал. Разве что они все решать самоубиться. Тогда да, тогда я испытаю уважение к их грамотному поступку. Но чего-то я не верю в такой исход, придется нам их давить, своими руками и без помощи со стороны фашистов.
Рядовые члены общества разошлись по сторонам в поисках удобного места для стоянки, Парамонов решил, что в этот раз они встанут как следует и обстоятельно. Особого желания двигаться на восток со всей прытью у него не имелось. Что там ждет? Линия фронта, через которую то ли удастся просочиться, то ли нет. А даже при удачном раскладе что его ждет там? Без документов — это нормально. Но надо хотя бы слова знать подходящие. Примазаться к этим необмундированным и бездокументным мужичкам? Через сколько минут беседы с особистом вылезет правда об обстоятельствах их встречи? А вот еще вопрос: они сразу выложат все замеченные в своём товарище странности или чуть погодя? Что Парамонов может сказать о своей жизни до войны? Из известных фактов — то, что «Волга-Волка» уже снята, а товарищ Сталин стоит у руля нашей дружной страны. А, еще «Кубанские казаки» смотрел в детстве. И «Трактористы» с Крючковым в главной роли. Но кроме танца на вписке в бригаду в голове ничего не осталось.
Вывод какой? Такой, что если его начнут вдумчиво расспрашивать, то сразу признают в нём шпиона или диверсанта. И людям в васильковых фуражках ясно будет одно — он не британский и не японский засланец, а немецко-фашистский. А дальше начнут выпытывать, с какой целью заслан столь сложным способом, что аж десяток фрицев лично покрошил? Слово «выпытывать» — оно напрягает. Так что нечего ему делать по ту сторону линии фронта. К подпольщикам тоже подаваться без мазы, как говорили в девяностые. Эти люди через одного тупо идейные, как ему кажется. В борьбе приказа и здравого смысла всегда победит линия партии. Даже, если она ведет в тупик. Даже, если в никуда.
Этих людей Родина часто посылает на убой без пользы и ума, а они летят и отдают жизни с гордостью. Парамонов так не сможет. Погибнуть с пользой еще туда-сюда, а с гордостью бессмысленно — его такому жизнь не учила. Приказ «Ни шагу назад» еще не издан, наверное. Глупейший приказ, если разобраться. Это как выставить боксера на ринг со связанными ногами. Лишить маневра и выбора. Александр на ринг со связанными ногами выходить отказывается. Он вообще туда не пойдет, если можно выстрелить из зрительного зала. Так вернее, так по уму. А медаль? Медаль за такую победу не вручат, да и не нужна она. Не за медаль воюем, за Родину. Вот бы и она за нас что-нибудь полезное сделала.
Пока он думал думу, планировал, так сказать, его более простые товарищи нашли целых две площадки, подходящих для обустройства лагеря. По их рассказу, никаких особых преимуществ ни одна не давала, так что решено было отправляться на ближнюю. И уже там, пока крестьяне обустраивали добротный шалаш, Генка пристал к председателю с гениальной идеей — устроить пулеметную тачанку.
— Как в Гражданскую! Представляете, Дядя Вася правит, а я за пулеметом. Выскакивам на поле, а враг нас не ожидал! И я ка-ак очередью по ним! А потом мы как поскачем, только нас и видели.
— Видели, — передразнил его Парамонов, — ты такое сам придумал или тоже видел? Даже угадаю, где. В фильме «Чапаев»?
— Ну да. Там же всё взаправу было показано. Так и воевали.
— Ну да. А еще там показано, что Чапаев был неграмотный.
— Да! Он же из крестьян, царизм не давал возможность простому народу учиться. Это все знают.
— Точно! И командиром дивизии поставили неграмотного крестьянина. Дураки ж одни кругом. Неграмотный? Вообще-то, фельдфебель царской армии, георгиевский кавалер, слушатель первого набора академии генштаба Красной армии. Когда командовал дивизией, по фронту перемещался в автомобиле, а не верхом. Это в кино показывали?
— Нет. А вы откуда знаете?
— Поживи с моё. А насчет тачанок — они хороши против больших масс противника на открытой местности да с большой дистанции. Когда по вражескому эскадрону или роте, наступающей цепью выпустил всю ленту, а потом убежал. Перезарядился, и уже в другом месте выскакиваешь на взгорок и опять по скоплению противника — хренак всю ленту! Где ты увидел скопление противника? Кто тебе даст отстреляться по немцам невозбранно?
— И что, совсем никак?
— Только из засады с переменой позиции после пары очередей, только так и не иначе. Застал фашистов на марше, лупанул по ним врасплох, и тут же убегаешь, пока тебя не накрыли.
— Что, так и бегать от врага?
— Так и бегать. Пока весь враг не перемрет. А иначе — вон разбегись и об березу лбом. Толку столько же, но хоть товарищей не подведешь.



Глава 11
Банно-минный день

Одним из плюсов нового места стоянки было наличие ручья и небольшой заводи чуть ниже. Небольшой, но не настолько, чтобы в ней нельзя было искупаться самим и устроить водные процедуры Дуняше. Лошадка с благодарностью воспринимала уход и только волнительно дула ноздрями в такт движениям импровизированной мочалки. Из минусов — здесь были комары. Вернее, они были везде, но здесь их было очень трудно игнорировать. Так что после стирки одежды голяком ходить не решался никто, все переоделись в исподнее, которого у членов общества был теперь изрядный запас.
Весь остаток первого дня в новом лагере ушел на хозяйственные заботы, вроде стирки, помывки, штопки. Василий еще и упряжь взялся починять. Он сказал, что без пригляда однажды наступит такой день, когда лошадь уйдет от телеги прямо вместе с хомутом. Под это дело он, как оказалось набрал всяких ремней и поясов, кожаных и из тесьмы. Брезента тоже было изрядно.
Председатель от безделья даже смастерил из того, брезента, который был потоньше какие-то накидки, назвал их маскировочными. Лохмотья и лохмотья, девок на святках пугать, больше им никакого применения не найти, считали крестьяне. А Генка кричал, что он читал про такие, мол разведчики ходят теперь по лесам в маскхалатах и их никто не может увидеть, словно они в шапках-невидимках. Спорить с ним не стали, тем более что он поддерживал москвича, а у того в военных вопросах авторитет был на недосягаемой высоте. Умеет человек придумать пакость врагу, этого не отнять.
На другой день отдых продолжился. Заключался он в изучении самозарядной винтовки товарища Токарева и пулемета господина Максима. Для крестьян оказалось новостью что пулемет так называется не в честь какого-то нашенского Максимки, а американского изобретателя. Это стало неожиданностью — наш пулемет изобрели американцы? Парамонов обстоятельно обсказал, что американы изобрели что-то ужасное, весящее двести килограммов и возимое парой битюгов. Тогда наши тульские оружейники взяли и переделали того урода в это чудо. Которое и функционировать стало лучше, и весить меньше. Слово «функционировать» мужики пропустили мимо ушей как непонятное и неважное. Зато поняли главное — пулемет всё-таки наш, русский.
Пострелять из него Александр не разрешил, учились теоретически. Дошли даже до его полной разборки с опасностью не собрать потом. Но Генка настаивал — нужно проверить сальники, если их как следует не намотали и не смазали, то пулемета не хватит даже на одну очередь. Когда сальники нашлись, парня все сильно зауважали — знает человек устройство, хорошо учился в своём кружке юных пограничников! Подматывать шнур они не стали, вроде и так нормально лежит в своей канавке. Тем более, что нового асбестового шнура взять негде. Зато наново пропитали его маслом. Вычистили и смазали весь пулемет и собрали его как был. Вроде все части взаимодействуют правильно.
На общем собрании общества было решено, что стрелять из пулемёта Генке не доверят, хлипковат он телом, а там и отдача, и стволом ворочать надо. Будет вторым номером, как в песне про юного пулеметчика.
— Как не знаешь? Генка, ты что, такая песня! — И Парамонов запел:
'Дали парню важную работу
Набивал он ленты к пулемёту
А врагов в степи кругом без счёта
А патронов каждый на счету!'
Он был уверен, что песня еще довоенная, про Гражданскую войну. Парень песню так и не вспомнил, про мужиков даже речи не было. Где они, а где детские песни. Пришлось Александру вспоминать еще пару куплетов про то, как юный герой заменил раненого первого номера и дал жару всяким атаманам.
'Там за рекою, там за голубою,
За синими озёрами, зелёными лесами
Ждут нас тревоги, ждут пути-дороги
И под огнём свою найдём с которой не свернём!'
Генка не успокоился, пока не выучил всю песню, вернее, все три куплета, которые ему спел Парамонов. На большее его памяти не хватило. И неудивительно, что её никто не знал, она была написана к фильму «Армия Трясогузки», который вышел сильно после Великой Отечественной.
Неугомонный Парамонов не успокоился, пока не сшил накидки всем четверым. Изгаляясь, он нарвал лохмотьев из зеленых тряпок разных оттенков, так что надевший это безобразие становился похожим не на бойца, а на какую-то кикимору. В ответ на справедливое замечание он даже обрадовался, мол так и надо, чтоб кикимора или леший.
— Кто лешего видел? Ты видал его в лесу? А ты? Вот и нас никто не увидит. И вообще, мы не бойцы РККА, а любители природы, нам всё можно. И прятаться, и бояться, и бежать, сверкая пятками от фрицев. Главное, потом вернуться и задать им. Или другим, но задать так, чтоб не унесли.
— Так понятно, что нечего из себя героев строить, это ты верно сказал. Подполз как змея, укусил и спрятался. Ты другое скажи: мы немца дальше бить пойдем?
— Дальше не пойдем. Пойдем ближе. — Непонятно ответил москвич. — Зачем нам далеко куда-то тащиться, наверняка где-то в округе кто-то из гансов сидит и ждет, когда мы ему дырку сделаем в мундире. Чтоб он себе Железный Крест на пузо повесил. Это у них вроде ордена. А мы ему деревянный на могилу! Всё у нас будет, просто надо сначала пробежаться по окрестностям, понять кто где чем дышит. Глядишь, чем и поможем Родине. Она, конечно, не заметит, но мы-то будем знать, что сделали что могли.
— И что, никто-никто не узнает, как мы воевали?
— Ну разве что вырастешь, станешь писателем, а потом про нас книжку напишешь. После войны, после школы.
— Я писать не люблю. Кляксы, и за почерк ругают.
— Да? Ну тогда никто-никто, — поддразнил Генку Парамонов.
Вышли на разведку только на третий день вдвоем: Александр и Алексей. В лагере осталось трое, если и кобылу считать. В нескольких километрах от лагеря близ дороги, более наезженной, чем та, по которой они путешествовали вначале, разведчики наткнулись на разбитую кургузую пушку.
— О, полковушка! — Воскликнул Алексей. Видел такие.
Орудие калибра 76 миллиметров на глаз, валялось на боку, причем без передка. И было оно в таком состоянии, что на него точно ни один трофейщик не позарится, разве что цыган, промышляющий сдачей лома. Передок валялся на другой стороне дороги в нескольких метрах от пушки. Было видно, что его чем-то спихнули, чтоб на загораживал проезд. Он-то и заинтересовал Парамонова. Американцы в таких случаях кричат: «Бинго!», а древние греки: «Эврика!» Что нашел председатель, Алексей понял не сразу, а поняв, удивился:
— Ты что, хочешь пушку захапать?
— Нет, только снаряды. И даже не целиком. Очень удачно, что гильзы попались латунные. Тебе бидоны нужны? С капсюлями.
— Ну разве что парочка, вместо ведер воду с ручья носить.
— Давай топор, Лёха! Сейчас мы будем делать бух.
И он начал рубить головы пушечным снарядам. Так смело, что Алексею осталось только спросить классическое:
— А не рванёт?
— Не, не должно. Взрыватели выкручены, гильзы мягкие. Нам эти взрыватели и не нужны, по сути. Мы и так обойдемся. Видишь буквы — ОФ, это значит, осколочно-фугасные.
— Звучит опасно.
— Ага, а еще тяжелые заразы. Килограмм по шесть каждая дура. Ладно, одну гильзу почти отрубил, тебе пойдет. А сам целый снаряд возьму. В лагере разберем.
А потом они пошли назад, неся за спиной в сидорах по орудийному снаряду. То есть, сначала как знатные хомяки перетащили подальше и прикопали все двадцать два найденных снаряда. И уже дома, то есть в лагере дошла очередь до объяснений, инструктажа и опыта по вытапливанию тола, тротила или тринитротолуола из стальных головок.
— Вы, главное, ничего не бойтесь. Тол — это такая полезная штука, что сам по себе ни за что не взорвется. Зато если уговорить его, ох это веселый парень! Стучи по нему, в костер кидай — будет себе гореть жарким пламенем без всякой попытки взрыва. Только специальный взрыватель, как в нашей любимой гранате Ф-1, как родной от этого снаряда.
— И много там его, этого тола?
— Как по мне, так не очень. Но в десять раз больше, чем в гранате. Так что, если бахнет, так бахнет. — И на этой фразе ударил штыком в самую середку снаряда. Все невольно зажмурились, а он пояснил, — Это чтобы тол мог вытекать из головки.
Нормальное ведро у них было, вот в него Парамонов и положил сначала деревянный чурбачок, потом стоя головку снаряда, а потом залил ведро водой. Само ведро было повешено над огнем. Всем было боязно, но председателю привыкли доверять. Сказал, неопасно, значит нечего бояться. Через час снаряд подняли клещами их подстроганных палок и попытались вылить начинку. Она не вылилась. Так что воду в ведре долили и продолжили греть. Еще через вас по американским часам москвича снаряд снова потащили переливать в специально приготовленный ящичек, выложенный бумагой, чтоб не утекало в щели. О чудо, из головки полилась густая жидкость желтоватого цвета, как расплавленное масло. Почти не промахнулись, мимо пролилась самая малость.
— Вот так, граждане, сейчас тол застынет, останется проковырять отверстие для запала — и у нас будет мощная мина. Здорово же?
— И что, она взорвется?
— Когда захотим! Главное, чтоб мы при этом были подальше.
— А мост она взорвать может?
— Смотря какой. Если в правильном месте поставить — да.
— А танк⁉
— И танк. Но надо уговорить его, чтоб он наехал на мину и привел в действие взрыватель.
— А если бечевку протянуть и дернуть за неё? — Генка уже видел себя истребителем танков.
— Я даже не знаю, какой длины должен быть шнурок, чтоб тебя не зацепил взрывом. Получится из тебя тогда одноразовый истребитель танков. Нам такой не подходит. Ты нам живой нужен. Правда, мужики?
— А и правда. — Засмеялся Василь и повернулся к Алексею, — Давай второй снаряд варить, кашевар ты наш.
Парамонов не имел конкретных планов на тротиловые заряды, которые он взялся мастерить. Он помнил эту технологию из детства, из книг о партизанах времен далекой войны, которыми зачитывался тогда. «Ага, очень далекая война!» — скривился от своих мыслей Александр.
— Чего, зуб разболелся?
— Да нет, думаю теперь, кому эту мину всучить. Очень похвастаться охота.
Следующий снаряд у «кашевара» был готов через те же два часа. К тому времени застывший кирпичик тола выковыряли из ящичка и завернули в бумагу как следует, а потом завязали шнурком на манер подарка. Бумаги насобирали с запасом. Планировали её использовать на подтирку, но как на грех почти вся она оказалась вощеная и не подходила для основного дела.
На следующий день в разведку Александр взял Генку. И не столько из-за его нытья, а чтоб приучить парня к войне. Сидя в лагере, нужных навыков не наработаешь. Если не считать нужным навыком выплавку тола и изготовление мин. Как было уговорено, на разведку все ходили с самозарядными винтовками, в условиях малой группы важно иметь возможность стрелять быстро и много. Порой даже не менее важно, чем стрелять метко. Кстати, и пострелять тоже мужчины собирались на этом выходе. Было решено, что раз лагерем встали крепко, незачем привлекать к нему внимание звуками стрельбы. Хочется пошмалять — иди подальше, там и лупи. Патронов сейчас изрядно, не очень и жалко их теперь.
Забавно они выглядели в своих маскировочных накидках и с раскрашенными сажей лицами. Да и пусть, лишь бы толк был. Парамонов верил не столько или не только умным статьям, прочитанным в своё время, но и своим глазам. А они ему говорили — нормально работает маскировка. Они шли, широко растянувшись по фронту, и не раз Александру приходилось вглядываться в поросль, чтоб вычленить своего напарника. Генка чуть ли не растворялся в листве, когда замирал на месте. Однажды парень ослушался начальника и почти подбежал к нему:
— Дядь Саш! Работает маскировка! Вас почти не видно в лесу!
— Тебя тоже, когда не кричишь.
— Так нет никого.
— Нет никого или никого не видно? У гансов тоже есть такие накидки, имей в виду. А вдруг они именно сейчас ищут нас таких умных, которые им жизнь изрядно попортили?
— Слушаюсь, дядя Саша, действую по плану!
Эх, как хотелось пацану изображать из себя солдата, бывалого, обстрелянного (каковым он и являлся), всего из себя бравого и грозного. Но взрослые не разрешали к его немалому разочарованию и расстройству. Мы гражданские, повторяли они, штатские люди. У нас всё не по уставу, а по уму. НУ как так можно? Сами в сапогах и с винтовками, а строят из себя гражданских. Особенно председатель «общества любителей природы». Да диверсант он, а никакой не председатель, ясно же! То в минно-взрывном деле класс показывает, то на немцев набрасывается как коршун на кур, то придумки всяческие устраивает. И всё с шуточками, мол не знаю, как правильно, делаю, как хочется. И пулемет мне незнаком, и фашистскую винтовку впервые вижу.
Размышления Генки прервала поднятая рука москвича, как его иногда зовут мужики. Это означает — внимание! Потом махнул ладонью, указывая направление, куда надо смотреть. А там просвет в листве и ветер в ветвях. Значит, опушка. Значит, ползком или в полуприседе надо двигаться. А что на поляне? А на поляне наши! Не орать, сам себе напомнил Генка. Не делать резких движений. Как говорил дядя Саша, пока ты неподвижен и в камуфляже — ты невидим. Иностранным словом камуфляж он иногда называл эти самодельные накидки. И мазня на роже тоже камуфляж. Короче, это всё маскировка, если русским языком выражаться. Когда Генка однажды спросил, зачем нерусские слова использовать, председатель хмыкнул и сказал, что маскировка английское слово. Что у нас чуть не половина слов заимствована у других народов. Как пулемет — украли и переделали себе ан пользу. Ну и пусть.
А за пеленой веток тем временем вырисовывалась картина: трое немецких солдат выводили из леса на дорогу троих же наших. Причем были наши все без оружия и с поднятыми руками. И если присмотреться, один из них был из комсостава, а второй — вообще баба. Просто в шинели и пилотке. Судя по поведению немцев, никакой опасности пленные не представляли. Как же так? Почему краском сдался? Сильно ранен? Так идет нормально, не качается. И где их оружие? Вот Генка не военный, а у него винтовка. И хрен он её бросит, если только дядя Саша не прикажет сесть за пулемет.



Немцы тем временем вывели наших бойцов на дорогу. Генка оглянулся на старшего, мол что делать? Тот ответил также молча, жестами. Ткнул пальцем в сторону людей, потом показал один палец, и тем же пальцем в Генку. Второй жест — показал два пальца, и ткнул в себя. Чего тут думать! Первого снимает Генка, он и стреляет первым. Двух других валит дядя Саша, а Генка, если попадет с первого раза в своего ганса, ему помогает добирать врагов.
«Я первый стреляю, первый немец мой, — шептал сам себе юноша, целясь в того солдата, который шел впереди всех с винтовкой в одной руке и каской в другой. — Жарко тебе, вон даже рукава закатал. Ну сейчас остынешь» Он совместил мушку в прорези винтовки с головой противника. Ясно, что председатель велел целить всегда в корпус, но тут расстояние плёвое, небось не заругает. Выстрел лягнул в плечо, чуть опустить ствол, как учили, убедиться, что цель поражена! Не медля, перенос точки прицеливания на следующего. Два выстрела слились в один, кто попал, неважно — главное немец упал кулем. А третий враг уже вскинул своё оружие и поворачивается на звук. Еще выстрел — это дядя Саша влупил точно в цель!
Теперь, как учили, короткий осмотр поля боя, и смена позиции. Снова осмотр, уже подольше. Машут руками горе-вояки, показывают, что больше никого из фашистов рядом нет. Можно выходить? Нет! Надо установить контакт с напарником и получить дальнейшее указание! Вон он, между деревьев ему машет, чтоб оставался в кустах и наблюдал. Сам снимает накидку, вытирает ею лицо. Председатель не спешит выходить, снял сидор, запихнул лишнюю одежду в него, теперь выходит. Стоп! Все это время Генка должен был наблюдать за полем боя, а не за дядей Сашей! Блин, забыл.



Глава 12
Допросы

А больше он ничего не забыл? Дозарядиться! Точно! Дядя Саша несколько раз говорил, как закончился огневой контакт, и у тебя неполный магазин, то надо его добивать патронами. Вот прямо сейчас и… Нет, нельзя! Кто-то из напарников должен страховать в этот момент. Генка понял, что сейчас его задача — контролировать всех. Да, ему так и объясняли, что только члены твоей группы вне подозрения, незнакомые могут в любой момент проявить агрессию. Ну как такое может быть? А вот может — сказал дядя Саша, а дядя Лёша хмыкнул подтверждающе. Раз краском может выйти к немцам сдаваться, то вообще чего угодно можно ожидать от людей.
К троим пленным, похоже, что к бывшим пленным, из леса вышел один человек. Это был крупный гладко выбритый мужчина в пиджаке, како-то фуфайке, солдатских штанах и кирзовых сапогах с картузом на голове. На уровне груди он держал винтовку, не по-уставному, а как охотничье ружьё. Весь его невоенный вид перечеркивался только что произошедшей перестрелкой. А потом этот человек сделал то, что от него никто не ожидал: он подошел в первую очередь не к освобожденным советским людям, а к немецким солдатам. Около первого он ухмыльнулся, а подойдя к двум другим, опустил ствол и два раза выстрелил в них, видимо, не будучи уверенным, что они мертвы. Самозарядная винтовка в его руках смотрелась легкой как игрушечная.
Первой отмерла женщина:
— Вы что делаете! Как вы посмели!
— Что я посмел? — Человек сделал два шага назад, вероятно, чтоб держать в зоне видимости всех троих освобожденных.
— Вы добили раненых!
— Верно, я добил раненых. И что?
— В раненых нельзя стрелять, они требуют лечения.
— Вот видите, требуют. Эти уже ничего не требуют. И вообще, чего разоралась, баба⁈ — Со спокойного голоса он резко перешел на крик. — Ты кто вообще?
— Я врач.
— Ну вот, а я думал, ты советский человек.
— Одно не отменяет второго.
— Определись, женщина, кто ты в первую очередь, врач или гражданин своей страны. Ты готова сотрудничать с врагом, убивающим твоих родных?
— Но как же, раненые требуют помощи.
— Раненый враг требует контрольного выстрела. Иначе он встанет на ноги и продолжит убивать. Верно, товарищ военный?
Товарищ военный оторвал взгляд от убитых немцев, глянул на этого мужика в иностранных часах, выползших из-под обреза рукава и сделал шаг к ближайшему убитому, явно желая подобрать оружие.
— Стоять! Шаг назад, военный! Стоим спокойно, меня не нервируем.
Люди посмотрели на штатского непонимающе. Вот вроде он только что их освободил, а уже поводит стволом винтовки в их сторону. И из леса никто не выходит, стреляло несколько человек, это было слышно. Почему больше никто не вышел?
— Граждане бывшие пленные, никуда не тянемся, не разбегаемся, сохраняем благоразумие.
— Вы партизаны? Кто старший? Командира ко мне! — Командир опомнился и взял командный тон.
— Ты кто, дядя? — Голос этого, с винтовкой, стал прямо медовый.
— Перед тобой не дядя, а лейтенант Красной армии! Докладывай, сколько вас, кто старший!
— Во врет, а! Какой ты лейтенант, где петлички? И шеврона нет, смотрю.
— Спорол, перед тем как попасть в плен. Вы должны…
— Мы тебе ничего не должны. Дурачок какой, право слово. Петлички спорол, а фуражку и портупею оставил. Чего-то ты паря, врешь.
— Дамочка, кто вы такая, может с вами проще разобраться будет.
— Я не дамочка. Я врач, работала в гарнизонной больнице. Когда подошли немцы, пыталась прорваться вместе с нашими бойцами, как оказалось, из окружения. Так вышло, что группа была рассеяна, в лесу окончательно потерялась.
— Хорошо излагаете. А кто у нас муж?
— Командир батареи. Был. Погиб под обстрелом.
— Этих двух знаете?
— С бойцом вместе шли от города, фамилию не знаю. Товарищ лейтенант присоединился к нам вчера.
— Понятно. А сегодня вы добегались.
— Кто вам дал право допрашивать людей⁈ Ведите нас всех к командиру своего отряда, не теряйте время.
— К какому командиру? У нас не военная организация. Так что ваше мнение и попытки что-то там приказывать — мимо кассы. А право выпытывать мне дала винтовка. У вас оружия нет, у меня есть — мои права выше ваших. Ладненько, вот ты малохольный, — мужик кивнул солдату, — подбери винтовки, вешай на плечо. Сейчас пойдем, покормить вас надо, ежели по-хорошему.
Вся компания вслед за своим провожатым шла по лесу, причем незнакомец явно давал понять, что лейтенанту не следует подходить к бойцу. Иногда в стороне слышались звуки, будто ко-то шел через лес параллельно с ними. Впрочем, это и так понятно, не доверяют партизаны или такие же окруженцы своим новым знакомым.
За километр до стоянки, на которую Парамонов вел нежданчиков, он махнул рукой на секунду проявившемуся Генке, обозначая необходимость бежать вперед и предупредить остальных о неожиданных гостях. Тот унесся аки призрак, парень явно чувствует себя в лесу его частью. К тому времени, когда все четверо вышли к лагерю, их уже ждали. Генка просто отдыхал, он накрутил петель по лесу вокруг процессии, чтоб его не было видно, да еще и в конце бегом бежал. А крестьяне, получившие информацию, держали оружие под рукой.
Парамонов был доволен таким подходом, он не раз всех своих предупреждал, что люди могут встречаться разные, не следует сразу и безоглядно обниматься с каждым советским человеком. Даже советские бывают разные, а уж просто похожих затаившихся полно на каждом шагу. А еще вражеские диверсанты. Для общего развития он поведал и про немецкий восьмисотый особый полк «Бранденбург», собранный из отборных русскоговорящих немцев, детей белогвардейцев, перебежчиков из СССР, всяких националистов с хорошим знанием русского языка. Запугал и настропалил, мол кто сейчас тут только не ходит. Сам Парамонов не сильно был уверен в пересказываемой им истории, но нагнать жути любил. Чтоб не зевали и мух ртом не ловили.
Лейтенант не сильно возмущался такими обстоятельствами. Попробовал прогнуть, не получилось — и не надо. Он вообще показался Парамонову очень уравновешенным человеком. некую долю недоумения проявил только однажды, когда Александр добивал фашистов у дороги. Впрочем, тогда и врачиха проявила некую долю истерики. Не очень тут народ привычный к добиванию, фильмов не насмотрелись тематических, где каждый второй умирающий враг стреляет в спину главному герою. Так что в будущем всякий знает: не хочешь быть погибшим героем — не подставляй спину и производи контроль. А еще лучше в таких случаях и съемочную бригаду добить, чтоб свидетелей подвига не было.
Их лагерь за три дня стал настолько обжитым, что рядом с шалашом появился даже стол. «Нормальный» стол из крышки от патронного ящика на одной ноге был весьма устойчив вопреки представлениям о шаткости такой схемы. Такой ронять устанешь, ведь нога еще позавчера была молоденьким деревом, росшим на пятачке. Теперь его ветки прикрывают шалаш, ствол пошел на лавки, а пень служит основанием, вернее ногой. И да, лавочки по сторонам стола имелись. Кривые, на двух вбитых в землю ногах, но лавочки. Стол попеременно становился то обеденным, для чистки и ремонта оружия. А сейчас он стал столом для ведения допросов.
Перед допросом гостей покормили в лучших традициях сказок про бабу-Ягу. Заодно председатель общества раздал кое-какие указания своим товарищам. Так что, когда после приёма пищи он обратился к Генке с приказом бежать к командиру отряда с сообщением, что у них пополнение, Генка не стал чевокать и таращить глаза, а коротко кивнул и растворился в кустах, подхватив винтовку.
Из гостей никто не удивился такому повороту. Мол, говори хоть десять раз, что вы не военные, а всяк видит серьезный отряд с серьёзной дисциплиной. Опять же никто не против попасть в солидную организацию, где скажут, что делать и дадут поесть, а то и не один раз в день.
— Вот что, дорогие мои, такой подарок как два бойца и медик я мимо наших рук не пропущу. Но и принимать всех подряд под своё командование наш командир не станет.
— В каком он звании?
— Пока не важно, товарищ неподтвержденный лейтенант. А начнем мы нашу беседу с этой милой женщины.
— Я не милая женщина, я врач и вдова командира РККА.
— Тем не менее, вы остаётесь женщиной со всеми вытекающими оттуда последствиями. Давайте снова присядем вон за то столик, — и Александр сделал паузу, выбирая свободный, впрочем, одновременно единственный стол, — вон там нам будет удобно. А все остальные пока могут… Могут постоять в сторонке или полежать на травке. Чай ноги не казенные. Или у военнослужащих всё-таки казенные?
Беседа не была сильно долгой. Непонятный мужик, то смахивающий на особиста, то превращающийся в трамвайного грубияна, интересовался происхождением, городами проживания, последним местом службы или работы, специализацией её как врача. На слове «специализация» он не споткнулся.
Потом по той же схеме, но короче, он опросил молоденького бойца, который знал очень немного и не сильно интересовался происходящим. За него думали командиры, он и дальше надеялся, что перейдет в следующие руки как слегка подержанный автомобиль. А там его опять заправят, проведут техобслуживание и примутся на нем ездить по своим надобностям.
Лейтенант остался на десерт. Да, широкомордый тип так и выразился: «на десерт». Было ясно, что он понимает, что такое десерт и не раз эти десерты кушал.
— Так что, молодой человек, вы уже покажете своё офицерское удостоверение или будете дальше ваньку валять?
— Да, я его сохранил, смотрите. — И из недр гимнастёрки на свет вылезло, а потом легло на стол слегка потертое удостоверение личности начальствующего состава РККА.
— С вашего позволения полистаю, — и Парамонов взял его в руки ничуть не дожидаясь этого самого разрешения хоть в какой-то форме.



Кое-что ему не нравилось, примерно всё. И такое спокойное отношение лейтенанта к хамскому поведению штатского, и ожидание, написанное на уверенном лице военного. И само уверенное лицо, словно у мастера спорта, который сел играть в шахматы с второразрядником. А еще свежая форма, а еще споротые петлицы при сбереженном удостоверении. Что там писали про скрепку, ржавая должна быть? Да хрен знает, вроде не ржавая. Ставить к стенке человека из-за одной скрепки? Так у них нет каменной стены, а расстреливать возле шалаша так себе идея. Шалаш этого не перенесёт.
— Ауффштейн, шайзе! — Парамонов гаркнул со всей ненавистью, приподнявшись над столом.
Лейтенант вскочил, но тут же сообразил, что что-то не то и сделал движение… Движение было прервано поленом, опущенным на его голову Василием. Удар получился смазанным, но военному хватило, чтоб погрузиться в нокаут.
— Снимай с него гимнастерку, пока в отключке, потом сразу вяжи руки, Василь! Алексей — держи ему ноги! Эти на мне.
Сам Парамонов взял под контроль двух оставшихся в сознании гостей. Впрочем, гости не выказывали желания пободаться, у них даже дар речи временно пропал.
— Смотри ты, по лесам неделю ходит, а исподнее свежее! — По ходу дела начал комментировать Василий.
— Да у него и щетина не сильно густая. — Добавил Алексей.
— Щетина, она у каждого по-разному растёт. Южными людьми вон за два дня уже можно сапоги как щеткой чистить. Можно промахнуться. А исподнее недельное завсегда дух выдаёт. А уж кто месяц не снимает, то там и вошки уже заводятся.
— Вши сами не заводятся, нужен носитель, — вступила в полемику врачиха. — Вы что, его подозреваете? Думаете, немецкий диверсант?
— Разведчик или диверсант, как ни назови, а не наш человек. Сейчас вас свяжем, сударыня, а потом с ним будем дальше беседовать. — Продолжил запугивание Парамонов.
— Не надо меня связывать! Меня вы в чем подозреваете⁈ Я не знала, я не с ним.
— Я подозреваю вас в излишнем гуманизме, вредном на войне. Знаете такое слово «гуманизм»?
— Знаю, представьте себе.
— Так вот забудьте. К врагу никакого гуманизма.
— Так нельзя, вы командир Красной армии или другое уполномоченное лицо, вы не имеете права нарушать социалистическую законность.
— Я сугубо штатский человек. А мы с вами находимся на территории, выпавшей из юрисдикции Советского Союза. Нет сейчас здесь органов, поддерживающих законность. Зато полно тех, кто насаждает террор и беззаконие. А вообще, выбирайте тогда сами из двух вариантов: мы его расстреливаем сразу или допрашиваем с применением методов физического воздействия. И по итогам допроса принимаем меры по закону военного времени. Подсказываю: тюрьмы не будет.
По растерявшемуся рассыпавшемуся лицу женщины было видно, насколько она не готова решать чужую судьбу. Ей было привычнее лечить кого угодно, не думая о последствиях своих деяний, поддавшись чувству ложного сострадания.
— Что, тяжело? А спросите вот этих уважаемых мужчин, тяжело ли им было убивать фашистов, не разобравшись в их вине? Да, вполне возможно, что те милейшие немцы еще никого в своей жизни не убили. Вероятно, они бы и потом никого бы не стали убивать. Просто водители, трофейщики, ездовые. Алексей, совесть не мучает?
— Нет, не мучает. Я их на нашу землю не звал.
— Вот видите, Ольга Ивановна, их совесть не мучает. Они Родину защищают. А у вас совесть. — Парамонов впервые назвал женщину по имени, тем самым давая всем понять, что с этого момента она для него свой советский человек, а может даже человек вообще. Не всех он теперь относил к людям. Принадлежность к виду хомо сапиенс еще не означает, что ты человек.
— Меня так учили.
— Меня тоже учили кушать ножом и вилкой. — На этих словах мужики переглянулись, мол мы знали! — А здесь я кушаю то ложкой, снятой с убитого, то даже руками. Гибче надо быть, тогда выживешь. И стране тогда польза будет. Так что, допрос или казнь?
— Допрос!
— Вас связывать?
— Нет!
— Ваня, а ты как? — Парамонов посмотрел на бойца, который менее всего желал, чтоб о нем вспомнили. Ему было страшно, как тогда под бомбежкой, как потом под обстрелом, как всегда на войне.
— Я, как скажут.
— Вот! Идеальный боец! Такому не будут рады в обществе любителей природы, но и гнать неудобно как-то. Генка, выходи уже! Молодец, я тебя даже не увидел ни разу!
Из леса вышел щуплый человек, больше похожий на лесное чудище. Черные пятна на лице, какие-то зеленые лохмотья заставляли сомневаться в его сущности. А потом он снял накидку, умылся и сразу стал тем пареньком, которого старший услал к командиру отряда.
— Уже сбегал? Всё нормально?
— Сбегал, дядь Саш! Всё в порядке.
Допрос Александр проводил в сторонке от лагеря. Не хотел лишних глаз, лишних ушей, и вообще, крики допрашиваемого могут повредить нестойкую психику. Раздетый до белья лейтенант не порадовал никакими хитрыми лоскутами в своей одежде, не было на нем и татуировок с эмблемами «СС» или «Бранденбурга». Парамонов не представлял, как они выглядят, но был уверен, что узнает. Краскому приличествует не всякая наколка. «Миша» или «Маша», набитые по юному делу, еще туда-сюда, а вот воровские или всякие черепа, орлы и свастики уже не канают. Увы, наколок не было. Может, ошибся?
— Нет, Александр, не ошибся ты.
— Я что, вслух думаю? Или ты мысли читаешь как ведунья?
— Только что вслух сказал. Не ошибся. — Повторил Алексей. — Мен этот гад с самого начала не понравился. У него взгляд как у тебя. Оценивающий такой, аж противно.
— Ну спасибо за правду.
— Как есть. А когда ты его на понт взял, попросил офицерское удостоверение, меня аж вывернуло. А он ничего, полез доставать. Где он у нас офицеров нашел, падла⁈
— Так понятно, что из недобитков или из немцев. У них только офицерьё и есть. А когда ты заорал по-немецки, как он подскочил! Что ты сказал-то, Александр?
— Велел ему встать и свиньёй обозвал. Практически, это единственное, что знаю. Ну еще «руки вверх», «стоять», «назад». Напугать могу, а допросить — хрена два.
— Подействовало, вон он как подскочил.
— Может, просто от страха? Тебе так заорать, Алексей, ты бы не подпрыгнул? — Засмеялся Василь.
— От страха я бы за лавку держатся или под стол полез. А он по привычке выполнил команду.
— Ладно, мужики, что сделано, то сделано. Наш пациент уже очнулся, постараемся его разговорить. Эй, лейтенант, ты готов отвечать на мои вопросы честно, или сначала тебя отделать как следует?



Глава 13
Калинов мост

Вот тоже непонятно, думал про себя Парамонов, закрепляя обрабатываемую деталь, то есть допрашиваемого в станке, чего они все непременно командирами притворяются? И в книжках про войну, и сейчас вот. Боец Красной армии не имеет никаких документов, пойди его проверь, их тысячи всяких винтиков в машине войны. Без клейм и номеров. Но нет, всяк диверсант коленчатым валом норовит обозваться! Или так легче свои коварные планы осуществлять? Вот у этого какие планы, у кого спросить? И Парамонов засмеялся уже вслух. Нехорошо засмеялся, «лейтенанту» этот смех не понравился.
Станок представлял из себя ствол осинки, нетолстый и несолидный. Такой шашкой не перерубишь, но и плашек на крышу из него не наколоть. А зафиксировать тело, примотанное практически по всей длине — в самый раз. а еще этот стволик мог качаться как качели вместе с примотанным телом на подложенном куске бревнышка.
— Ты чего⁈ Развяжите меня! Как вы смеете так обращаться с командиром!
— Еще скажи, с офицером. Ты ведь офицер?
— Какой, чёрту, офицер? Я командир РККА и разговаривать буду только со старшим по званию. Позовите командира отряда, я отказываюсь с вами разговаривать. А там посмотрим, кто офицер, а кто пойдет под трибунал.
— Какая незадача, — улыбнулся Парамонов, чисто так улыбнулся, по-доброму. Его товарищей аж пробрало от такого несоответствия. — Нет у нас командира. И отряда нет тоже. Всех ты уже видел. Сейчас мы тебя будем пытать, а потом казним. Ты будешь запираться, врать, мы снова будем тебя пытать. И так до того момента, пока не сломаем. Потом ты всё расскажешь, и умрешь. Как тебе такой расклад?
— А есть другие?
— Нет. То есть был вариант развития событий, когда ты нам сразу всё рассказываешь, и умираешь, но он тебе не подходит. Знаешь, почему?
— Почему? — И Парамонов для себя определил, что это уже начало диалога, когда собеседник произносить ожидаемые вопросы.
— А ты пока не веришь, что всё закончилось. Ты думаешь, что так не может быть, тупые коммуняки не могут обыграть умного тебя. Ты решил попритворяться, думая, что тебя берут на испуг. И тут две ошибки. Мы не коммунисты, не красноармейцы, мы штатские люди. Нам незнакомо понятие чести и доблести. Какая доблесть в сборе урожая? А еще мы не пугаем тебя. Просто ты уже взвешен, посчитан и признан негодным. «Мене, мене, текел, упарсин»
А вот тут допрашиваемого пробрало. Он узнал цитату из библии и понял её смысл без подсказки этого мясника.
— Ты же сам один из нас! Что ты забыл рядом с этим быдлом! Они попользуются тобой и выкинут! Сомнут, растопчут и выкинут! Как поступили с нашими родителями! — Кричал он, лежа на осине.
— Ты пошел к немцам. Разве не то же самое они собирались сделать с тобой?
— Зато я мог бы отмстить им! Вам.
— Всё-таки, месть. Понятно. Но я собирался услышать другое. Макайте.
По его команде Василий отпустил свой конец лесины, и сын белогвардейского недобитка, как его определили присутствующие, головой и грудью погрузился в воду. Где-то полминуты он провел в таком состоянии, пуская пузыри, а потом возвращен в воздушный океан по жесту Парамонова.
— Нет, братцы, я так не могу. Как хотите, а лучше давайте его расстреляем, и дело с концом!
— И то верно, председатель. Чего мы, звери дикие что ли! — Начали кивать головами мужики. — Признался человек во всём, так пусть умрет по-божески.
Василий и Алексей споро и с явной готовностью оттащили бревнышко от воды, а их жертва пыталась напоследок надышаться таким вкусным лесным воздухом. Но долго у него это делать не получилось, мокрого и со связанными руками перевертыша отвели подальше в лес. У одного в руках пленный, у второго лопата и винтовка. Мужики вернулись примерно через час после того, как грохнул одинокий выстрел.
А Парамонов рассказывал троим своим подопечным, в чем сознался фальшивый лейтенант, которого никто не пытал, потому как нет нужды знать больше, чем тот уже сказал. Подопечные… А как еще назвать этих людей? Женщина, она хоть и врач, а женщина с образованием, городская да к тому же еще с гуманистическими тараканами в голове. Молоденький боец, он как бы не беспомощнее Генке в своей покорности к жизни и надежде на кого-то умного. А Генка, о да, обстрелянный боец и в лесу скоро как рыба в воде будет. Но пацан пацаном, много ли ума у пятнадцатилетнего юноши?
Кто читал «Молодую гвардию», тот потом осознал, что толком ребята так ничего и не сделали для освобождения родного города. Стали маяком, мерилом комсомольской морали — это да. А с военной точки зрения — ноль. Лучше бы нашли канал связи и снабжали информацией Большую землю. Очень хотелось надеяться Александру, что его юный помощник впитает хотя бы часть даже не военной науки, а правильного подхода к решению задач. Военной наукой в голове Парамонова не пахло, если говорить честно. Только мысли про то, как поступать в конкретной обстановке. Смешно, но от даже стратегических целей себе и обществу не ставил. Не верил в перспективы. Месяц пробегают, уконтропупят с роту немцев — уже здорово!
Ближе к вечеру Парамонов с Василием отправились на разведку по второму разу, из-за пленных в прошлый раз ничего путного выяснить не удалось. Задача: найти расслабленное подразделение врага численностью до взвода, прикинуть возможные пакости. Если найдется эксплуатируемый для переброски резервов мост — подумать над его уничтожением, благо взрывчатку имеют.
Даже вариант самого подрыва был придуман и признан рабочим. Парамонов решил, что правильнее всего закладывать заряд не под опору, а посередине самого длинного пролета, если мост деревянный. А если он капитальный каменный, то не дергаться вообще, там полкило взрывчатки не помогут. Под деревянным мостом он планировал привязать мину с взрывателем от ручной гранаты, а поводок от кольца привязать к ветке или коряге. Если такую преграду увидят проезжающие, то самым естественным желанием будет скинуть в реку или сдвинуть её на край полотна. А тогда пишите письма! Полкило тротила — это сила! Хоть одна машина, а кувыркнется в речку вместе с пролётом.
Почти пустые вещмешки, одну толовую шашку за груз считать нельзя, самозарядные винтовки, маскировочные накидки поверх гражданской одежды — вот и вся специальная экипировка истребителей вражеской силы. Почему Парамонов взял Василия? А почему бы нет? У него три проверенных бойца, любой в лесу не чужой. Алексей охотник, но Василя тоже надо натаскивать на разведку и диверсии, чем он сейчас и занимается. Штыки к «Светкам» неожиданно понравились Александру, чуть длиннее немецких и при этом легче, они были полноразмерными кинжалами и заняли своё место на поясах разведчиков. Парамонов уже убедился, какой страшный удар можно нанести штыком, примкнутым к винтовке. Не сравнить с ударом с одной руки.
Через два часа, уже в сумерках они наткнулись на мост. Небольшая речушка с топкими берегами была серьезным препятствием для всех, кто привык путешествовать на колесах или гусеницах. И по состоянию покрытия примыкающей дороги, состоящего из пыли и следов, было видно — пользуются мостом. А кто в такое время может кататься тут? Явно не колхозники, для которых автомобиль всё еще предмет непозволительной роскоши. Вернее даже не так, для них грузовик есть персонаж из фильмов про всё хорошее. Фильмов, которые они видят раз в год, и то не все, а только те, кто приезжает в город. И кто ухитрится купить билет в храм культуры — кинотеатр.
— Ну что, Василий, попробуем нашу задумку?
— Так понятно, что надо спробовать! Даже если просто взорвем, то и так вред учиним. А ежели с гансами, то хай мрут со всем нашим коханьем.
— Тогда на тебе контроль местности, отходи вон в те кусты и наблюдай за подходами. Я полезу под мост. Крякать умеешь?
— Как утка? Смогу. Или давай селезнем, утки пока на гнезде сидят, незачем им голос подавать.
— Да мне без разницы, кем. Два раза — слева идут. Один раз — справа, и не перепутай.
В указанных кустах на самом краю суши Ваську никто не заметит, прикидывал Парамонов, а он сможет поддержать огнем, если что. Недолго, но сможет. Не мешкая, Александр побрел под мост. Достаточно плюгавый внешне, особенно по меркам двадцать первого века, он тем не менее уверенно держал грузовик. И вообще, при ближайшем рассмотрении мост нес на себе следы свежего ремонта. Узкий, в одну колею, пролет держался на трех фермах-бревнах с настилом из досок. Некоторые доски были совсем свежие, словно кто-то очень хотел быть уверенным в нём. Высота до воды такая, что если с него упасть, то можно испугаться. Ну и глубина не впечатляла — Парамонову было по грудь. Забредя под пролёт, он ухватился за раскос и полез под самый настил. Технология строительства с щелями, размером не более лаптя, максимум двух позволила не сочинять крепление шашки, а просто всунуть её под центральное бревно. Нет, сначала вставить запал. И разогнуть усики. И шнурок подвязать тоже лучше заранее.
Отсветы, отражающиеся от воды давали минимальное количество света, но глаза привыкли, так что колдовать наощупь не пришлось. Было подозрение, что вслепую у Парамонова были бы все шансы погибнуть вместе с мостом. Ага, шашка лежит на своём месте, шнурок сначала пальцами, а потом щепкой просунут наверх в щель между досками. Можно сползать.
Никого? Молчит Василий, будем надеяться, что по делу молчит. Сухой сук, достаточно большой, чтоб под ним не было видно узелок, а главное что не притащенный издалека, выглядит достаточно убедительно. Для чего? Для мысли, что какая-то тварь его тут бросила, чтоб напакостить бравым немецким солдатам, марширующим по покорённой России. У них эта страна до сих пор Россия, не привык народ так быстро менять именование своих государств-соседей.
Шнурок, продетый между досок, был найден без проблем. Проблемой было вытянуть его на достаточную длину. Для чего достаточную? Для того, чтоб хватило привязать ветку и при этом не взлететь самому. Не готов пока Александр возноситься в небо, мало он сделал хорошего. «Наверх пускают только праведников и святых, или саперов-самоучек тоже? Проверять не будем» — заключил он. Веревочка-веревочка, тянись еще немножечко. О! Нормальный хвостик, но в следующий раз надо заранее отмерять и помнить. Узелок, еще узелок, достаточно грязный шнурок незаметен на фоне черной засохшей ветки, можно убегать.
Какую сторону выбрать? Ту, где скрывается напарник, а то напугается с такого маневра. Не бегом, бегущий человек подозрителен, особенно на оккупированной территории.
— Василий, план такой. Если идут местные… а чего им в такое время делать тут? Если идут или едут фашисты, действуем по обстановке.
— Хорошо придумано, председатель. То есть сидим и ждем?
— Ну. Только не тут, а подальше. Вон на том взгорочке. Нам же оба подхода наблюдать уже не надо. А отсюда сам мост видно хорошо. И от обстрела уползти можно, он от пуль прикроет. Василь — это твоя позиция. Позиция — это твой Василь. Теперь вы представлены друг другу. А я всё-таки на тот бережок перейду, не надо нам вместе быть, так больше наработаем. И считай выстрелы. Лучше перезарядиться после восьми выстрелов, чем не выстрелить, когда нужда.
Парамонов «немного» волновался, но не показывал виду, впрочем, как и его товарищ. Это только сказка легко сказывается, а когда сам на Змея-Горыныча идешь, поджилки трясутся отчётливо. Шлёп-шлёп — раздавалось над речкой. Уже и так мокрый Александр шел через реку, не выбирая дороги. Буль-буль, когда он зашел в воду по пояс, звук изменился. Но вот он уже на другом берегу выбирает позицию. Василий видел, как этот неугомонный человек разложил оружие и обоймы, приготовившись к стрельбе, и только потом начал выжимать одежду. Забавно, он лезет в воду, не снимая часов, а они раз за разом продолжают показывать время. Какие-то специальные у него часы, видать. Да и весь человек какой-то не как все, специальный. Штатский он, но сильно неправильный штатский. Махновец прямо!
В сумерках звуки разносятся далеко, вот и вой двигателя был слышен задолго до того, как он показался перед мостом. Мотор во весь голос жалобно выл, жалуясь на дороги, нелегкую судьбу, пыль и плохой бензин. Парамонов даже пожалел машинку, насильно пригнанную из мира твердых покрытий и теплых зим в суровый край… Да просто на самый край. Но ничего, если всё будет хорошо, то недолго грузовичку мучиться. Если всё будет хорошо для Парамонова сотоварищи. А еще по звуку было слышно, что грузовик едет совсем один.
«Какие-то они непуганые пока, твоя недоработка, товарищ!» — поставил себе на вид Парамонов. Он поудобнее улегся за кочкой, унял дрожь и приложился к винтовке. Хотелось оптику, и прицел, и бинокль. Хотелось пулемет прямо тут. Хотелось в горячую ванну. Вместо этого всего у него была винтовка и понимание, что опять приходится рисковать жизнью и здоровьем ради… А ради чего? СССР всё равно победит в этой войне, вопрос давно решен. И вписываться в этот замес, всё равно что помогать урагану. Ситуацию не изменишь, а погибнуть можно запросто. Нельзя так рисковать. А что можно? Ведь всё равно убьют, не одни, так другие. Он чужой в этом времени всем, даже своим. А раз так, то делай что должно и будь что будет.
Грузовик остановился на мосту, не перед мостом, не в самом начале, а почти перед веткой. Да на его месте любой бы остановился. Если только он не танк. Парамонов со своего места видел, что из кабины вышел не водитель, а сопровождающий, впрочем, это было уже всё равно. Потому что он поднял ветку и откинул её в речку. Сколько горит запал гранаты Ф-1? По паспорту от трёх с половиной до пяти секунд. И все эти пять секунд Александр молился безымянной богине удаче. В его голове уже проигрались все негативные сценарии: порвался шнурок, негодны запал, протухший троти… ДА!!!
Кто говорит, что шестьсот грамм тротила не впечатляют? Только тот, кто никогда ничего не минировал собственными руками. Парамонов сделал это впервые. То есть впервые это была не петарда, не мелочь, собранная по приколу, а настоящий подрыв настоящего противника. Мост разлетелся, вернее средний его пролёт на мгновение почувствовал себя разводным мостом славного города на Неве, а потом обе половинки рухнули в воду. Грузовик тоже подлетел передним своим мостом и тоже обвалился вниз. Теперь в речке лежали три моста — один деревянный и два от грузовика.
А потом из тентованного кузова полезли, вернее начали медленно выползать контуженные и раненые пассажиры. Мало и медленно, так что Парамонов изменил свой план и побежал к месту трагедии. Или триумфа — если смотреть с его стороны. На бегу он не стрелял, не целился, что-то подсказывало, что сейчас перед ним несерьёзный противник. На той стороне речки, где засел в засаде Василий, раздались выстрелы из СВТ — товарищ явно видел, в кого стреляет и методично пулял в противника. Сколько прошло секунд с момента взрыва? Парамонов не мог сказать, зато его руки уже подняли винтовку, его ноги присела на одно колено, его глаза нашли живую шевелящуюся цель.
Выстрел! Выстрел! Выстрел! «Четыре! Пять! Шесть! Семь! Не вижу целей, перезарядка!» — командовал себе Александр. Перезарядив оружие, он подбежал вплотную, заскочил на мост и оттуда проконтролировал всех, кого видел. Вонь от тротила, бензиновый запах, еще что-то противное. «Главное, чтоб не вспыхнуло! Мародерка — наше всё!» Стоп, сначала дождаться напарника, Парамонов махнул рукой, подзывая Василия. Его план, заключавшийся во трех словах: «Действуем по обстоятельствам», оказался успешным. Когда прибежал Василь, пожар так и не начался, что не могло не радовать. Примкнув штык, он опустился в упавшей машине и продолжил контроль уже штыком. Живые попадались, в том числе в воде. А потом перестали.



— У меня чисто! Наблюдай подходы!
— Да какое «чисто», ты весь в кровище!
— Это правильная кровь, немецкая. Чисто, значит больше никто не шевелится. Присматривай за дорогой, а я полезное поищу.
Полезное было. Среди него канистра бензина, пара пистолетов-пулеметов МП-40 с запасными магазинами и несколько пачек люгеровских патронов к ним, сало и консервы, свежий нашенский хлеб, винтовочные патроны к «Маузеру», внезапно — наша СВТ… Имущества хватало, двенадцать трупов были богаты на трофеи.
Жалко, столько не унести. Так что часть пришлось кинуть обратно, зря Парамонов корячился, вытаскивая его наверх. Половина канистры тоже пошла в возврат. Остаток Александр взял, чтоб заправлять свою зажигалку. Он каждый день ею пользовался, со страхом ожидая, когда пересохнет бензин. Неделя — это самый край для любой самой замечательной бензиновой зажигалки. А сейчас нормально, пяти литров хватит надолго.
Политые бензином машины моментально и жарко принимаются только в кино. В жизни они разгораются постепенно. Или просто бензина было маловато? Товарищи постояли немного, дождались, что пламя стало неотвратимым и пошли, нагруженные хабаром подальше от чадящего костра на том месте, где раньше был мост. Понятное дело, что его скоро восстановят, но еще одна двенадцатиголовая фашистская падла вычеркнута из списков вермахта навсегда. И один грузовик. И их сапёры будут разбираться с головёшками, нюхая смрад сгоревших камрадов — пусть знают, как воняет война в России.
* * *
В этом году я уже ничего публиковать не буду, отложу книгу на этой оптимистической ноте.
А всех вас, дорогие Читатели, я поздравляю с наступающим Новым годом! Заодно желаю всем, что 2025-й не стал ля всех нас слишком жестким. Мы всякое разжуем, но хотелось бы поберечь зубы для 2026-го. Есть планы дожить и до него.



Глава 14
Удача начинающего пулеметчика

— Это мы удачно сходили на разведку, почаще бы так!
— Да, Александр, хорошо спрацювали. Фрицы с гансами теперь приедут и упрутся в напасть. Понятно, что отремонтируют, только сначала им надо брёвна подобрать да доски, потом всё это сладить, как было. Почитай, два дни уйдёт на починку.
— Два дня, говоришь?
— Так понятно, что за завтра ничего не сделают. Приедет их начальство, посмотрят ущерб, посчитают потребное, а уже потом зачнут строить мост. Что мы порушили, а еще что сгорит, то быстро не сладить. Будут целый день топорами махать.
— Так может тогда им помочь послезавтра?
— Как помочь?
— Выписать отпуск по ранению и смерти их сапёрам. Похулиганить и сбежать отседа.
— А что, можно!
Так у нас с Василием родился очередной план из серии «придем, а там видно будет». Идти нагруженными как два ослика было не очень сподручно, особенно по лесу. Разговаривать в такой позиции — тем более. Зато на привалах да отдышках как раз этим они и занимались — оперативным планированием.
Встречали двух товарищей как героев, никто не ожидал, что разведка принесет такой улов.
— Василий, Александр! Вы опять кого-то повстречали по пути! Генка, помогай людям, снимай с них всё — обвешались как жид на ярмарке, они же сейчас упадут. Ванька, сидора принимай у товарищей.
— Дядь Саш, сколько в этот раз⁈
— Дюжина, и все строевые. Были.
— Вот здорово! С теми, которых вы еще до меня положили, получается, — он зашевелил губами, считая в уме, — тридцать два выходит!
— С тем, который там, — Парамонов мотнул головой в сторону того куска леса, куда свели на расстрел диверсанта, — тридцать три. На пятерых неплохо выходит. А может, еще больше. Вдруг наша закладка под трупом часового сработала как надо?
— Александр, не знаю, как вас по батюшке, — подошла врачиха, — а на пятерых, это на кого? Вас же четверо было без нас с Иваном. — Она уже спокойно воспринимала информацию, что труп часового можно заминировать. Этим было можно всё. Вдова краскома осознавала, что немногие красноармейцы сейчас могут похвастаться таким счетом убитых фашистов.
— Пятеро нас было. Мишка еще. Хороший парень Михаил пал в бою. Он к нам с Генкой пришёл, тоже пятнадцатилетний. Как у Жуля Верна в романе.
И сразу кончились шутки и балаган, все вспомнили: война своё у каждого забирает.
— Ольга Иванна, вот держите, медицинская сумка под руку попала. А то какой вы врач без всякой этой хреновины.
— Большое спасибо вам! Я и правда себя как голая чувствовала без медикаментов.
Парамонов крякнул, кто-то хмыкнул. Война войной, но было заметно, что сейчас практически все представили врачиху голой. А ей хоть бы хны, что значит медицина. Врачи, они все на голову свернутые, ни стыда, ни брезгливости. Их и мудями не напугать, и в гное ковыряются запросто.
Сама женщина сейчас ходила в мужском исподнем, потому как единственное своё платье она постирала и сушила на ветках. Мужики всё время в открытую пялились на такое диво, а Парамонов ничего особенного в этом не находил. Он даже поймал себя на мысли, что обуй эту дамочку в кроссовки, размести пару принтов на одежде — и вполне можно ходить по Москве двадцать первого века, Москва и не такое видала.
Народ за эти дни, да и сам Александр порядком истаскались, и не удивительно — сменной одежи ни у кого нет. Только Ванька молодцом в своей красноармейской форме — сменил гимнастерку на покрепче из запасов отряда — и огурцом. А прочим где прикажете гардероб обновлять? К вечеру на невысказанный вопрос Парамонова пришел квази-ответ: Ольга Ивановна сгандобила ему из запасов исподнего косоворотку. Самую натуральную. С низеньким воротом-стоечкой и скромной вышивкой или намёком на неё. Во всяком случае, мужики одобрили, можно такую под пиджак надевать. А то его фуфайка от ползанья на пузе уже начала расползаться.
Врач-хирург не может не уметь шить, после косоворотки она взялась кроить из своей шинели, вернее, из той, что была на ней, юбку. А что, ткани кусок есть, иголки-нитки и даже ножницы тоже имеются — дальше никто не помешает женщине пошить себе что-нибудь эдакое. А заодно и за своими мужиками поухаживать на предмет штопанья их дыр и прорех.
Она вообще потихоньку начала брать на себя все хозяйственные вопросы, освобождая прочих членов общества на решение чисто мужских вопросов вроде сокращения поголовья фрицев. А Парамонов снова задумался. В читаных им приключенческих книжках все попаданцы лихо истребляли противника, переодеваясь в немецкую форму. Да не в одно лицо, а целыми отрядами.
У Александра так получиться не могло. И дело даже не в отсутствии знания языка. Он понял, что более-менее божеский вид один комплект формы, снятой с убитого человека — это уже целый день. Отстирать, высушить, зашить… А чтобы надеть её в полном соответствии с уставами и традициями ношения, навесить на себя всю снарягу и оружие так, чтоб у встреченного ганса не возникало вопросов — это надо еще несколько месяцев. Несколько месяцев послужить в вермахте. А сейчас он кое-как мог носить лишь красноармейскую форму. Форму бойца, пару недель послонявшегося по лесам, потерявшего почти всё вверенное имущество и память.
Так что выдать себя не выйдет ни за фашиста, ни за коммуниста. Вообще, пользы от почерпнутого в попаданческих романах было меньше, чем он запомнил из книжек про партизан. Как минимум оттуда он знал, как вытапливать тол из снарядов. Может, тогда и взрыватели можно применять, как описывалось в детской книжке? Нет, стремно. Разбирать — можно без пальцев остаться, а тупо класть на капсюль взрывателя доску с гвоздем — это несерьезно. Нет гарантии, что взорвется.
Но и в старых проверенных партизанских рассказах не было разъяснений, как кормить отряд. Кроме редких упоминаний про помощь местного населения. Где брало продукты само население, в советских книжках не писали. Хотя… Кругом поля да сёла, колхозы на оккупированной территории накрылись медным тазом. Не в том ли секрет, что крестьяне просто собрали урожай с брошенных полей? А потом старательно его укрывали от немцев и партизан?
На следующий день к знакомому взорванному мосту пошли всем обществом, включая Ивана, назначенного третьим номером к пулемёту. А если говорить честно, то его определили в качестве вьючного животного, повесив на хлипкого бойца станок от пулемета и патроны к нему же. «Светки» и мосинки стали дополнением к грозному «Максиму», который нёс Генка. Он уже свыкся с мыслью, что за ручками пулемета будет лежать дядя Саша, а на нем приведение аппарата к бою и подача ленты. Ну не верят старшие, что он сможет стрелять короткими очередями. Якобы, пулемёт умеет подавлять волю морально нестойкого стрелка.
Позиция в двухстах метрах от моста на поросшем лесом возвышенном берегу была практически та же, с которой они вчера расстреляли грузовик с немцами, позволяла видеть место бойни как из ложи театра. Они пришли где-то к обеду, обустроились и даже выкопали небольшой окопчик для пулеметного расчета. Такой, чтоб можно было вести огонь сидя. Какое-то движение обозначилось только к вечеру. И это были не саперы.
На низкий берег к разрушенному мосту подошла какая-то колонна. На вскидку явно больше сотни человек, а то и двух. Да вдобавок к ним два танка. Парамонов в очередной раз расстроился, что у него нет бинокля, а то бы он их сейчас мигом пересчитал. «Ага, пересчитал. И что дальше?» — одернул он сам себя? Действительно, особой разницы от того, сто человек тут или двести, не имелось. Их маленькому отряду хватало и пятидесяти фашистов, чтоб остаться на этой речке навсегда, причем в виде фарша.
Еще танки эти, будь они неладны. Популярная игра «Мир танков» дала в своё время представление о том, что у фашистов имелись не только «Пантеры» и «Тигры». Прямо сейчас Парамоном мог с некоей долей уверенности назвать тип боевых машин, стоящих перед рекой — это явно «Панцер-2». В сравнении с Т-34 маленькие и неказистые с автоматической малокалиберной пушкой, больше похожей на пулемет. Но у общества любителей природу не было танка Т-34, они в рейд даже телегу не взяли. И этих несерьезных пушек им за глаза. И броня лёгких немецких «Панцеров» гарантированно защитит танкистов от пуль «Максима».
Через час один из танков полез в воду. Вода с готовностью расступилась перед стальной тушей, а потом также охотно это сделал ил речного дна. Неглубокая речка, где по пояс, где по грудь, надежно захватила в нежный плен вражеской машину. Так, что второй «Панцер» смог выдернуть своего коллегу еще через час.



— Так понятно, что они теперь никуда не уйдут.
— Вот же ж! — Ответил Василию Алексей, — Пусть пехоте вброд переходит и марширует по своим делам. А танки пусть тут останутся.
— Шо, хочешь напасть на беззащитные танки, як коршун на цыплят?
— Нет, Василь, на танкистов. Они ж спать когда-то лягут, а тут мы. Как думаешь, председатель, хватит у нас толу эти танки взорвать?
— Хватит, вздохнул Парамонов, — если пехота уйдет, если танкисты не выставят пост. Если… А если они тут будут стоять до подхода сапёров, то все наши планы коту под хвост!
Пока одни немцы путались утонуть в речке, другие повытаскивали из грузовика своих сгоревших камрадов, так что в отличие от Парамонова и его товарищей, у немцев было чем заняться. Впрочем, наши герои тоже не сильно скучали, они тихо сражались с комарами, одновременно пытаясь не нарушить маскировку.
А пехота так и не ушла, не бросили они танкистов. В сумерках Парамонов наблюдал, как батальон, если это был батальон, готовится ночевать на своём берегу, всё еще дожидаясь сапёров.
— Погодите, мужики, не разбирайте пулемёт.
— Что-то придумал, дядя Саша?
— Да. Давайте его закатим вон на тот взгорок. Я чую оттуда сотни три метров до противника. Вполне сможем причесать.
— А потом?
— А потом, Алексей, мы бежим вниз вместе с пулеметом, и они своими пушками нам ничего на этом склоне не сделают. Внизу разбираем и бежим за мной, прямиком к лагерю не пойдем.
— Думаешь, пойдут по ночи за нами?
— Думаю, если им скучно станет, пойдут по следам утром. Но недалеко. Так что если сделаем хороший крюк, то хвост не притащим. Особенно, если по речке пойдем какое-то время.
План был принят единогласно, только Ваня промолчал, он был вообще не сильно разговорчивый. Единственный из всех в военной форме, он смотрелся немного чуждо в этом энергичном коллективе штатских людей. Парамонову иногда казалось, что этот самый Ваня смотрит на них как на детишек. Взглядом взрослого человека, уже наигравшегося в войну, которому что круглое носить, что квадратное катать — лишь бы накормили.
На пригорок улеглись Александр и Генка, все остальные присели в низинке, собрав всё имущество и винтовки. Задачу отстреляться и тикать поняли и приняли все. Генка поднял стойку прицела, опустил хомутик почти до самого низа, хмыкнул и прокомментировал свои действия: «Целик оставляю на нуле, мы ж его не пристреливали». А Парамонов вздохнул, он и в самом деле упустил этот момент. Еще и трассеров у них нет, по которым можно было бы ориентироваться. Одна надежда: что две с половиной сотни патронов просто по теории вероятности смогут нанести какой-то ущерб скоплению живой силы противника.
— Дядь Саш, чего мы ждем?
— Ужина, чего ж еще. Видишь, народ потихоньку подбирается к полевой кухне?
— Вон там что ли? Это кухня?
— Ага. Сейчас у них доготовится, солдаты встанут в очередь. Тогда мы по ним и шарахнем.
— Здорово! А еще можно им в кашу сыпануть отравы какой-нибудь!
— На да, и где ты эту отраву возьмёшь? Фантазер ты, Генка.
— И ничего не фантазёр! Я поганки видел в лесу, такие, зеленоватые, самые ядовитые которые. Вот их можно насыпать.
— Убедил, можно. Но не сейчас, сейчас сыпанем пулями.
Видимо, танкисты столовались на той же кухне, что и все прочие гансы. Только этим можно объяснить ту невероятную удачу, которая выпала любителям природы. Они успели расстрелять всю ленту раньше, чем их бугор причесали автоматические пушки танков. Даже парочка перекосов ленты не помешала Парамонову с Геной успеть прицельно добить все патроны по врагу и скатить пулемет вниз. А там ищи ветра в поле, а штатского в лесу! Почто мгновенно разобранный «Максим» занял место на плечах взрослых дядек, винтовки перекочевали к более хлипким парням, и они побежали.
Говорят, что новичкам везет. И правило это распространяется исключительно на азартные игры, где игрок никак не может повлиять на результат своих действий. Глупо звучит — нельзя повлиять на результат своих же действий, не находите? Зачем тогда вообще что-то кидать, тянуть или нажимать, если ты не знаешь, что судьба тебе подкинет в ответ? Глупо, но такой человек. Вот и пулеметчик-самоучка накидал пуль в сторону расположившихся на отдых немцев скорее наудачу, чем с уверенностью в своих действиях. Судьба в этот раз была к нему благосклонная, вторая пулеметная очередь таки попала в очередь солдат, выстроившихся с котелками перед полевой кухней. Третья погуляла в стороне и над головами, четвертая слегка прошлась по уже рассыпавшимся в стороны и прижавшимся к земле фрицам, она задела всего троих. Пятая была дана второпях, последняя очередь ушла в никуда. Но вторая, вторая была золотой по классификации морских артиллеристов. Почти тридцать человек убитыми и ранеными потерял батальон, в недобрый час вставший на ночёвку у разрушенного моста. И не жалко, никто их сюда не звал.
Всего этого Парамонов и его отряд не знали, так что в их головах билась только одна мысль: «Хоть бы не зря! Обидно было бы знать, что весь этот бег с пулеметом на спине впустую»
— Генка, беги в реку, проверь брод!
— Не могу, дядь Саш, у меня короб патронный! Мочить нельзя!
— Да ладно тебе, патроны все расстреляли, чего бояться?
— Ленту надо держать сухой, говорили! Если намокнет, расползется по длине. А потом как высохнет, её коробить начнет. Затыкаться «Максим» станет каждую секунду.
— Вот же! И не поспоришь, Ванька — беги в воду, посмотри глубину!
И Ванька с тремя винтовками на спине бежал в речку, проверяя брод. Падал, вставал, выкарабкивался на другой берег, показывая её проходимость в этом месте. А потом снова бежал, подправляемый командами Парамонова. Понятно, что нельзя бежать все три часа. Где пробежкой, где скорым шагом, один раз заблудившись, но ближе к рассвету уставшие штатские приползли в свой лагерь. И никто не стал ужинать, так вымотались. Только чаю попили, вкусного травяного чаю, а не той ерунды, которую делал Алексей, дергая для заварки первые попавшиеся под руку листья. Во всяком случае Парамонову казалось именно так. С другой стороны, у докторицы и времени на это имеется побольше, и человек она образованный, медицина. Сказать, что её чаи прибавляли силы не получалось, но вкус был чуть отличный от вкуса просто соломы.
Утром она как умная женщина не стала тормошить мужчин расспросами про результат их боевого выхода. Она и ночью к ним не приставала — пришли все, никто не нуждается в перевязке — довольно и этого.
— Нормально мы сходили, Ольга. Что-то там сделали вроде. В кого-то попали. Не так, как собирались, но и так хорошо. А вот у Генки нашего стратегическая мысль родилась. Требуется ваше мнение как специалиста.
— Ха, где я, а где стратегия! Ладно, спрашивайте.
— Так вот, продолжил Парамонов, он предлагает травить гадов бледными поганками. Я пока не представляю, как их заставлять кушать грибочки эти, но в принципе такое возможно? Реально сильный яд?
— Да уж. Про законы ведения войн вы ничего не слыхали.
— Нет их, законов этих. Да и мы не военные. Скажите прямо: модно потравить людей поганками? Или брехня?
— Бледная поганка одно из самых ядовитых растений. Читала, что вероятность летального исхода при отравлении больше девяноста процентов.
— Это много? — Встрял в разговор Василь.
— Это почти гарантированная смерть. И что примечательно, токсин, содержащийся в грибах, не разлагается при приготовлении. Совсем на разлагается. Хоть вари, хоть суши. Четверти шляпки взрослому человеку достаточно, чтоб умереть.
— Сразу?
— Нет, конечно. На следующий день человек почувствует недомогание, понос рвота, как при обычном отравлении.
— Только на следующий?
— Да. Потом симптомы проходят даже без лечения. И два-три дня пациент чувствует себя здоровым.
— А потом? Потом-то он помрет, или так и будет ходить довольный⁈ — Генка не выдержал такого неспешного развития заболевания и начал возмущаться.
— А потом всё. Сначала слабость, расстройство сознания, начинают отказывать внутренние органы. Четыре дня — и почти гарантированная смерть.
— Да уж. Неэффектно, зато эффективно. Осталось понять, как заставить немчуру жевать твои поганки, Гена.
— Не надо их заставлять. Я уже всё продумал. Соберем, мелко нарежем и высушим, а потом засыпем в котел с кашей или супом. Сварится, никто и не почувствует.
— Молодой человек отчасти прав, мелко нашинкованные поганки никто не почувствует. Вкуса они не имеют, почти идеальный яд в этом плане.
— Ага, — Алексей засмеялся, — всего-ничего, насыпать в полевую кухню немцам. А они в это время отвернутся или вообще в сторону отойдут: пожалуйста, дорогой Геннадий, сыпь нам в суп свою отраву! Ерунда это всё.
— Ерунда не ерунда, а грибов я насушу. — Насупился Генка оттого, что его песне наступили на крыло.
— Суши, только в свободное от выполнения основной задачи время.
— А что, есть задача?
— Есть. Василий, скажи мне как специалист в области сельского хозяйства: овес убирать не пора?
— А ведь пора! Погоди, москвич, это ты про то поле, через которое мы давеча пробегали?
— Про него.



Глава 15
Разные встречи

Поле овса мужчины заприметили давно, еще два дня назад. Пробегая или проходя через лес мимо него, в головах ничего не ёкало — война, немцы, выжить бы! А тут такая идея — сбор урожая. И сразу такие лица мечтательные у обоих крестьян, плечи расправляются, руки требуют инструмента.
— Жать чем будем? Ни кос, ни серпов.
— Да хоть кинжалами! Нам же не всё поле убирать, не Родине сдавать, а так. Дуняшу побаловать да самим подхарчиться. Сможем, мужики?
— Да можно и штык-ножами, дело нехитрое. Серпом, понятное дело, сподручнее. Но чего нет, того нет.
— А тогда сразу с телегой туда пойдем, там протиснуться можно, я видел! — Поддержал Василия его товарищ по крестьянскому труду.
— Тогда решено, война откладывается, завтра у нас страда. Сегодня готовим инвентарь. Точим штыки, готовим гумно. — Парамонов не очень понимал смысл этого слова, но само слово нравилось, оно было какое-то такое, забавно-сельское.
— С гумном у нас как раз не очень. Не натоптали еще. Можно будет завтра плащ-палатки настелить и колышками к землице того, — выкрутился Василий. А что надо, так это цепов наделать сразу. Парочку. Овёс, он легкий в обмолоте, это вам не пшеница, даже не устанем.
— Ты что, хочешь завтра одним днем и сжать, и обмолотить?
— Лёха, не журись! Лето сухое, да и много в телеге не увезем.
— Да, мужики, для начала одну телегу загрузим, жадничать не надо. Если всё хорошо пойдет, потом еще скатаемся. Соревноваться не с кем, пока никто в поля не выйдет.
— Это ты так думаешь, председатель. А как мужик поймет, что Советская власть к осени не вернется, так побежит все поля жать в свои амбары да сараи. Еще и вилы захватят, чтоб право на урожай доказывать.
— Ну их вилы нам не указ. У нас винтовки имеются. Кстати, и трещотки немецкие тоже. Надо будет вас и с этим оружием познакомить.
— Дядь Саш, ты и их пистолет-пулемет знаешь?
— Чего там знать, принцип действия у всего оружия одинаковый. Это как на каурой кобыле научиться ездить.
— И что? — Ванька в кои веки отмер и задал вопрос.
— И то. Каурую кобылу запрягать научился, значит и вороного жеребца оседлаешь. Если он объезженный, понятное дело. Ольга Иванна! Пойдешь с нами овёс жать завтра?
— Надо ежели, то пойду. Но мне кажется, вы и сами управитесь. Да там даже вам всем делать нечего, пусть кто-то в лагере остаётся.
— Во! Умную женщину не грех послушать. И то верно, Вы с Генкой завтра тогда по овёс езжайте, самозарядки с собой захватите. А мы с Ваньком останемся докторицу охранять.
— А сегодня что?
— Сегодня подготовка к завтра и изучение вражеской военной техники. Вернее, пистолета-пулемета МП-40. В ближнем бою он куда полезнее винтовки или пистолета.
— А нет такого оружия, чтоб было в любом бою подходящим? И в ближнем чтобы, и в дальнем? — Генка приготовился слушать про вундер-вафлю.
— Ген, вот бы у тебя такие конечности отросли, чтоб и в носу ковырять можно было, и по дороге маршировать сподручно! И чтоб думать тоже конечностью.
— Хе-хе, есть у него что-то похожее, вот только он еще не обучен той конечностью думать, малость не доросла она у него, не заколосилась! — Поспешил всё опошлить Алексей.
— Хорош воздух впустую трясти! Показываю неполную разборку и чистку машинен-пистолета.
Косоворотка, сшитая Ольгой, понравилась не только Парамонову, но и мужикам. Так-то от неё вроде никакого особого толку, можно было бы и солдатское нательное белье под пиджак надеть. Но вид не тот, никто такого ухаря за дельного человека не примет. А ходить в одном и том же всё время нельзя, расползется от пота, застирается моментом. Вот и выпросили оба крестьянина себе по такой же самоштопной косовороточке, что Ольга Ивановна сшила председателю.
Так и поехали на следующий день, так и жали овёс в белых рубахах, скинув верхнюю одежду. Поначалу Генка был выставлен за часового, а потом все трое махнули рукой на наказ Парамонова, да и стали работать безо всякого пригляду: взрослые резали, подросток помогал вязать снопы соломой да сносил на телегу. Дуняша, впервые запущенная в овсы, довольно хрупала колосьями и никуда не спешила. Её такая служба устраивала полностью. И ничего, что не распрягли, за такое угощение можно и потерпеть. Она изредка оглядывалась на людей, ожидая привычного тычка в морду за потраву хлебов, но получала только одобрительные поглаживания от подходившего к телеге парнишки. Идиллия!
И ничего страшного не произошло, никто на них не наткнулся. К обеду телега была завалена лёгкими снопами так, что уже и падать начали. Подвязали груз веревкой и поехали назад, поглядывая в осталь и периодически подбирая упавшие колоски овса. Не от жадности, а чтоб их не смогли найти по следу. Два часа медленного продвижения то тропинками, то вообще без дороги через светлый лес, и уже лагерь. А там застеленная брезентом поляна. Водички попили, и молотить, молотить без роздыху. А кушать-вечерять потом, как солнце сядет. Крестьянин знает, летом один день весь год кормит. И даже если нет надежды на этот год впереди, всё равно лучше вот так бить деревянными цепами, выбивая зерна из колосьев, чем задумываться о том, что вокруг творится, что ждет впереди, и сколько у тебя осталось его. Твоего времени жизни.
«Хорош! Чай не ржичку молотим, овёс! Оттаскивай солому, снопы давай!» — Периодически командовал Василий, а Ванька и Генка исполняли его указания. Было даже удобно, что молотьба шла на плащ-палатках. После обмолота очередной порции ткань подхватывали за четыре угла и зерно сразу уносили веять. Оставлять это дело на завтра не решились: сегодня сухо и ветерок, а завтра что природа выкинет, какой день подарит? Ветер изрядно помог с отделением зерна от шелухи, правда целый участок поляны пожелтел от неё. Но тут уж никуда не денешься, зато теперь у общества был фураж и какой-никакой, а запас продукта для приготовления каши и киселя. Не самых вкусных блюд, по мнению Парамонова, зато полезных и питательных. И вообще, кинь в кашу убоины или тушёнки — и совсем другое дело!
Насчет убоины — это не фигура речи. Когда на следующее утро пошли учиться стрелять из ПМ-40, набрели на кабанью лёжку. Все потом долго радовались, что у Парамонова в руках на тот момент не было ничего лишнего, охотник не новичок, он успел «вложиться» в свою СВТ-40 и буквально расстрелять кабана, неосторожно выбравшего такое неудачное место отдыха. Впрочем, если бы Александра в руках оказался пистолет-пулемет, он бы долго не думал. Просто скинул бы его на землю, ни один нормальный человек не станет лупить пистолетными патронами по лесному зверю.
Разделать тушу для опытных мужчин — дело быстрое, особенно, когда это их собственный приварок. Тем не менее, про учебные стрельбы пришлось забыть — мясо на жаре требует быстроты и уверенности в своих действиях. Так что обратно шли чуть не бегом. Пока одни нажигали угли на шашлык, другие копали коптильню, выкладывали дымоход из дёрна. Кабан ушел быстро и всеми кулинарными методами. Дольше всего заняли засолка и последующее копчение нарезанных полосок мяса в земляной коптильне. Парамонов все два дня дёргался, опасаясь, что на запах придут незваные гости, но опять обошлось.
А еще за эти два дня был доведен до ума общий шалаш. Вокруг него наконец-то была прокопана канавка для защиты от дождя, выкопанная земля уложена по периметру стен, сами стены стали толще за счет ветвей, а крыша — за счёт уложенных на ней снопов. Короткий ночной дождик подтвердил обоснованность и даже необходимость такой реконструкции жилища. Генка выпросился на сбор поганок, а потом притащил их солидное количество. Пришлось снова врачихе читать лекцию о смертоносности данного продукта, сушащегося на плащ-палатке. Жить было сытно, заняться чем было, при этом никто из шестерых обитателей лесного лагеря старался не задумываться о будущем. Всяк понимал, что ничего хорошего впереди нет.
В одной из пробежек по окрестностям довелось видеть местное население, состоящее из трех женщин разных возрастов и двух дядек средних лет. Негласно проводив их, Парамонов наткнулся на хутор, живущий чуть ли не натуральным хозяйством. Впрочем, почему «чуть ли»? Он сам себе напомнил, что в этой эпохе крестьянин чуть ли не всё для себя делает сам от упряжи до сметаны. Всякой железное выменивает, а покупают только сахар да спички. И то не все, небось самые прижимистые до сих пор обходятся кресалом, а вместо сахара мёд. Или морковь из пословицы. Идея Василя навестить селюков не встретила понимания:
— Вот придём, и что? Какая от них нам польза?
— Так понятно, какая. Расспросим их, узнаем, что происходит.
— Что происходит, я тебе и так скажу. Война, временное безвластие, оккупация. Всё плохо. Или ты думаешь, что они из жопы мира следят за продвижением фронта? Радио у них есть?
— Скажешь тоже, радио! — Усмехнулся Алексей.
— Вот и я о том. Или ограбить местных задумал, Василь?
— Свят-свят! Скажешь тоже, мне чужого не надо, вроде не голодаем. Сменять чегось на курево, а то таскаем почем зря папиросы немецкие.
— Да что у них есть? Самогон разве что. Или рубахи домотканые. Спички нам пока без надобности, зажигалку есть чем заправить. Я тебе так скажу, — продолжил москвич, — чем меньше народу будет про нас знать, тем позже нас кинутся искать.
— Думаешь, еще не ищут?
— Думаю, пока всё списывают на отступающих бойцов. Партизанам пока рано здесь появляться.
Так что место нахождения хутора запомнили, но идти на него не решились. Да и то, что с того пользы? Всё верно сказал председатель, одно расстройство. И местные им не обрадуются, это уж как пить дать. Не любят деревенские чужаков. Особенно вооруженных, тем более, в такое время.
На «гостей» они наткнулись сами, когда пошли в очередной поиск. В этот раз Парамонов взял Генку и Ваньку, которого тоже следовало приучать к общему делу неуставной защиты Родины. Тему неустанной заботы о стране он категорически не признавал, справедливо считая, что от уставшего защитника мало проку, а от бойца, отдающего за неё жизнь польза вообще одноразовая, как от патрона. Хлопнул разочек громко, и нет его, защитника. Как пел Д’Артаньян в забавном мюзикле из детства Александра: «Хитри, отступай, играй, кружись, сживая врага со света!» Вот про эту тактику он и нудел своим подопечным, благо взрослые мужики были с ним категорически согласны, а врачиха вообще ни в какой бой не рвалась.
Гостей оказался неполный взвод, а точнее сборная солянка из правильных окруженцев разной степени заросшести и оборванности. Парамонов смотрел на них из кустов и верил, даже еще не обнюхав бойцов, верил. Изредка поблескивавшие на петличках одного из военных прямоугольнички, они же шпалы, указывали на красного командира. То есть они указывали еще и его звание, но не нашему герою, он путался во всей этой геометрии. Знал, что треугольники обозначают сержантский состав, потом идут квадратики на петлицах младших офицеров. То есть командиров, офицер сейчас слово ругательное. Прямоугольники — выходит, что у старшего командного состава, а ромбики по зеленям на ползают, ромбы у генералов в петлицах. Так что две шпалы по мнению Парамонова могли означать что-то вроде подполковника. Красная серпасто-молоткастая звёздочка на рукаве гимнастёрки тоже на это намекала.
Что радовало, так это наличие оружия у всех. А еще отсутствие примкнутых штыков у винтовок-мосинок. Если бы эти товарищи продолжали шляться по лесам с торчащими штыками, Александр сильно бы усомнился в наличии разума у командира. Если верить Солнцу, а оно редко обманывает, то шла группа военных примерно у ту же сторону, в какую планировало переместиться общество любителей природы — на восток. Просто военные шли целенаправленно, а штатские никуда не спешили.



Не было у них уверенности, что там будет лучше хоть капельку, чем тут. Василия, того понять было можно, у него там родная деревня, но он один рвать когти не пытался — умный. А коллектив в целом был слегка инертен. Опять же немца полно и тут, ловится как сумасшедший, даже без прикормки. А там… Мужики давно сообразили, что рядом с домом хулиганить нельзя, придут в Куты, и сядут тихонечко. И будут бояться привлечь лишнее внимание, если прав москвич, и Могилевская область уже под фашистами. А доверять москвичу уже привыкли за эти дни, человек еще ни разу не втравил в безнадежное дело, трусит всякий раз побольше любого, а от этой трусости у них всё выходит ладно. Мишку жалко, только тут уже ничего не попишешь, шальная пуля везде достать может, на то она и дура.
Генка просто попал под влияние старшего опытного грамотного и вообще, всего из себя героического председателя дяди Саши. А боец Ваня просто принимал мир таким, каков он есть. Из таких бойцов получаются хорошие монахи и стойкие бойцы. Главное, поставить им задачу и разместить там, где это максимально полезно для дела. И покормить не забыть. А кормили в обществе замечательно, это Ванька уже понял.
Более всего Парамонов хотел, чтобы неопрятный и голодный отряд бойцов-окруженцев прошел мимо. И к этому имелись все предпосылки. Мешало одно — сам Парамонов, вернее его понимание ситуации и своей обязанности помочь своим хоть чем-то. Попытаться хотя бы. Да просто подкормить. Поэтому он вышел из перелеска впереди бойцов и встал у них на пути, опершись на винтовку, всем своим видом показываю безмятежность и умиротворение. Наш человек стоит в нашем лесу в нашей одежде с родной самозарядкой. Единственный не укладывающийся в картину мира штрих — умытая бритая сытая рожа. Как у кулака-мироеда с плакатов двадцатых годов. С такими физиономиями по лесам не бродят. И так уверенно не стоят на пути вооруженных отрядов незнакомых людей. Если только в кустах не прячется свой отряд с винтовками и пулеметом.
«Мир вам, добрые люди!» — хотел начать общение Александр, но тут же понял, какая глупость пришла в его голову. Какой мир, какие добрые люди? Издевательство форменное. Так что он просто молча стоял, ожидая первых слов от военных.
— Батальонный комиссар Старостин! — Вполголоса крикнул командир, самый старший по званию. А его бойцы обозначили готовность навести оружие на незнакомца. Один даже лязгнул затвором. — Оружие на землю!
— А оно и так на земле. — Гражданский в качестве демонстрации даже притопнул прикладом. Всё тот же боец снова передернул затвор. Парамонов заметил, что при этом винтовка не выплюнула патрон. Значит, нету его, патрона. — Чего зря мосинку маслаешь, боец! Оружие не кормлено, так и не дёргай.
— Ещё раз спрашиваю, кто такой? Почему с оружием?
— Я-то понятно кто, а вот вы кто такие, товарищ батальонный комиссар? Чего тут шлындаете зазря, немцев не бьёте?
— Не твоё дело! Окруженец? Какая часть, где форма? — Продолжал напирать краском, правда, уже без акцентов на винтовку, между прочим, СВТ-40, недавно поступившую в войска.
— Штатский я. Ехали на лечение, украли все документы. А потом еще и заблудился. Смотрю, вы идете. Дай, думаю, подойду спрошу дорогу на Могилёв.
— Штатский? И сколько вас таких здесь прячется? — Комиссар неожиданно резко повернулся к кустам и гаркнул, — Эй вы, в кустах! Ко мне бегом марш!
Парамонову стало даже смешно от такой наивной хитрости хроноаборигена. Поначалу. Потому что уже в следующую секунду из этого и соседнего куста выскочили Генка и Ванька и резво побежали к этому непонятно откуда вылезшему командиру.
— Боец Анохин по вашему приказанию прибыл! — Отрапортовал Ванька, приставив по-уставному винтовку к ноге.
— Ученик Петров по вашему приказанию прибыл! — Старательно тянулся и повторял за Ванькой Генка.
Командир после второго доклада поморщился, как и Парамонов. Каждый по своей собственной причине, но оба не испытали радости.
— Говоришь, штатские? А это тогда кто?
— А этот боец к нам прибился на днях. Он вроде вас, такой же окруженец.
— Боец Анохин, до выхода из окружения поступаете в моё распоряжение. По выходу к линии фронта вы будете проверены на предмет причин и обстоятельств оставления своей части.
— Заодно и вас проверят тем же макаром, — не удержался от комментария Парамонов.
Он посмотрел на Ваньку, внезапно оказавшегося бойцом Анохиным. Среди прочих военных тот отличался ухоженным видом и накормленным взглядом. Да уж, любить природу — это вам не по лесам скитаться. А еще у Анохина в руках была самозарядная винтовка.
— Боец, со своим оружием обращаться умеешь? — Взял его в оборот какой-то сержант с пилой из трех треугольников на петлицах, по виду вполне матёрый вояка.
— Научили, — и Ванька мотнул головой в сторону штатского мордоворота.
— И патронами богат?
— Патронов у них валом. Что есть, то есть.
И сразу стало понятно, что ментально Ванька уже не с гражданскими в обществе, а с бойцами в сводном отряде. Это «у них» чётко дало понять расклад.
— Товарищ батальонный комиссар! А меня в свой батальон возьмите! У меня тоже винтовка! Я знаете сколько немцев уже перебил!
Второе предательство было уже не таким внезапным. А еще Парамонов решил, что очень удачно он не выдал в этот раз и Генке «Светку». Следующая мысль была про то, что теперь его версия про гражданских, тихонько бредущих с подобранными винтарями в сторону знакомой деревни, не проканает. Блин, Ванька их сдаст с потрохами. И Генка. Не убьют, так раскулачат. Впрочем, всё равно собирался делиться нечестно нажитым, чего уж там. Идут босяки босяками с тремя патронами на двоих.



Глава 16
Гости

Обстановка не накалилась, но обещала стать таковой в скором будущем. Это что получается, ходит по лесу какой-то непонятный тип, вооружает кого-попало, еще и боеприпасов у него завались. А самое неприятное, не чувствуется у него пиетета и просто уважения к героическим бойцам Красной армии. Парамонов со всей свойственной ему тактичностью быстро снизил накал страстей, буквально одной фразой:
— В какой батально, Генка? Потерял товарищ командир свой батальон где-то. Оружие, транспорт, личный состав, всё профукал.
— Рот закрой, гнида! Пока ты по лесам прячешься да жируешь, люди врага били, на своих рубежах до последнего стояли, смерть принимали за вас. — Старший сержант уже врезал бы прикладом по этой лоснящейся роже, но соблюдал субординацию. Есть постарше него командир.
— Ну вы-то смерть не приняли, если я не ошибаюсь, живые пока по лесам бродите. Так что этим мне тыкать не тебе, э-э-э, сержант, да? А если про битых немцев заговорили, то скажи-ка, сколько вы их поубивали с начала войны? У нас на пятерых небось уже полсотни трупов фашистских. Генка, ты лично скольких упокоил?
— Двух или трех, дядь Саш! А еще двоих дядька Вася с дядькой Алексеем штыками добили. Эти же не считаются за мной.
— Понял, сержант, кто тут Родину защищает? — Парамонов и в самом деле не очень уважительно общался с вооруженными бойцами Красной армии, хотя и понимал, что в массе своей именно они герои. Именно эти слабые по отдельности люди смогли остановить машину смерти, бросаясь под её катки. Но чёрт побери, это не повод позволять помыкать собой конкретно этим оборванцам!
— Воюешь, говоришь, — командир сводного взвода пристально посмотрел на штатского. — А оружие где берете? И кто ты такой, обозначь себя, всё-таки.
— Оружие мы берем у немцев. Без спросу, понятное дело. А кто я такой? Просто беженец, который не захотел бежать без пользы. Раз уж мы всё равно пробираемся на восток, то чего бы попутно не надавать по рукам этим. Да мы все штатские, только Ванька прибился из служивых.
Краском еще раз внимательно оглядел незнакомца. Чёрт его знает, кто стоял перед ним! Вроде не военный, выправки не видно, той неистребимой «военной косточки», проглядывающей в фигуре. Что это за вид⁈ Пояс, вдетый в галифе явно гражданский, да еще и заграничный. Карманы пиджака оттягивают какие-то тяжести, наверняка обоймы к винтовке. Кто носит обоймы в карманах? Лямки вещмешка намекают, что он скорее всего пустой, словно его хозяин не несёт запас за плечами, а идет за каким-то добром. И при всем беспорядке в одежде уверенность во взгляде и ощущение силы. Вернее, права разговаривать с батальонным комиссаром на равных.
— Кто все? Кто все штатские?
— У нас, понимаешь, общество любителей природы организовалось. Дядя Василий, дядя Алёша, Генка, ну и я — дядя Саша. Гербарии собираем, грибки сушим редкие. А потом говорят, война. Ну мы и подались в Могилевскую область, так сказать до дому. — Некоторые моменты Парамонов в своём рассказе опустил нарочно, о чём-то не стал говорить просто, чтоб не затягивать беседу.
— Общество? И все без фамилий? Просто дядя Саша и дядя Вася? — Батальонный комиссар прищурился. — То самое общество, про которое я подумал? Часы иностранные у всех у вас? Или скажешь, с убитого снял, помародерничал?
— Часики еще с довоенного времени у меня, американские. Хорошие часы, не подводят. А про мародерку ты зря, командир. Мы врага к себе не звали, раз пришел, пусть не удивляется, когда мы его до нитки оберем. И оружие нам нужнее, и продукты мертвым гансам ни к чему.
— Устав запрещает обирать мертвых солдат противника.
— А мне на ваш устав насрать, мы люди не военные. И вообще…
— Что, вообще, договаривай.
— Если устав мешает воевать, значит в топку такой устав. Голову надо использовать, гибкость проявлять, а не только строем ходить.
— Чем тебе строй помешал?
— Тем, что вместо строевой подготовки надо было бойцов полезному учить. Да что я объясняю, вы ж лучше нас всё знаете. Сейчас ты Генку моего в строй поставишь и под пули дуриком пошлешь. Как у вас принято.
— Не нужен нам твой Генка, пусть домой бежит. Что он в немцев стрелял, верю, молодец пацан. Но нам и без него непросто будет через линию фронта проходить. Кстати, винтовки добровольно сдашь, или как? — И оглянулся на своих бойцов, вроде как просто стоящих вокруг.
— А ты кто такой, чтоб я тебе своё имущество сдавал? Или просто применяешь махновский принцип «грабь награбленное»?
— Я представляю Советскую власть, так что изволь подчиниться.
— Ой, звиздишь, комиссар! Врешь как Троцкий! У нас вся власть принадлежит Советам. Напоминаю: Советам народных депутатов. Ты депутат?
— В условиях военного времени на оккупированной территории я…
— … ты дезертир, окруженец и человек, без приказа оставивший свою позицию. Или у тебя приказ был на отступление? — Каждое слово больно било по всем бойцам, но сильнее всего по их командиру.
— Был! Представь, был такой приказ! — Заорал он, побагровев лицом, а потом схватился за кобуру. Еще секунда, и он овладел собой. — Был приказ старшего по званию просачиваться группами из окружения и выходить на соединение с частями Красной армии.
— Тогда к вам нет вопросов, тогда всё верно сделали. Выходите на соединение.
— А ты?
— Мы. Мы будем бить немца, раз больше некому. Так что винтовки нам самим нужны. — И не давая возразить краскому, Парамонов продолжил, — а я вам патронов отсыплю нормально. И подхарчиться дам. Давно ели, поди?
— Вчера. Реквизировали в деревне немного продуктов.
— Вот молодцы! Уже местное население пограбили, а я думал, с меня начать хотите!
— Мы не грабили. Красная армия плоть от плоти советского народа.
— Ага. Народ вас кормит, вооружает, а вы бережете его мирный сон.
— Заткнись уже, и так тошно. Не хочешь говорить, кто ты есть, не говори, а издеваться не надо. Сам вижу, что ты непростая птица, и не моего ума твои задачи. В самом деле поможешь с продуктами?
— И патронов обещал! — Встрял старший сержант, раскатавший было губу на всё оружие этих странных людей, но по всем признакам, пролетевший мимо второй СВТ.
— Обещал, значит дам. Можем прямо сейчас отправляться в наш лагерь, если вас тут ничего не задерживает. Еще раз напоминаю: у нас на базе документов нет ни у кого, фамилий тоже нет. Только имена. Пошли что ли?
— Пошли. Ярый, строй взвод!
— Погоди. Генка, в боевое охранение впереди отряда — пошёл! Идешь сильно впереди, о встречных сообщаешь сразу. Ванька! — И штатский сделал паузу, посмотрев на батальонного комиссара, дождался его кивка, — Идешь впереди и справа от группы, та же задача.
Молодой боец, как и подросток, посмотрел на старшего по званию, убеждаясь подтверждения полученной команды. А потом подхватился и трусцой побежал вперед за Генкой.
— Так, бойцы, у кого патронов совсем нет, поднимите руку! — Продолжал распоряжаться непонятный всем дядька. Когда руки были нерешительно подняты аж шестью бойцами, он сделал подзывающий жест. — Блин, вас как много, по пять патронов дам тогда на нос.
И штатский полез в карман пиджака, покопался там, а после снял с плеч вещмешок, достав запечатанную пачку патронов. Командир сначала возмутился такой простой хитрости с выявлением «пустых» бойцов, но увидел, что «дядя Саша» в самом деле раздаёт патроны его людям и решил, что враг не стал бы усиливать бойцов за здорово живешь.
Один раз отряду пришлось садиться в заросли по сигналу передового охранения и ждать, когда по дороге, через которую они должны были перейти, пройдут немцы. Противника было много, до роты. Шли они маршевой колонной в полной уверенности в своей не то безопасности, не то неуязвимости. Выглядело это так, словно не взвод Старостина на своей земле, а эти.
— Может, ударим? — Шепотом начал советоваться комиссар с Александром.
— Человек тридцать положим, это да. А потом сами с гарантией ляжем тут. Расклад один к одному — так себе история. У меня пока один к пятидесяти, хочу и дальше с таким счетом играть.
— Это тебе что, игра?
— А разве нет, товарищ комиссар? Вы собираетесь войну выигрывать?
— Что за вопрос! Конечно, мы выиграем!
— Вот! Значит надо учить правила этой гадской игры, Старостин. Чтобы выиграть с хорошим счетом. Генка!
— Чего, дядь Саш?
— Поведешь нас в обход, чтоб мы со стороны озера вышли к лагерю. С такой толпой после нас целая дорога получится, а мне этого не надо. Сообразил, как пойдем?
— Ага! По той дороге, что к полю, потом направо и через лес.
— Верно. Веди, Сусанин.
— Я Гаврилов.
— Да хоть Пифагор! Что, вам в школе не рассказывали про подвиг Ивана Сусанина? Темнота! Напомни потом, расскажу.
Сводный отряд пришел в лагерь общества любителей природы уже вечером, дав хорошего кругаля по окрестностям. Генка с ответственностью подошёл к поставленной задаче, тем более, что он-то позавтракал утром, так что голод не нависал над душой дамокловым мечом. А вот бойцы сборного взвода были явно в нелучшей кондиции. Но не роптали, в армии такое не принято. У них была цель, более близкая и понятная, нежели переход через линию фронта, вот к ней они и шли, разматывая петлю.
Первым к своим товарищам пришел подросток, сообщив им, что дядя Саша ведет в лагерь взвод окруженцев. Так что приход даже не толпы, а организованного подразделения не стал неожиданностью для двух крестьян и одной докторши. Тут же был разведен второй костер, повешен на перекладину второй «большой» котел, имевшийся у бойцов, назначен кухонный наряд.
Старший сержант Ярый службу знал туго, ему не требовалось напоминание от комиссара об этом. Как и о порядке несения караульной службы. И то верно, когда у тебя в подчинении имеется двадцать лбов, несложно назначить караул. Тем более, что всё равно надо чем-то озадачить бойцов, чтоб не начали ерундой страдать от безделья. А так, впритык времени привести себя в порядок, часик на ужин и отдых, умывание, постирушки, и желанный отбой. Да еще сон прерывается стоянием в карауле — никто не захочет искать себе приключения с таким графиком.
По взаимной договоренности, к которой пришли Старостин и Парамонов, разбор и дележка оружия были оставлены на завтра, тем более что командир убедился — делить и делиться в самом деле было чем. С вечера только патроны к винтовкам Мосина были розданы в уставном количестве. А еще он осознал, что разговор про истребление немцев не трёп — оружия, и советского образца, и германского, было много. Явные трофеи вызывали уважение к тем, кто их добыл. Трофеи, а не мародерство — Старостин понял разницу между личным обогащением и заботой о повышении обороноспособности вверенного подразделения. И сапоги с бельём — тоже не мародерство в условиях окружения. Врало его начальство в этом плане: когда твои бойцы сражаются в окружении, глупо пренебрегать доступным ресурсом, глупо ждать подвоза снабжения от интендантов. И вообще, у своих крестьян забирать еду законно, а потрошить убитых тобой солдат противника — нет?
А еще батальонный комиссар пытался прикинуть, в каком звании состоит его странный коллега. Что он штатский — враньё чистой воды. Не по военному ведомству, то понятно, а вот откуда? ГУГБ НКВД, которое Главное управление государственной безопасности? Или служба внешней разведки, НКГБ? С другой стороны, какая разница ему — всё равно нос в дела этого «штатского» совать нельзя. Тот и так скорее всего нарушил какие-то свои инструкции, приютив на время отряд. Вон как старательно маскируются под мужичков подчиненные этого дяди Саши. И мальца с Анохиным явно для маскировки подобрали. А баба его, назвавшаяся врачом, так и зыркает по сторонам, явно изучает бойцов по своей НКВДшной привычке.
«НКВДшная баба» в самом деле по привычке рассматривала красноармейцев, пытаясь определить состояние их здоровья. Она умом понимала, что к своим пробиваться будут все, никто не останется в лагере долечивать болячки. Но тем не менее, она попробует сделать, что сможет в плане их здоровья. У двоих с ногами проблемы — хромают. Вон тот крючится, явно с ребрами непорядок. Этот кашляет нехорошо. Все вроде стараются держаться, но видно намётанным глазом. Ноги посмотреть, на ребра тугую повязку из сшитого портяночного полотна, от кашля можно сбор сделать. Ох! Срочно убрать Генкины грибы, пока кто-нибудь не кинул в рот горсть крошек по голодной привычке жевать всё, что жуётся!
— Телегу дашь? — Торг начался с козырей.
— Ни телегу, ни Дуняшу я вам не выделю. На мобильности твоего подразделения это никак не скажется, как бы еще не снизило. А мне без подводы никак. Взрывчатка, пулемёт, оружие… да много всего приходится возить. — Старостин в очередной раз убедился, какой «гражданский» сидит перед ним на брёвнышке.
— По поводу пулемета, может, отдашь всё-таки? У тебя и специалиста небось нет со станкачом управляться.
— Ха! У меня целый Генка для этого имеется. Генка!
— Чего, дядь Саш⁈
— Пулемет у нас комиссар просит. Как начальник пулеметного отделения прими решение.
— А мы как без пулемета тогда? Не! И вообще, раз я начальник пулеметного отделения, то чего тогда вы меня вторым номером ставите?
— Слыхал, комиссар? Не согласный мой зам по вооружению пулеметом делиться. А за первого номера я сажусь, дорогой мой Генка, потому как тебе пока немного массы тела не хватает. Как веса в руках наберешь, будешь сам за первого номера садиться. Ну и чуток потренировать тебя ведению огня надо. А то ты слегка жмуришься в ожидании первой очереди. Не замечал за собой?
— И что, вы в бою уже использовали свой «Максим»?
— Да. огневую засаду устроили. Даже не понял, не то мы на батальон нарвались, не то они на нас. Одну ленту по ним засандалили, а потом поменяли позицию.
— И что дальше?
— А на новой позиции гансы нас не нашли, так что в тот раз всухую сыграли с немцами.
— То есть, вы сбежали?
— Точно так. Там два танка было, их пулеметом не взять. С танками сталкивался уже, товарищ комиссар?
— Было дело разок. Вроде и маленькие у них танки, с нашими не сравнить, а без артиллерии не взять. Наши пушки авиация накрыла, все три. Так что раскатали батальон тогда знатно.
— Вот и я про то же. А пушки маскировать надо. И несколько запасных позиций готовить. Штуки две, не меньше. Дал жару маленько — и откатывай подальше, да под сетку или в зеленку. Короче, учиться вам и учиться. Воевать, а не лямку тянуть.
— Александр, что ты заладил «вам, вам»! Разве не одно дело делаем?
— Поправка принимается. Нам надо многому учиться. Ладно, про пулемет мы всё решили. Патроны — сколько возьмешь?
— А сколько дашь?
— Если воевать будете по дороге, то по тридцать штук на рыло. А если тихо пойдете, то дам две сотни. У меня пулемёт, знаешь сколько жрет! Винтовки у вас у всех есть, «Светку» одну ты и так забрал вместе с Ванькой. Вторую могу дать.
— А сам как?
— Пистолеты-пулеметы немецкие есть для создания плотного огня на короткой дистанции. У вас есть кому с СВТ управляться?
— Я возьму, умею обращаться. От пистолета в бою толку мало.
— Это да, только застрелиться. Ну или траншею брать. Удобнее, чем со штыком. Кабана остатки вам отдадим на приварок, он у нас нормально закопчён, не испортится быстро. Дам овса, мы себе еще намолотим. Соли чуток. Куревом не поделюсь, оно у меня в качестве валюты для местных хранится. А по мелочи, пусть твой старшина к моему Василию обратится, он чего-нибудь оторвет от сердца.
— Сам тут останешься?
— Нет, конечно! — И оба поняли, что правды Александр не скажет ни в коем случае.
— Ой, извиняй, не подумав спросил! — Поправился комиссар, — не моё это дело.
— Так и есть. Буду решать по обстоятельствам. А то за вами пойду тихонько. Если вы шуметь станете, за вами немцы в конце концов увяжутся. А за ними я. Но не факт, что так и будет.
Уходил сборный взвод после завтрака отдохнувшим и нагруженным всем тем, от чего на душе становится легче, а на спине наоборот — продовольствием. Ну и патронами разжились. И все нелюбимые Парамоновым гранаты тоже уходили с отрядом, все — это четыре штуки. Долгого прощания не было, разбегались не друзья, а просто случайные знакомые и соратники, даже речь перед дорогой не толкнули. Речи были в той жизни, сейчас они потеряли свою ценность.



Хотя после расставания, коротко высказался Парамонов. В том плане, что по части имущества обществу стало легче, так что утраченная мобильность восстановлена. Ура, товарищи! И если никто не возражает, то можно поискать другое место для лагеря, а то здесь натоптали. Как бы кто опять не пришел в гости по натоптанному. Мол, спасибо этому дому, пора к другому. С предложением председателя уменьшившийся коллектив согласился, решение было принято без прений и единогласно.



Глава 17
Дороги, которые мы выбираем

Отдохнувшие бойцы под командой батальонного комиссара, равного в звании майору командного состава РККА, шли ходко. Командир их заранее известил, что идти будут весь день с двумя короткими привалами. Его бы воля, то и таких привалов бы не делали, но такая гонка еще хуже — посбивают ступни, забьют усталостью мышцы, считай, что обезножат.
А уже вечером у него состоялся разговор с единственным младшим командиром — старшим сержантом Ярым. Явно оба хотели поговорить про такую странную неожиданную и такую полезную, как оказалось, встречу.
— Я, товарищ батальонный комиссар, опросил бойца Анохина, как вы приказывали на привале. Коротенько так.
— И что он говорит?
— Ну так, — сержант показал ладонью, как, по его мнению, выглядел результат опроса. — Что-то боец подтвердил. Случай не то засады, не то стычки с группой немцев от роты до батальона, пересекающих водный рубеж при поддержке двух танков. Говорит, участвовал в том бою. В самом деле отряд ударил по ним из пулемета, расстрелял одну ленту на двести пятьдесят патронов, а когда ответили танки, председатель приказал отступить.
— Председатель? — Удивился Старостин.
— Да, его там все так называют. И изредка москвичом. Никогда по фамилии, фамилии в самом деле в отряде не в ходу.
— Шифруются, значит.
— Что?
— Ничего. Что еще подтвердил боец?
— Косвенно, что еще было несколько нападений на немцев. Включая то, где его спасли из плена. Факт захвата большой партии оружия Анохин не наблюдал. По его словам, когда он попал в группу, она уже была экипирована добре. К нему никто не приставал, никто не занимался проверками. В отличие от еще одного краскома.
— То есть? Почему мы его не видели?
— Вот тут интересно выходит. Освободили, опять же по словам бойца их троих. И так лихо, словно стояли и ждали. А потом просто перестреляли всех гансов, как они их зовут. Из плена были освобождены он, медсестра и лейтенант. Лейтенанта тут же допросили, а потом расстреляли. Когда он признался, что является немецким диверсантом. Даже боюсь представить, что там за допрос был.
— Да уж, необычное поведение для штатских, правда? И медсестра эта никакая не медсестра, а полноценный врач-хирург. Хорошо разбирающаяся в воинских званиях и специфике воинской службы. Видел я, как она бойцам первую помощь оказывала и какие вопросы задавала.
— То есть, товарищ комиссар, они не те, за кого себя выдают?
— Очень не те. Заметил, как их председатель со мной общался? Словно майор ему не ровня, а так, мелкая сошка.
— Вернемся и захватим?
— Пойдем дальше, товарищ старший сержант и будем молчать про ту встречу. И запретишь болтать на эту тему бойцам. Рассказывать, причем подробно, разрешаю только уполномоченным лицам на допросе. Это их епархия. Тут, мне кажется, не просто ядро партизанского отряда, тут повыше игра. Сам понимать должен, из Москвы по ерунде на захваченную территорию не засылают.
— А что, думаете, их недавно прислали?
— Они похожи на людей, давно скитающихся по лесам?
— Нет. — Помотал головой Ярый, — совсем не похожи. Чистые все, обстоятельные такие.
— А лагерь тебе как показался?
— Свежий совсем. Вокруг не вытоптано, не загажено. Меньше недели лагерю.
— Вот и ответ. А выводов мы с тобой делать не станем, не нашего ума дело.
Обсуждаемые засланцы из Москвы в это время разбежались парами в поисках нового места стоянки. На хозяйстве осталась только Ольга Ивановна, вооруженная немецким пистолетом-пулеметом и обученная им пользоваться. Ответственная женщина не пренебрегла средством индивидуальной защиты, все свои хозяйственные функции она осуществляла с оружием за спиной и подсумком с магазинами на поясе. Личная дисциплина для хирурга не пустой звук, а норма жизни. Сказано до ветру тоже с оружием — значит и в туалет с ним. Кстати, молодец председатель — заставил гостей вырыть новую яму под сортир, причём сильно дальше от лагеря. Их старая яма не была рассчитана на тридцать человек, мигом бы засра… заполнили.
Кто в полной мере отдыхал, так это Дуняша. Её не обязали ходить с оружием, не определили в наряд по кухне или караул — лошадка просто отъедалась на травке с ежедневной прикормкой овсом. Пожалуй, до войны такому безделью удавалось предаться только зимой, так хорошо питаться до войны не получалось вовсе. А её новые хозяева понимали — ненадолго эти каникулы у кобылки, скоро опять ей придется тащить телегу по корням да ямам, прикладывая все свои лошадиные силы. Так что пусть отъедается и отдыхает скотинка.
Новый район дислокации, выбранный Парамоновым, отлично подходил для размещения лагеря. И лес был больше, и речка имелась какая-никакая, и никаких тропок через лес они не заметили, кроме звериных. Одна проблема — чтобы добраться до того леса, необходимо было пересечь достаточно большое пространство, свободное от леса. Не только поля, а еще и овраг, неудобья, кусок обводненного луга — классическое дефиле, так и просящееся под танковый полигон мирного времени. А еще дороги, целых две, еще и с перекрестком. И что-то подсказывало, что скоро на нём появится временный пост регулировки движения, а тогда пространство станет совсем непроходимым. Для русских людей, не сотрудничающих с оккупационными властями.
— Один день мы можем потерять, но тянуть нельзя, товарищи. Так что завтра у нас разведка, а потом будем организовывать переезд.
— Какая разведка, зачем? Вроде уже всё высмотрели, — запросил подробностей Василь.
— Видели группу берез на опушке? Я прикинул, там одна прямо великанша. Закинем туда Генку, день посидит, будет записывать, сколько и куда народу катается по тем дорогам. Надо понять, каковы наши шансы проскочить открытое место. А то может так быть, что они каждый час как поезда по расписанию бегают. Не хочу, чтоб нас увидели. И в темноте ехать не хочу, Дуняша ноги переломает, тогда придется самим телегу тащить.
На найденном листке, чистом с одной стороны, Парамонов нарисовал схему дорог, а точнее просто крест. Цифрами от единички до восьмерки он обозначил все направления возможного движения. Задача для Генки была проста — сидеть на дереве, смотреть на перемещающиеся колонны и транспорт, записывать примерный состав, обозначать цифрой направление и примерное же время следования. Особо обращать внимание на предмет пользования дорогами местным населением.
— Чего, председатель, снова хочешь дорогу заминировать?
— Да, Алексей, уж больно мне понравилось так воевать, когда фрицы на дороге мрут, а мы дома сидим да кашу трескаем. Жалко, что не видно само представление, но я готов потерпеть.
— То есть, наблюдать не станем? А раненых с контуженными тогда кто добьёт?
— Вот же ты жестокий человек, Лексей! Но правда в твоих словах есть. Хотелось бы подсыпать добавки супостатам.
Мониторинг транспортной обстановки, проведенной силами Генки, сидящего на березе, что твой ворон, дал информацию к размышлению. Во-первых, движение было небольшое, так что при небольшой доле везения можно было пересечь и дорогу, и голое пространство, обогнув язык топкой луговины. Всё-таки одно дело пройти вдвоём через поле, имея возможность упасть в любой момент в траву, и совсем другое — с подводой. Во-вторых, подросток за всё время наблюдения увидел всего одну телегу с условно местными мужиками. Во всяком случае, они были в гражданской одежде. Так что всё говорило в пользу и переселения, и перспектив минирования дороги.
Вот только то, что было плюсом, тут же шло в минус: ну какая польза от, скажем, одного подорванного мотоциклиста? А даже одиночный грузовик с двумя-тремя тыловиками и грузом портянок на жирный улов не потянет. Если уж взрывать, так что-то достойное. И чтоб заряд тола двойной-тройной, и чтоб рванул посередине маршевой колонны. Вот где бы пригодился радиовзрыватель. Ага, или залп из «Града», если уж фантазировать, то по-крупному. Вот не было в распоряжении общества ни радиомин, ни реактивных установок, ни чего-то иного столь же полезного. Мало того, кроме Парамонова никто и не думал о таких ништяках.
Переезд случился штатно. На зорьке, пользуясь утренней негой и немецкими уставами, предписывающими первым делом завтрак и построение, заранее свернувшие лагерь герои подполья спокойно и без суеты перетекли в новый для себя лес, не оставив следов. Во всяком случае так хотелось думать. Диверсии и мелкие укусы, производимые обществом любителей природы, были основанием для гордости членов общества, но никак не отразились на боеготовности Вермахта, Люфтваффе и Кригсмарине. Более того, их действия вполне соответствовали почерку разрозненных групп окруженцев, постепенно перевариваемых в желудке оккупационного организма. Так что никакой карательный отряд не был сорван с передовой, чтобы «выжечь каленым железом» этот враждебный микроорганизм.
Парамонов не мог утверждать, что так и будет, но надеялся на это. Он вообще теперь многое планировал и осуществлял исходя из этого несерьёзного чувства. Надежда на авось всплыла в его характере весьма неожиданно и больше походила на фатализм человека, уверенного, что выжить вряд ли получится. Да и какой смысл выживать в этой страшной войне, если потом страну и всех её граждан ждет не менее страшное послевоенное восстановление. Человек, проживший более десяти лет среди благ двадцать первого века, ни за какие коврижки не захочет жить в послевоенное время. Как в том анекдоте про коммуниста, готового отдать жизнь за Родину, такую жизнь отдать не жалко.
Примерно пятнадцать кило тротила в самодельных шашках по шестьсот грамм давали ложное чувство уверенности, вот только со взрывателями было сильно не очень. Уже в новом лагере, пока Алексей с неутомимым Генкой отправились на охоту, а Василий вместе с Ольгой обустраивали быт, Парамонов занялся запалами от гранат. Нормальных, то есть подходящих для минирования их было всего пять штук. То есть даже один испортить экспериментами было нельзя. А еще очень не хотелось, чтоб он рванул в руках. Мелочь, но пальца или глаза можно было лишиться.
Вместо тисков пришлось использовать специальным образом расковырянное полено, оно обеспечивало фиксацию трубки запала вместе с рычагом. Самый тонкий момент — вытащить чеку так, чтобы колпачок запала Кавешникова не подпрыгнул вверх, освобождая ударник. Получилось? Тогда самое время вставить туда нештатный кусок проволоки с большой петлёй наверху. Вынув первый запал из желоба в полене и не услышав характерный хлопок, Александр понял — получилось. Теперь у него в руках находился импровизированный взрыватель противопехотной и противо-любого-транспорта мины. Вставляй в тротиловую шашку, закапывай в грунт дороги и смотри, кто сдернет петлю, присыпанную пылью. А чтоб больше радости было, смотай в одну стопку сразу три шашки! Почти два кило тротила дадут весьма внушительный взрыв, который даже танк выведет из строя. Четырехсекундная задержка? Она помешала бы подрыву одиночного мотоцикла, а если взорвется в колонне, то и пускай. Небось за четыре секунды даже танк не сбежит. Или сбежит? Парамонов начал прикидывать в уме и завис в очередной раз с запалом в левой руке. Впрочем, его товарищи уже привыкли к такой особенности председателя. Сидит, смотрит в никуда, шепчет что-то беззвучно? Значит, снова какую-то гадость для гансов выдумывает!
«Двадцать кэмэ в час, это пять метров в секунду, за четыре секунды четырехметровый танк уедет на шестнадцать метров от эпицентра и не пострадает. А еще он может не только вырвать чеку из запала, но и сам запал из шашки. Нет, танков нам не надо!» — сделал вывод взрывотехник-самоучка. Словно от его желания что-то зависело. Но кое-что он сделать мог, а раз мог, значит стоило попробовать.
На какой дороге пробовать — сомнений не было. Потому как самой загруженной была из двух та, что вела на восток. И движение на ней было поинтенсивнее, и колонны пожирнее. Так что чего проще — ночью заложил заряд под дорогой, протянул проводную взрыв-машинку и… понял, что никакой машинки нет. Создавай другой план, думай дальше. А чего думать? Посадил Генку на березу, научил каркать вороном, сам лежи себе в траве, жди сигнала. Один раз каркнул — кто-то едет, тихарись отчетливо. Два раза каркнет — на горизонте жирная колонна, беги закапывай мину, а потом вали со всей скоростью. Тем более, что и распадок мелкий уже присмотрен, где можно затаиться. То есть, лучше убежать совсем, то есть в лес, но если не судьба, то лежи там, уважаемый минер. Долго лежи, пока ночь не случится.
Генка был проинструктирован, заучил последовательность действий, научился каркать так, чтоб летающие кляксы приняли за своего. Потом долго и нудно Парамонов убеждал его, что валить с дерева нужно не когда юноша насладится зрелищем гибнущих фашистов, а сразу после подачи двойного звукового сигнала. Но явное неприятие в глазах подростка заставило Парамонова выдать самый козырный аргумент:
— Ген, пойми ты, кроме тебя никто такой подвиг совершить не сможет. Сгинешь по ерунде, я во второй раз не смогу тот же фокус провернуть. Тебя не очень жалко, Родина еще героев вырастит. А вот для пользы дела будет урон. Понимаешь?
— Да чего мне сделается?
— Ничего. Разве что заметят, как начнешь слезать. После диверсии немчура злая будет, аж жуть! Выставят наблюдателей, начнут прочёсывать близлежащие кусты. А тут ты такой по березе ползешь! Со всех стволов начнут лупить, пока не свалишься. Хорошо, если убьют, а ну как раненый попадешься. Тогда всем нам кранты.
— Я не выдам никого, не бойтесь!
— Да ладно! Начнут пытать как следует, запоёшь соловьем.
— Думаете, я хуже вас боль терплю?
— Так и я под пытками всё скажу, я тоже человек. Это нормально, сломаться от боли. Так природа устроена. Так что давай договоримся, два раза каркнул — и вали оттуда подальше! И до ночи таись в старом лесу. Встречаемся потом в новом лагере. Добро?
— Добро.
Почему именно береза? Так самая высокая. Почему каркать? Вороны имелись в данной местности, большие черные, внушающие уважение. И Парамонов надеялся, что до подхода колонны ему хватит время не только закопать гостинцы, а и сбежать подальше. Для экономии с раннего утра им заранее были выкопаны ямки в полотне дороги, а напротив них положены ветки для удобства поиска. Даже если засыпет подготовленные ямы, откопать их из пыли много времени не нужно. Первая по ходу ямка была сделана со смещением от оси дороги. По словам Гены, мотоциклы катаются строго посередине дороги, вот и пусть у них будет шанс не зацепить мину на два кило тротила.



Вторая ямка расположилась в двадцати метрах впереди слева от оси почти на обочине. Парамонов подумал, что после первого подрыва кто-нибудь догадается не идти по середине тракта. Или просто колонна будет обходить воронку и подорвавшихся товарищей. Третью мину от прикопает еще через пятнадцать метров справа. Закопал бы ближе, но есть опасность детонации или срыва чеки из-за взрывной волны. Три раза по два килограмма — хоть кого-то да утащат в ад. И очень хотелось надеяться, что этих «хоть кого-то» будет человек десять-двадцать.
«Эх, подловить бы роту на марше, вот бы веселье началось!» — фантазировал не жестокий по натуре попаданец. Но Маркс прав, нельзя находиться в обществе и быть от него свободным. Тем более, если ты оказался среди предков, чьим подвигом ты гордился все эти годы. Это почитай, как в Валгаллу живым приняли.
Солнышко еще не начало припекать, а два смелых охотника уже сидели в засаде, один высоко на березе, другой в приямке, выбранном в качестве лёжки. Перекусили овсяными лепешками с салом и водой, один перед тем, как залезать на дерево, второй уже возле дороги.
Два отдельных мотоцикла с колясками были проигнорированы, колонна из трех телега под управлением немецких солдат — тоже. Двухкратное карканье ворона донеслось до Парамонова уже после полудня, в тринадцать-десять, как машинально отметил он по своим часам. Первый порыв отряхнуться от пыли был остановлен — пыль помогает маскировке. Так что вперед, вдоль дороги к первой ямке! Тройные тротиловые шашки бьют по спине, лежа в сидоре, взрыватели разложены по карманам, завернутые в бумагу. У него не так много времени, а надо и ямку разгрести, и тротил заложить, и взрыватель воткнуть. Потом еще и замаскировать, засыпав пылью. И так три раза, а потом бежать быстро и далеко. Если увидят, могут заподозрить неладное. Хотя вряд ли кто подумает, что бежит через поле диверсант, заминировавший дорогу. Скорее примут за дезертира. Ага, особенно если разглядят трофейный автомат, болтающийся за спиной.



Глава 18
Три воронки

Он успел практически всё. Единственное, не побежал к лесу, а залёг в ложбинке на полпути к нему. Парамонов даже себе не мог честно сказать, отчего он так поступил: от страха быть обнаруженным, или от желания оказаться в партере и посмотреть оперу с привилегированного места. И ему очень хотелось надеяться, что Генка поступил умнее, не оставшись на балконе. Вроде более-менее адекватный парень, обещал слезть и убежать.
Генка сидел на березе до последнего. И после тоже. Он видел копошащуюся на дороге фигурку, которая перебегала с места на место и прикидывал, что если дядю Сашу так плохо видно, то его, сидящего в листве на дереве и подавно никто не разглядит. Так что нафиг! Тем более, что общество выделило ему второй пистолет-пулемёт и научило им пользоваться. Целый магазин отстрелял Генка, научившись отсечкам по два-три патрона. Хотелось тра-та-та на полмагазина, но дядя Саша сильно ругался. Оказывается, чем длиннее очередь, тем хуже точность. Странно, глупо, непонятно, но так было.
А раз он вооружен, то чего ему бояться? И Генка продолжил наблюдение за пылящей по дороге колонне. При ближайшем рассмотрении, то есть, когда колонна практически поравнялась с наблюдательным пунктом Генки, он смог насчитать десять тентованных грузовиков. Большие машины, заметно больше привычной полуторки «ГАЗ-АА» неторопливо пылили по дороге, соблюдая одинаковую дистанцию.



Юноша не мог знать, что мимо него следовала малая колонна снабжения, которую какие-то умники напрягли для того, чтоб срочно перекинуть роту солдат, присланных для ликвидации особенно крупной банды советских окруженцев. Контролируемые своими безжалостными комиссарами попавшие в окружение красноармейцы вместо того, чтобы нормально сдаться, всеми силами пытались прорваться на соединение с откатывающейся армией Советов. Да еще и гадили по пути.
Понятно, что рота не могла поместиться в одиннадцать автомобилей «Опель Блиц» колонны (недостающий грузовик сейчас стоял в пяти километрах сзади, и водитель менял пробитое колесо, прожигаемый взглядами своего командира, сидящего в легковушке). Штатное размещение по двенадцать человек в кузове никак не обеспечивало выполнение приказа. Поэтому в каждый кузов загнали по восемнадцать человек. И не разрешили снять тенты — пускай душно, зато не видно нарушение инструкций. Если кто-то думает, что в Германской армии не умеют их нарушать, то он ошибается. Солдаты ругались вполголоса, проявляли лёгкое недовольство, но предпочитали сидеть, скрючившись между ног своих камрадов, нежели совершать пеший марш-бросок. Не дергайся, и не получишь в рыло стволом винтовки. Лучше плохо ехать, чем хорошо идти.
Генка для себя сделал заметки, прикинув, по кустикам, где дядя Саша закапывал мины. Первый грузовик успел проскочить первую по ходу мину, она взорвалась под передними колесами второй машины. Поднятые клубы пыли медленно вспучились как грозовое облако, в котором мелькнул подлетевший вверх автомобиль, прямо в полете медленно распадающийся на узлы. А потом время снова ускорилось, и туча пыли скрыла дорогу. Когда пыль опала, Генка увидел, что первая машина лежит слева на обочине кверху колесами, немного не добравшись до места, где закопан второй «гостинец». Было видно, как из-под него в разные стороны расползаются серые комочки, отдаленно напоминающие людей.
А тот грузовик, который взлетал в воздух, перестал существовать совсем. И только мелкие тряпочки, красные лоскуточки, раскиданные вокруг воронки, напоминали о проезжающем автомобиле. Со своего места парню было непонятно, что за груз везла машина, в голову не приходило ничего, кроме кумачовых флажков, которые раздавали на первомайской демонстрации.
Вся колонна остановилась как по команде, с дерева было видно, что дистанция и выучка позволили водителям не въехать в зад впереди едущего. Сразу после остановки изо всех кузовов выпрыгивали немецкий солдаты, они разбегались в обе стороны на поля и падали в рожь. Только из третей машины, замершей возле воронки люди вылезали как-то лениво, зачастую никуда не убегая, а падая прямо там, возле заднего борта. Генка еще не знал, что такое контузия, не испытывал на себе, не видел оглушенных бойцов рядом с собой.
Спустя несколько минут на дорогу выскочили немецкие военные, один даже в фуражке, и начали командовать, что-то выкрикивая и размахивая руками. С полей потянулись гансы. Повзводные построения, как же без них, расчет в строю, доклады о выживших, и только потом помощь пострадавшим. Пыль совсем улеглась, с дерева было видно, что тела разносят в две кучки. В одну просто складывают в рядок, во второй вокруг них совершались какие-то действия, видать, это были раненые. Генка хотел начать радоваться, но что-то мешало. После анализа ощущений, он понял, что мешала задница, отсиженная на достаточно тонком суку. «А ничего, пускай потерпит! Когда еще такое покажут» — решил для себя юный герой и продолжил наблюдение, шевеля губами в попытке подсчитать потери живой силы врага.
Спустя какое-то время колонну нагнала легковушка и еще один грузовик. Выскочивший из авто офицер бегал как укушенный вдоль колонны, принимал доклады, а потом решения. Что это именно так, Генка догадался, когда часть грузовиков завелась и начала выруливать на правую обочину. Разворачиваются? Фиг там! Пять автомобилей самый главный немец решил отправить дальше, видимо их сильно где-то ждут. Парень так обрадовался гениальному решению врага, что чуть не свалился с дерева. Его радость была тем ярче, что грузовики жались к правой обочине, избегая середины дороги. Это что, дядя Саша заранее предусмотрел такое поведение фашистов⁈ Да как так можно-то? Да человек ли он! Пара дней ушла на вытапливание тротила, под дурацкие песенки. Потом день Генка сидел на этой березе, записывая колонны немецких войск. А потом раз — и гансы теряют взвод за взводом, а они с председателем сидят себе и наблюдают цирк, в котором эти сами себя убивают? Это не война, это не сказать, что получается!
Медленно и осторожно, чтоб не завалиться в кювет по обочине ехала колонна из пяти тентованных грузовиков, как уже увидел Генка, набитых вражескими солдатами. Вот первый успешно проехал куст, рядом с которым копался дядя Саша, закладывая третью мину. Вот второй… Второй грузовик не проехал. Мощный взрыв его порвал пополам, раскидав во все стороны пассажиров из кузова. И снова пылевое облако накрыло дорогу. Оно еще не успело осесть, когда грянул новый взрыв, это не утерпела вторая уложенная в полотно дороги мина. Сбило чеку взрывной волной, или какая-то доска упала, потревожив взрыватель?
Уже и неважно. Когда серая туча рассеялась, взору наблюдателя, засевшего на березе, предстала непроезжая дорога, поврежденная тремя глубокими воронками и перегороженная рваными остовами грузовиков вперемешку с частями тел, трупами и ранеными немецкими солдатами. И чего тут считать? От роты мало что осталось, а про её боеспособность на какое-то время можно было забыть. Генка смотрел на апокалиптический пейзаж и по его лицу катились не замечаемые им слезы. Только сейчас его немного отпустило после смерти Мишки. Только сейчас он поверил, что их месть не пустой звук, что маленькая группа штатских действительно может причинить много бед проклятым фашистам.
Он взял себя в руки и кое-как зарисовал схему расположения взорванных грузовиков, обозначив их цифрами так, как они следовали в колонне. Напротив трех Генка сделал пометку «совсем», тем самым обозначив, что в этих машинах выжить никто не мог. Дядя Саша будет доволен таким аккуратным исполнением обязанностей наблюдателя, может, и ругать не станет за невыполнение приказа.
А еще ему очень хотелось добавить всем им из пулемета. Так хотелось, что он даже ухитрился снять со спины свой пистолет-пулемёт и… И он вспомнил, что обещал дяде Саше. А еще прикинул, какой толк будет от стрельбы пистолетными патронами на такой дистанции. Это ему тоже вдалбливал наставник, мол каждому патрону своя дальность. Слово еще использовал такое мудрёное — эффективность. «Всё, ребзя, кина больше не будет! Кинщик заболел!» — вслух сказал он и полез вниз. Парень был уверен, что конкретно сейчас конкретно его никто не увидит — не до того врагу сейчас, сейчас у фашистов ситуация — врагу пожелаешь! От всей души Генка желал им таких историй побольше и почаще.
Парамонову достался билет в партер, но данная постановка была рассчитана на зрителей, сидящих на балконе. Он даже немного пожалел, что велел Петрову слезть с дерева. Сейчас бы посидел на ветке как тот ворон, записал потери, потом бы в лагере рассказал с подробностями. Хотя нет, это риск, оборвал он себя. Взорвалось, не проехали мимо — вот и ладушки! Два раз взорвалось? Здорово! Третий подрыв⁈ Да ладно, они что не подумали, что у меня там всё зарядами истыкано?
Лощина никак не способствовала наблюдению, Александр даже не увидел ломанувшихся в его сторону гитлеровцев. Впрочем, как они вернулись на дорогу и предпочли снова взорваться вместо того, чтобы начать прочесывание местности, он тоже не увидел. А раз так, то и нечего сидеть тут, решил Парамонов. Тем более, что на границе леса его страхуют крестьяне с винтовками в мозолистых руках. Нечего их отвлекать от полезного времяпрепровождения. И человек, организовавший очередную диверсию, без шума и пыли побрел в сторону леса, согнувшись в три погибели. Его отход, как и покидание Генкой наблюдательного пункта, остались незамеченными.
Уже возле леса Александр вспомнил один непонятный момент, когда Генка случайно назвался Гавриловым, а не Петровым. «Это ж-ж-ж неспроста!» — вслух сказал попаданец, выросший на Союзмультфильмовской саге о Винни-Пухе. Стало быть, надо будет разузнать и расспросить парня, чего он в показаниях путается.
Парамонов так и сделал, но сначала они всем обществом слушали и переслушивали рассказ об эпичной диверсии. Перематывали назад и снова включали, ставили на паузу, снова отматывали на самых интересных местах, снова слушали, комментировали, смеялись и спорили. Пожалуй, еще никогда в их лагере не царила такая радостная и беззаботная атмосфера. И никакого взыскания или устного выговора Генке не сделали. Председатель высказался про разумную инициативу и добавил, что если бы наблюдатель был постарше, ему бы тоже чуть-чуть накапали шнапса. А так, извини, дорогой друг, пей компот из тех ягод, что насобирала любезная Ольга Ивановна.
Ольга Ивановна немного морщилась, особенно в тех местах, где Генка акцентировал рассказ на потерях убитыми и ранеными, но вслух неодобрения не высказывала. В ней боролись два начала — женское и патриотическое. А в голове всплыла мысль, что пора уже научиться пользоваться оружием хотя бы вполовину так хорошо, как этот подросток. Если на них нападут враги, будет предательством и глупостью, если она не сможет дать отпор.
Когда общество начало готовиться ко сну, Парамонов нашел заделье и выцепил парня в сторонке от всех:
— Генка, а скажи мне одну вещь.
— Чего, дядь Саш?
— Как так получилось, что ты свою фамилию перепутал?
— Я? Когда? — Он вздрогнул и втянул голову в плечи.
— Сначала ты ученик Петров, а потом, когда не Сусанин, то внезапно Гаврилов. Я не стал на этом заострять внимание, мы тут все без фамилий, если ты заметил. Но раз уж сам полез в кузов, то называйся теперь груздем. — И Парамонов выдержал такую паузу, что сам Станиславский из гроба крикнул бы «Верю!». Впрочем, москвич не был уверен, что великий режиссер уже лежит в гробу. Может, он прямо сейчас орёт актерам на сцену своё знаменитое «Не верю!» В Москве или в эвакуации.
— Такое дело, дядя Саша, — и тоже пауза, — я раньше был Гаврилов, а стал Петров. Иногда забываюсь.
— Теперь всё стало ясно, Ген! Был Гаврилов, стал Петров. Дело-то житейское. — и Парамонов снова со значением всмотрелся в парня. — Говори всю правду. Мы друг друга от пуль прикрываем, если уж сами себе доверять не будем, то кому вообще верить?
— Мы Гавриловы были. А в тридцать восьмом мамка с отцом развелась. А потом он стал врагом народа, и мы поменяли фамилию на мамину девичью. Так что нет у меня отца, я от него отказался, как от изменника Родины и вражеского наймита.
— Про наймита это было сильно. Ты только скажи, батька тебя прямо совсем не любил?
— Любил. — И Генка тягостно вздохнул. — Только всё равно…
— Да погоди, пацан. Раз отец тебя любил, а может и сейчас любит, если не сгинул, значит ты всё равно его сын. Что у него с Советской властью, какие отношения, дело второе. Вы с ним родные, этого не отменишь. И вообще, могли и ошибиться люди в Органах. Все ошибаются, на то и люди. Даже Сталин писал про это, говорит, «Головокружение от успеха» у некоторых товарищей.
— И что мне делать?
— Ты вот тут, — Парамонов прикоснулся пальцем ко лбу парнишки, — будь Петровым. А вот здесь, и его ладонь легла на грудь Генки, — оставайся Гавриловым и помни своего папку. Папы, они такие, они тоже любят. Пока ты его помнишь, он будет немножко живым.
— А так можно? Разве комсомольцу полагается скрывать своё нутро от товарищей?
— Ген, ты по нужде на середину улицы выходишь или в кустики предпочитаешь укрыться?
— Конечно, в кустики. Я что дурак!
— Вот. А душа, это совсем личное, это такое место, куда можно только самым-самым близким, только родным. Партия, Советская власть, Родина, всё тут! — Снова постучал по Генкиному лбу пальцем. — Любовь, надежда, родные, они в сердце. Молча или совсем тихонечко.
— Спасибо, дядь Саш! — Генка развёл руки и прижался к нему, как обнимал отца в далеком детстве, когда всё было здорово, когда они были семьёй.
Утром было решено сходить до той дороги, на которой вчера так изрядно пошумели. Надежды, что получится затрофеить что-нибудь не было, пощипать немцев тоже нечего было даже думать, но прямо тянуло их на место своего маленького триумфа. С опаской идти, осторожно, но хоть одним глазком посмотреть, тем более всего два часа ходу до дороги.
Пустые вещмешки на всякий случай, два немецких автомата за спиной на случай боя накоротке, три винтовки в руках, на поясах штык-ножи. Даже воду с собой не взяли четыре разновозрастных мужчины, отправившиеся в поиск. СВТ-40 была у Парамонова как самого меткого стрелка, один из пистолетов-пулеметов у него же, как у самого опытного. Генка был рад, что его вообще взяли, а мужики были уже не в том возрасте, чтоб щеночками повизгивать и просить игрушку. Взял Алексей на плечо эту немецкую хрень, ну и пусть несёт. Потом Василю отдаст.
На опушке остановились, не рискуя сразу вылезать на открытое место. Члены общества любителей природы вообще уже привыкли не шляться по полям, они на таких местах чувствовали себя хуже, чем голыми. Идешь, а в это время ты, может, у кого-нибудь на мушке. Бр-р-р! Генка белкой взлетел на дуб, особенно быстро он карабкался поначалу, когда его буквально подкинули в четыре руки, вместо того, чтоб подсадить на нижнюю ветку.
— Ну что там?
— Ничего!
— Что, прямо совсем ничего?
— Ну дорога, грузовики тихонечко дымятся вчерашние.
— На тех же местах, или сдвинули? — Кричал свои запросы Парамонов.
— Вроде на тех же, видно плохо. Вчера на березе выше сидел.
— Так поднимись еще!
— А тогда не дергайте сразу, сейчас выше залезу. — И из ветвей дуба донеслось сопение, удаляющееся вверх, а потом вперед. — Нормально вижу!
Генка не просто поднялся выше, а еще и немного прошел вперед по большому дубовому суку. Парамонов сначала хотел начать советовать быть осторожнее, не падать, но вовремя себя остановил. У мальчишек умение лазать по деревьям врожденное, да и Генка сам не дурак, не захочет он падать без чужих советов.
— Короче, машины так и стоят, вряд ли кто вчера смог проехать!
— Так небось и зассали! — Закричал Василий. — Кто вас знает, вдруг тут вся дорога заминирована до самой Москвы!
И вся компания весело засмеялась. На своей земле, в своём лесу среди своих они сейчас не боялись никого и ничего, были готовы наподдать чёртовым фрицам еще и еще раз, пока те не побегут в сторону своей проклятой Германии. Парамонов смеялся вместе со всеми, ему было одновременно легче и труднее. Легче — он знал, что мы победим, и никакие силы не смогут в этом помешать. Труднее — он очень хорошо представлял, какой ценой. А еще он по-прежнему не видел себя в победившей стране. Его встреча с окруженцами очень хорошо показала — проканает за гражданина Страны Советов он только при условии своей полной неподсудности и секретности, защищенный фальшивым статусом очень секретного разведчика и диверсанта. До первой проверки. «Как зовут жену товарища Калинина? Сколько стоит батон ситного? Прочти Символ веры!» Ах да, Символ веры сейчас можно не знать, хоть в чём-то он не обмишурится.



Глава 19
Никто не любит ГАИ

— Ген, тебе там видно, есть кто возле сгоревших машин?
— Никого там! Или я не вижу.
— Что, мужики, может прогуляемся тогда до пепелища? Пошукаем чего полезного, что не вывезла немчура?
— Прогуляемся, в смысле поползаем, председатель?
— Василий, вот прямо в точку! Именно поползаем со всей нашей осторожностью, чтоб не потерять столь дорогие жизни от глупой жадности.
— Дядь Саш! Не получится! На перекрестке немцы!
— Едут?
— Не, стоят. Пост поставили. Мотоцикл с пулеметом, вроде два человека. Или три, не видно толком, мельтешат.
— Мотоцикл! С пулемётом! — Мечтательно протянул Парамонов и заработал косые взгляды товарищей. — Чего? Я ж не сказал еще ничего такого!
— Так понятно, что еще не сказал! Генка, слезай уже! Председатель речь говорить будет! — Высказался за себя и Алексея Василь.
— Так понятно! — передразнил его Парамонов. — Обидно просто, мужики, ей-богу, обидно! Эти гады стоят втроём тут, словно бессмертные. Мы что, мимо пройдем теперь?
И они не прошли мимо. У Александра было понимание, что спешить некуда, что эти трое на мотоцикле будут стоять весь день до заката, когда немцы прекращают шариться по белорусским дорогам. В том числе и стараниями общества, между прочим, у фашистов за месяц выработалась тактическая боязнь темноты.
Маскировочные накидки стали непременным атрибутом вылазок, как и боевая раскраска. «Тотальная трусость» взрослых мужчин тоже была в плюс. Всем отрядом они не доползли до перекрестка сотню метров, оставшись лежать в низких ржаных колосьях. А Парамонов пополз вперед. Когда он замирал, то становился похож на островок бурьяна среди пожелтевшей нивы, пропущенный нерадивым механизатором. А вот в движении маскировка сбоила. Одна надежда — кусты между полем и дорогой, вернее перед перекрестком. Иначе он бы и не пробовал подползти ближе.
Крестьяне отличаются хорошо прокачанным терпением, без этого навыка на земле не выжить. Так что они совершенно спокойно лежали в хлебах, пожёвывая вылущенные зерна, как сделала бы Дуняша на их месте. С той разницей, что она бы делала это стоя. Вода во фляжках была, но ею никто не злоупотреблял — больше выпьешь, сильнее станешь потеть. Больше пота — больше грязи, а еще слепни, оводы, мухи. Генка мужественно перенимал сложную науку ожидания и не прекословил, только изредка подрыгивая ногой. Проезжающие периодически через перекресток машины их не напрягали. Председатель умный человек, подставляться не станет, а их самих тут никто с дороги не разглядит. Так что они совершенно не устали лежать, когда через три часа к ним подполз москвич.
— Расклад такой, мужики: это пост фельджандармерии. Вооружение: один пистолет-пулемет, две винтовки и пулемет на мотоцирке. Тьфу ты, на мотоцикле. Стоят и никого не пропускают на ту дорогу, которую мы вчера распахали. Боятся, что она дальше заминирована.
— Ты ж немецкого не знаешь!
— Слово «минен» и ты бы понял. Думаю, вдарить можно, если разом и с разных сторон приползти. Они по сторонам головами не крутят, только на дорогу пялятся, как мне показалось.
— А если ты ошибся?
— Тогда из пулемета причешут, прижмут и хана. Домой ползем?
— Не, получится, что мы зазря весь день на пузе ползаем. Я не согласный! — Высказал общее мнение Алексей.
— Раз так, ты туда, вы двое обползаете с той стороны, а я напрямки полезу.
— Хитрый москвич, меньше всех ползти тебе.
— А ничего, что пока вы лежали я уже туда-сюда слазил?
Пока они так пререкались, их план дал трещину. На перекресток въехал какой-то невзрачный грузовичок с кабиной как газетный киоск и встал рядом с жандармами. Спустя пару минут, мотоцикл завелся и поехал в сторону воронок, а за ним грузовик. Оба транспортных средства зарулили к взорванным машинам, среди которых и встали, заглушив двигатели.



— Ну что ты будешь делать! Теперь нам что, снова ползти за гансами?
— А ты предложи что-нибудь иное, Василий. Раз домой неохота вертаться.
— Да чего там, пошли. Тем более, там место удобное, накроем разом всех.
От перекрестка было видно, что ту сторону, на которой сейчас находился отряд вооруженных гражданских лиц, от немцев прикрывает остов грузовика. Шансы подобраться незамеченными были.
— Вот и ладно, заодно гранату испытаю.
— Нас самих с твоими изобретениями не зацепит?
— А посмотрим.
Дело в том, что в один из дней, когда общество занималось чисто хозяйственными делами, то есть запасало продовольствие, стирало и училось пользоваться оружием, Парамонов затеял обучение немецкой гранате-толкушке. Оказалось, что самые удобные в переноске, которые с крючками на корпусе и одновременно самые старые, они не взрываются. Горошинка выпадает штатно, терочный запал срабатывает, а сама граната взрываться отказывается. Те, что поновее — те срабатывают штатно, даже жалко стало потраченную просто так толкушку. А старые — фиг.
Принятое решение было гениально по своей «простоте». Александр срезал у оставшихся трех гранат «не той системы» крышки, словно это были консервные банки, и выскреб всю начинку. Кстати, отсыревшую. А потом залил пустую в консервную банку от тушенки расплавленный тротил. И еще до его застывания сунул в банку пустую гранату. Когда тол застыл, в руках у Парамонова оказалась заметно потяжелевшая перекормленная граната «М24-Магнум» с примерно тремястами граммами взрывчатки. И была надежда, что теперь она взорвется. Всего в вещмешке у Парамонова таких гранат было две. Плюс одна классическая М24. Плюс по одной у его товарищей.
Чем хороши кусты, они не падают при взрыве с такой же готовностью, как деревья. Худеют, теряют часть листвы, становятся полупрозрачными, но не падают напрочь. Вот и эти, отделяющие дорогу от поля, честно выполняли свою функцию. Они прикрывали поле от ветра и общество любителей природы от взоров чужаков. Полчаса упорного поползновения с мыслью «Лишь бы эти не уехали обратно», и отряд уже на позиции. СВТ-40 у Генки, один автомат в руках у Алексея, второй за спиной у Александра, мосинка в мозолистых дланях Василия. Остальные винтовки отложены в сторону. Генка сильно справа, впереди по дороге, Василь слева, и тоже в готовности простреливать полотно повдоль. Автоматчики прямо перед грудой машин.
— Смотрите, только нас не подстрелите по запарке! — Это была последняя инструкция, выданная Василию и Генке, когда они уползали на свои позиции.
Сигнал к атаке должен подать председатель путем заброса гранаты между машинами, туда, где сейчас что-то изучали или пересчитывали фашисты. Трое на мотоцикле, трое вылезли из грузовика — все сейчас примерно в одном месте. Единственное, чего не хватало Парамонову для начала операции — еще одного Генки на березе, желательно с рацией. Он вынужден был тянуть шею вверх с риском быть замеченным, чтоб его мероприятие не оказалось в поле зрения лишних людей, которые могли в это время ехать через перекресток. Эта вечеринка назначена для шестерых клиентов, еще десяток его бригада не обслужит — силенок не хватит!
«Да чего там! Или пан, или пропан!» — решил для себя Александр, в очередной раз вытянув голову и никого не узревший на перекрестке. Он привстал, почувствовал вес гранаты в отставленной руке, покачал ею пару раз… и снова сел. Страшно. И начинать вообще, и страшно будет, если граната полетит не туда, а скатится обратно к ним, к примеру. Или не взорвется. Он вытащил все свои гранаты из мешка, выкрутил колпачки и освободил шарики на веревках. «Не рванет эта, кину следующую. А потом третью. А если и эти не рванут? Да ну нафиг, не могут все три не сработать!» — благословил он сам себя и дернул шарик терочного запала.
Граната полетела так, как и задумывалось, а потом скрылась между машин. Оба, Александр и Алексей, тут же упали на землю. Вслед за ними среагировали два других мужчины. А потом между грузовиками опять рвануло. Опять — если иметь в виду вчерашнюю феерию взрывов. Для фельджандармов это было не опять, а фаталити.
Двое из них успели среагировать на упавшее неподалеку недоразумение. Классическая консервная банка с приделанной к ней рукояткой от немецкой гранаты вызвала недоумение и фразу: «Вас ис дас? Шайзе…» Кто бы спорил, триста грамм — это триста грамм. Если сто пятьдесят способны вызвать у регулярно пьющего человека здоровый оптимизм, то резко опрокинутые триста грамм водки — это уже грогги! А тут тринитротолуол, да без закуски, да в двух метрах от твоих ног. И уже неважно, что кустарная расфасовка, а ручка была выточена аж в семнадцатом году. Выскочившие на дорогу, на то, что от неё осталось мужики с автоматами первым делом осознали, что рановато выскочили.
Проморгались, дождались, когда улеглись пыль и дым, а потом произвели контроль. МП-40 это ультимативное оружие, особенно против контуженного противника. Александр с Алексеем лазили по обломкам и делали контроль короткими очередями, пока не проштемпелевали всех шестерых. А потом полазили еще, чтоб убедиться, что никаких дополнительных немцев тут нет.
— Председатель, честно говоря, не верил в твою самоделку! Зря.
— Нормально всё, Лёха. Я сам не верил. Вон на обочине все гранаты разложил на всякий случай. А ведь хорошо бабахнуло. Василий! — Парамонов вышел туда, где его мог увидеть крестьянин. — Оставайся там, смотри за подходами! Мы пока пошмонаем немного. Как свистну, сразу к лесу возвращайся!
У Парамонова не было лишних рук, чтоб тащить трофеи, но и оставаться без наблюдения за перекрестком не хотелось. «Жадность фраера сгубила» — напомнил он сам себе. По-хорошему, надо было и Генку оставлять на той стороне, но по опыту они знали, оттуда обычно никто не едет. Так что парень был вызван на место короткого боя для навьючивания всего того, что могло найтись. Хотелось хабара, хотелось, чтоб его было много, причем полезного. Но сначала Парамонов решил, что надо навести порядок во вверенном судьбой бардаке. А именно: поставить на своё место табличку «Минин» рядом с памятником Пожарскому. Фашисты аккуратные люди, они если видят подорванные на дороги машины, тут же начинают предполагать наличие мин. А когда они подозревают мины, то обязательно ставят ту самую табличку на палке, которая сейчас валяется в пыли, опрокинутая взрывом гранаты. «Видимо, осколок прилетел неудачно» — подумал Парамонов, поднимая её и втыкая на своё место. Пробоина в металле намекала именно на осколок.
Найденное не могло не радовать. Впрочем, оно могло бы сделать это и с большим старанием. Например, пулемет МГ-34 не смог остаться исправным. Внешне он выглядел так, что тащить его не захотелось. Мотоцикла было не жаль, супротив Дуняши он вообще ничто в данных условиях. А вот еще один МП-40 и запасные магазины к нему были в кассу, что называется. Пистолетные люгеровские патроны тоже к месту, их пистолет-пулемет кушает весьма охотно. Целый ящик тушенки в кузове уродливого грузовика? Спасибо фашистам, что не с пустыми руками на вечеринку подъехали. Да мало ли всякого нужного для лесного человека может найтись в люльке покорёженного мотоцикла или в бесхозном грузовике.
Собирая зольдбухи, Парамонов впервые обратил внимание на жетоны, висящие на груди у мертвецов. О как! И что тут есть? Какие-то буквы и цифры, причем продублированные на двух половинках алюминиевой овальной пластины с поперечной просечкой. Смертные жетоны, получается? Идея Парамонова жечь солдатские книжки, дабы превращать трупы в неопознаваемые, накрылась медным тазом. Ну и ладно, зато будет время на более тщательный…
Более тщательный шмон не случился, прерванный свистом с того места, где стоял среди зарослей Василий. Вот он вылез, чтоб его было видно, и начал энергично махать руками, передавая сообщение. Какое? А такое, к перекрестку подкатывает очередная колонна. И ни пулемета, ни вкопанных заранее мин, ни каких иных козырей у общества. И непонятно, что лучше: бежать через поле, залечь близ дороги во ржи или спрятаться между взорванных грузовиков.
— А может они и не поедут сюда. Чего им тут делать-то? Понятно же, что непроезжая дорога. — Высказал самый правильный вариант поведения фашистов Алексей.
Парамонов категорически был согласен с этой мыслью — нефиг им сюда лезть! Вряд ли они слышали взрыв, а дымок? Так он со вчерашнего дня потихоньку струится. И отсутствие ГАИшников немецкого разлива для нормальных фашистских военных не повод для расстройства, ведь так?
Так или нет, но ползать по ржаному полю было поздновато, так что весь отряд залег под машинами, приготовив к бою свои винтовки. Потому что колонна свернула в их сторону. Еще спустя минуту вся колонна остановилась, вперед проехал только первый автомобиль, легковой Опель.
Опель, значит офицеры, размышлял Парамонов. Самые смелые, раз первыми прутся? Или просто пыль за всеми глотать не хотят? Расстрелять офицеров хотелось. А еще хотелось вытащить из портфеля секретные документы, стратегические планы какие-нибудь, а потом со всем этим добром полететь к товарищу Сталину под крылышко. Как делают все попаданцы. Вот только умирать не хотелось. И сон под руку вспомнился, в котором усатый генералиссимус так и не дождался попадана. Так что маленький отряд молча лежал, не лязгая затворами. Оружие приведено к бою заранее, тупо щелкать под носом у неприятеля дураков нет.
Автомобиль остановился недалеко от первой воронки. С этого расстояния из-под моста грузовика Парамонову было видно характерную решетку радиатора и немного лобового стекла, а фашистам — табличку «Минен». Очень красноречивую табличку с очень характерным пейзажем за ней. Причем, между машин даже наблюдался достаточно свежий труп немецкого фельджандарма. Выглядело это так, словно немецкий унтер-офицер не поверил надписи на немецком языке и нашел свою мину. Германские военные даже не стали выходить из машины, автомобиль сдал задом, кое-как развернулся на плохом покрытии и поехал обратно. А потом начала разворачиваться и вся колонна. Наверняка где-то есть объезд, на котором их не ждет Парамонов со своими безумными самоделками и мужиками, взявшими в свои натруженные руки «дубину народной войны».
Фляжка шнапса, полная фляжка неразбавленного шнапса — тут должен стоять восклицательный знак. Увы, знака нет, потому что её захапала в свои загребущие руки бесполезнейшая Ольга Ивановна. Злая и нудная, она долго выговаривала по поводу того, что слава богу и председателю — в ней нет нужды как в хирурге. А если случится беда, то только она самоё и эта фляга дезинфицирующего раствора будет стоять между тупыми мужиками, которым лишь бы нажраться и их смертушкой. Мужики посмотрели на Парамонова, Парамонов покрутил головой в том смысле, что злая баба где-то права, на том и обломались.
Не разводя споров и скандалов, он позвал мужиков на добычу дров, где все трое употребили по колпачку шнапса из второй фляги. Москвичи, они ушлые. Когда мужчины вернулись, не забыв заготовленные дрова, их ждал праздничный стол. Ради разнообразия поводом для праздника стала не смерть, а жизнь, вернее рождение.
— Чего⁈ Геннадий, как это тебе исполнилось пятнадцать лет? Было же! Вы с Мишкой к нам прибились, ты сказал, тебе пятнадцать! — Возмутился Парамонов. — Наврал?
— Да чего это наврал, было пятнадцать лет без одного месяца. Всего один месячишко, самый захудалый приписал!
— Так понятно, что один не считается! — Гудел Василий. — Чего там, поздравляем!
— Ладно, Геныч. Раз такое дело, тебе от меня презент, — Александр увидел непонимание на лицах мужчин и поправился, — подарок, значит. Держи, владей, не потеряй!
Отстегнутый от пояса футлярчик с американской безотказной зажигалкой в полной тишине был передан юноше.
— Это мне⁈ Да как же! Это ж такая дорогущая вещь! Это ж такой подарок! — Генка бледнел и краснел, не в силах поверить в своё счастье. — Я не могу!
— Не дороже жизни, товарищ Петров! Можешь. А что у нас в меню праздничного банкета?
— Картофельный пирог на лопате, ягодный кисель, каша с тушенкой, — отрапортовала врачиха.
— Гуляем, мужики! Кисель овсяный, каша тоже. Зато пирог из муки! — Алексей искренне радовался застолью, организованному Ольгой Ивановной. Их всех немного задолбало овсяное меню, но роптать было не на кого. Что похопали, то и полопали. Хочешь разносолов — добудь их.



Глава 20
Хутор

На новом месте расположились с комфортом, учитывая опыт прошлых стоянок. Тем не менее, все понимали — начался август, за ним осень. И даже не надо ждать зиму для понимания временности такого житья. Парамонов вспоминал рассказы и повести, прочитанные в детстве про партизан, и не мог припомнить подробностей зимнего быта лесных воинов. Добыча тротила из снарядов была описана подробно, а вот обустройство лагерей и способы добычи продуктов как-то авторы обходили стороной. Зато про схроны бандеровцев было рассказано подробно со схемами и чуть ли не инструкциями. Но уже в другое время и не в книжках.
Не их вариант, вернее, не для этой местности. Землянку выкопать можно, даже вполне навороченную, но продукты крестьяне таскать будут только родственникам. Или если их сильно запугать. Второй вариант называется бандитизм, не их метод. А первый вариант может сработать, если добраться до родной деревни Василия. Так что их временный лагерь — он буквально еще на пару дней. Надо до осени переезжать поближе к конечной точке маршрута.
Вот только уж очень медленно это получается, если двигаться по лесам. А по дороге ехать боязно. Так что лучший вариант, одобренный всеми членами общества — ночные броски по дорогам, предваряемые дневной разведкой по-пешему. Из одной такой разведки Алексей с Генкой вернулись возбужденные, сразу было видно, что они нашли что-то интересное. Оказалось — да. В стороне от наезженной дороги и в нужном, то есть восточном направлении им попался заброшенный хутор.
— Нормально всё там! — Ярился Генка, — всяко лучше, чем в лесу-то!
— Постройки брошены года два назад, видать ушли хозяева или их забрали. Утварь соседи приличную подрастащили, но не всё. И что дюже здорово, нет следов, не наведывается туда никто. — «Дополнил» рассказ Генки-торопыги Алексей.
— Да там даже колодец действующий, дядь Саш!
— Ну раз даже колодец, то надо брать.
— Чего?
— Говорю, надо заселяться на пару дней, а там видно будет, — уточнил Парамонов. Не всегда его шутки понимали товарищи, не на тех мультиках они выросли.
— Дорогу мы запомнили с Генкой, за ночь пройти можно будет, только в конце всё заросло. Надо было подчистить…
— Ни в коем случае. Увидит кто, тоже захочет навестить то место. Пролезем, раз вы говорите, что проскочим.
Что брать из старого лагеря? Кроме пулемета и посуды всё имущество и так на телеге. Ах да, личное оружие и одежду, сушащуюся на ветках, не забыть. И кое-какие продукты. Короче говоря, навалили целую телегу, так что ехать не получится даже их единственной женщине. И неудобно сидеть, и лошадку жалко. Пословица «Баба с воза, кобыле легче» витала в воздухе, никем не произнесенная.
Переброска подразделения через местность, занятую противником, по всем статьям проходит как боевая операция. Собрали имущество, поспали немного, накормили скотину, сами поели. Пулемет с заправленной лентой был установлен на корме, то бишь на задке телеги чисто на всякий случай. Его накрыли брезентом и закидали сеном так, чтобы по первой команде можно было привести к бою. Пользуясь ночным временем, личное оружие прятать не стали. Немцы в потемках сейчас не ходят по дорогам, а мирное население вряд ли начнет сильно возмущаться, увидев пятерых путников с винтовками за спинами или автоматами на груди. Курс обучения стрельбе и обращению с немецким пистолетом-пулеметом прошли все. Парамонов вдолбил им, что стрекотать МП-40 будет и от пуза, но, если охота попадать в цель, пользователь должен откинуть приклад и упереть его в плечо. А потом еще и прицелиться. И короткими очередями! И не держаться за магазин, дабы не случилось затыка при стрельбе. И чаще менять позицию, а не стоять столбом. Лучше вообще стрелять не стоя, а с колена или лёжа, если позволяет обстановка.
Хутор Парамонову понравился, он оценил его утром, когда проснулся. Шли почти всю ночь, учитывая, что ночи в августе не такие уже и короткие — устали. Не стали ничего обустраивать, только распрягли Дуняшу, стреножили и пустили пастись рядом с двором. А сами сняли с телеги большой пук сена, украденного по дороге из стога, и заснули вповалку в хате.
А уже утром во время осмотра доставшегося по праву самосельцев дома и подворья определили — а ведь ничего так база. В таком можно и перезимовать, если запасы заготовить. И если никто не придёт с недобрыми намерениями. И стойло есть, и сарай для запасов, кстати, с подвалом. В самом доме тоже подпол имеется. Короче говоря, сделан хутор по уму и для себя. Из такого жилья по своей воле не уходят.
Новое место обитания сразу подняло вопрос планов. Василий один был кровно заинтересован в продолжении путешествия, но и он не готов был идти один через зону боевых действий. То есть в тылу врага, но по которому то и дело проходят разрозненные группы окруженцев, дезертиров и народных мстителей типа самого Василия.
Если честно, он и сам не понял, как оказался втянут в эту войну. То есть сначала его призвали, потом разбомбили, а потом уже какое-то необъяснимое желание поквитаться с теми, кто расстреливал из пулеметов их колонну на бреющем полете. И обида, что снова кто-то хочет творит с ним и его земляками всякое непотребство. Советская власть не сахар, но мужика всегда и все обижали, так что вроде не привыкать. А эти, народная власть и в самом деле не только хапала, а еще и что-то делала. Если верить старшим, то при помещиках жилось гораздо хуже. Не в плане пожрать, а за людей крестьян никто не считал. А еще, если верить тем же старикам, то немцы тоже за людей не считают, но уже не мужиков, а всех славян. Один дедок, вернувшийся из плена, много рассказал про условия содержания русских солдат в немецкой неволе. Если даже половина тех рассказов правда, то нет, не надо Василю этой новой оккупационной власти.
Единственный выживший его сын подался на учение аж в Тулу, вот тоже чудо — бесплатно учат ремеслу, кормят-поят-одевают. Жена давно обрыдла, да и поговаривают про неё в деревне разное. Братья, сваты, кумовья небось и без него как-то под немцев проживут. Во всяком случае, он им не помощник в том бедовании, какое всех ждет впереди. Если верить москвичу, а чего ему не верить-то, война ждет страну долгая, и оккупация продлится не один год. Может и в самом деле есть смысл остаться на хуторе с обществом любителей природы.
На том и порешили: с местными не якшаться, но и показательно не строить из себя ничего эдакого. Просто беженцы, просто заняли брошенный хутор, просто живут себе, никого не трогают. А все конфликты было решено гасить в зародыше. Потому как претензия у тутошних крестьян к обществу может быть только одна — у пришлых есть лошадь. Лошадь вполне достойный повод для насилия. Не станешь же объяснять, что народ на хуторе собрался не то чтобы злой, но вооруженный и под обстрелом побывавший.
— Что, просто жить будем, дядь Саш?
— Просто не получится, Геныч. Будет немножко сложно. Ходить придётся много и далеко.
— Куда?
— За скальпами. Фенимора Купера книжки читал?
— Ага! Там индейцы с убитых врагов волосы срезали и хвастались друг перед дружкой.
— Вот же гадость! — Скривился Алексей. — Наверняка жид какой-нибудь написал.
— Да нет, англичанин. Он уже помер давно. А книжка про американских индейцев и их войну с европейцами. Индейцы — это вроде как татары, только совсем дикие, которые еще сеять не научились. — Как мог объяснил ситуацию Парамонов. — Выражение «ходить за скальпами» означает охоту на врага.
— Только я не понял, почему далеко ходить будем. Фашистов кругом полно, куда не сунься — едут ироды.
— Так понятно, почему! Дураков нет под своими окнами гадить. — Пояснил товарищу политику Парамонова Василь.
— Именно так! Одни дома на хозяйстве сидят, другие идут в рейд. Кто спросит — за солью пошли, на курево выменивать.
И снова никаких постов, секретов вокруг базы или караульных вышек. Не располагает гражданский коллектив к таким строгостям. А еще людей нет, чтобы как следует сторожиться. Василий, походив по хате, по прочим постройкам, сказал, что чего-то не хватает, чувствует он. Парамонов не отмахнулся от странного поведения товарища, а наоборот начал его «качать» наводящими вопросами, мол чего тебе мил человек не хватает? Оказалось, что не хватило крестьянину разоренной ухоронки. Не должно такого быть, чтобы хуторяне ничего не спрятали.
— Погоди, Василь! Ерунду говоришь, что одни спрятали, то другие нашли и уже давно утащили.
— И где это?
— Что это? Сказал же, унесли давно.
— Дзе ухоронка была? Дзе яе сляды? — От волнения мужик опять сбился на белорусский язык. — Ци скажаце, што прыйшли назад тай усё акуратна захавали? Пусты схованку?
— Э-э-э, погодь, я в голове переведу на нормальный язык. Ага, понял. То есть тебя понял, а ситуацию нет. — Парамонов наконец просёк, что не нравилось Василию. — Значит, буем искать.
Ползали все, охваченные кладоискательской лихорадкой. Кто-то просто пинал носком сапога что- попало, другие прямо буквально ползали на карачках, вынюхивая признаки тайника. Удача улыбнулась Ольге Ивановне.
— Люди, а это нормально, что в подполе пол из досок? У нас земляной был. Как выкопали, так и утоптали. Доски еще на него тратить. С другой стороны удобно, слазил за заготовками и грязь в избу не потянул.
— Доски, говоришь?
Со стороны сцена смотрелась неоднозначно. В подполе стояла единственная в отряде женщина, а над ней сгрудились мужчины, бросающие вниз плотоядные взгляды.
— А вот сейчас мы и посмотрим, чего там под низом! Вылазь давай! — И Алексей протянул руку женщине.
Выдернули немелкую докторшу как пушинку и чуть было не нырнули туда всем кагалом. Председатель вовремя крикнул: «Стоять! Пусть Лексей один лезет». За неимением фомки, он воспользовался универсальным мужицким инструментом топором. Тот ко всему хорош, и в кашу вместо приварка, и в драку вместо кастета. А уж по хозяйству вообще не перечесть всех полезных свойств топора. Под досками оказалась земля, а под ней вполне не гнилой брезент. Стало понятно, почему простукивание досок настила не дало характерного звука ни обществу, ни тем, кто обыскивал хутор до них. А вот уже под брезентом и вторым слоем досок открылся тайник.
По сути, второй ярус подпола был заполнен кувшинами с разными крупами, кухонной посудой, кое-каким сельскохозяйственным инвентарем без деревянных ручек и инструментом. Кроме того там хранились несколько фотокарточек в рамках, двухстволка, запас пороха и дроби. Даже машинка для закрутки для снаряжения патронов нашлась.
— Да, братцы, так жить можно.
— Муки не хватает.
— Мука могла и не сохраниться, в ней быстро всякая гадость заводится, с пониманием люди запас составляли. Муку, небось, с собой взяли, когда тикали.
— Думаешь, ушли?
— А то! Не ушли бы, так их про тайник непременно бы выпытали и вскрыли.
— Кто?
— Те, от кого они убегали. Власти тутошние или НКВД.
— Ну и ладно. Пусть у тех, кто нам всё это добро приготовил, всё будет хорошо. Земля им ковром под ноги, — с легким поклоном сказала Ольга Ивановна.
— Ты на фотокарточки погляди! Белогвардейцы ж недобитые тут ховались! А ты им добра желаешь.
— А и пусть. Чай, тоже люди. Вон нам сколько от них полезного перепало. Жалко тебе добрых слов для людей, Василий?
На том и порешили. Что пусть прошлые хозяева нормально живут там, где они обретаются, а соседи чтоб не лезли на хутор. Вытащенная из подпола четверть самогона была проверена на предмет состояния содержимого и признана негодной в качестве дезинфицирующего средства. Большинством голосов «три против одной» при одном воздержавшемся, у которого нос не дорос во взрослые дела лезть. Приняли по чуть-чуть за новоселье все, кроме Генки. Что характерно, голосовавшая «против» тоже подтянулась с кружкой: «Наливайте, пьянчуги! Повод законный!» И чего тогда ерепенилась?
— Хорошо, конечно, но надо в уборочную впрягаться. — Весьма неожиданно выдал Алексей, допив свою порцию самогона. — А чего так уставились-то? Если тут зимовать, то запасы нужны. И нам чего-то в рот класть надо, и лошадке тоже. Война войной, а если жрать нечего, то и без немца помрем, от лени своей.
Крыть такое было нечем. Одно смущало, они здесь как бы на птичьих правах, прилетели-улетели. Как посмотрят местные, когда увидят на «своих» полях каких-то незнакомых пришлых? И пойди потом доказывай, что пришлые такие же советские люди, имеют на колхозный урожай ровно столько же прав, что и те, кто его сажал. «Ты пшеницу сеял? А я тебе плуг ковал! Смычка города с деревней» Ага, аргумент шикарный, особенно с учетом того, что эту смычку производили с винтовками в руках по принципу: у кого пулеметы, тот и власть.
— Так чего, может тогда по ночам жать будем? — Предложил Парамонов.
— Ну… так тоже можно. Серпы у нас теперь есть, если луна будет, то можно и ночью. — Алексей был готов хоть сегодня.
— Да чего вы этих куркулей боитесь! У нас винтовки, у нас автоматы! Мы сами сила! — Генка выкрикнул и еле увернулся от подзатыльника.
— Сила? Когда они немецкой администрации нас сдадут, да приплетут сорок бочек арестантов, будешь потом думать. Мужикам силу покажем, а от немецкого взвода с пулеметом не отобьёмся.
— Это что, они на нас фашистам жаловаться станут? Советские люди же!
— Советские. Дома под одеялом ночью. И то не все. Прекращай, Геннадий, мыслить статьями из газет. Суровая реальность кругом. И мы в ней не самая большая рыба.
— Так понятно, что не самая. А этот, — Василий показал пальцем на Генку, — этот вообще пескарик. Силой нельзя против мужика. Надо с умом. Я согласен, ночью поедем, и подальше отсюда. Небось уже всю округу разведали. И с оружием.
— Про оружие и так понятно, без него никуда. А кстати, порядок отправки естественных надобностей при оружии предлагаю отменить. А то кто нас тут увидит по двору шляющихся с винтарями, неправильно поймут. Оружие держим всегда под рукой, но не на виду.
— Это как?
— А надо думать. Может, стоит винтовки приготовить в сарае да на конюшне. Чтоб стояли чем-то прикрытые всегда заряженные. Случись что, а ты знаешь, куда бежать за оружием. Опять же чужим будет невмочь подумать такое: зашел человек в сарай без оружия, значит его у него нет при себе. Попробует кто напасть — нарвется на неожиданность.
— Думаешь, кто-то нагрянет с худом?
— Не сегодня, не завтра, но увидят движение, придут посмотреть. Да и ты бы пришел узнать, кто у тебя под боком поселился, Василий, так ведь? Вдруг польза от новосельца или вред какой. — Согласился с председателем Алексей.
Врачиха и подросток больше помалкивали, стараясь не встревать в разговор взрослых мужчин. Те уже доказали своё умение выживать в непростых условиях и планировать действия наперед. Особенно велик был авторитет председателя, который вроде никогда ничего не приказывал, а только предлагал. Но так, что пойди откажись. Всегда дело, всегда с пояснениями. Так что никого принуждать не было нужды. Тем более с его присказками про добровольность их организации. Мол, не нравится — свободен! Словно кто-то свободен по своей воле покинуть корабль в бушующем море. Дураков нет, какие были, все утопли уже.
Посовещавшись на не очень трезвые головы, общество решило не пороть горячку с жатвой. Сначала на разведку вдвоем идут Александр с Генкой, если всё путём, то в ночь на уборочную идут уже трое: Василий, Алексей и Дуняша. Кобыле винтовку не давать, остальные при оружии. Вряд ли сейчас вызовет подозрение подвода с двумя вооруженными мужиками. А кто плохое удумает супротив, на некотором отдалении спереди и сзади сопроводят те же Александр и Геннадий. Не те времена, чтоб без охраны оставлять важный ресурс в виде лошади.
— Что жать будем? Куда пойдем?
— Пшеницу. Белого хлеба хочется. Хоть какого, но белого прямо совсем! — За всех решил Василий. И все согласились, что значит демократия.
— А молоть на чём?
— Смелем. У нас теперь ручная мельница есть, чай не нищеброды стали. — Улыбку Алексея можно было мазать на хлеб вместо мёда, только хлеба не было. Пока не было.



Глава 21
Самый лучший танк

— Ага, хлебушка им. А где закваску брать станете? — Сломал идиллию Парамонов. — Куда не кинь, всюду клин. Не обойдемся мы без контактов с местными. Короче, проведем разведку уже местных деревень, а потом или будем контакты налаживать, или они сами наладятся.
— А хлеб убирать не пойдем?
— Решили же, что пойдем. Одно другого не отменяет. Только не на ближние поля. Пусть на нас обижаются не соседи, а кто-то другой.
В соответствии с откорректированным планом стали действовать. На хуторе постоянно дежурили не меньше двух мужчин, держа оружие под боком. А Ольга Ивановна изображала из себя хлопотливую хозяйку подворья, как умела. Впрочем, она была не настолько городская, чтоб решетом воду носить. Из простых оказалась, не из господ, не из интеллигентов происхождением.
Из плюсов разведки, произведенной Александром и Генкой, было то, что пшеничное поле осталось на своём месте. Никто его не убрал. Из минусов — на дороге они наткнулись на танк. Самый обычный танк, хотелось сказать, не нет — это была самая грозная и величественная боевая машина из тех, что в этот период истории создавал человеческий гений по мнению Парамонова. Французских монстров он в расчет не принимал, советского пятибашенного уродца тоже. А вот КВ-2 успел повоевать, насколько Александр знал историю. Но не этот. Величесвтенной и грозной боевой машиной он этот танк назвал тоже просто из уважения. Потому что этот явно не повоевал — два товарища смотрели на него из кустов и видели — не похож он на подбитую машину, которая до последнего снаряда громила врага.
Брошенный экипажем, если экипаж у него был, танк стоял на платформе-транспортере перед мостом. По всему выходило, что рачительный немецко-фашистские трофейщики подобрали эту машину с заводской маркировкой на башне и повезли в свои закрома. А по пути им попался мост, который только на карте мог выдержать пятьдесят тонн нагрузки. Парамонов уж на что не строитель-мостовик, а и он был согласен с гансами — нельзя этот танк затаскивать на мост — не выдержит. Судя по отсутствию при платформе тягача, вопрос решить быстро не смогли, так что платформа осталась бесхозная и даже без охраны.
— Жалко как, дядь Саш! А то бы мы сейчас и этих трофейщиков того.
— Экий ты кровожадный юноша, Геннадий. Но соглашусь, я бы тоже с удовольствием уменьшил численность вермахта. Давай посидим, вдруг охрана или техники проявятся.
Часовое ожидание не принесло плодов, так что Парамонов смело приготовился лезть в незапертую дверь башни, оставив Генку на страже.
— Смотри, парень, не мелькай только около танка.
— Да знаю, знаю. Находясь на охране, нужно занять такую позицию, которая позволяет контролировать пространство, оставаясь невидимым для возможного врага.
— Молодец, запомнил. Ни костров, ни курева, ни разговоров или прослушивания музыки.
— Какой музыки, дядь Саш? — И Парамонов понял, что в этой исторической эпохе плееры пока в каждом кармане не лежат. Но отвечать надо солидно.
— Кто знает, вдруг у тебя радио с собой, а то патефон. Или губная гармошка. Примешься со скуки наигрывать или патефон достанешь из вещмешка.
— Скажете, патефон! Патефон денег стоит!
— Короче, не дури мне мозги. Прячься. Если кого засечёшь, сигнал — карканье.
И Александр полез в башню танка. Он залез на моторно-трансмиссионное отделение и подошел к дверце в задней части башни. Встал и недоуменно замер — в мощной практически сейфовой двери с солидными петлями не было ни ручки, ни запора. А как открывать? «Сим-сим, откройся!» — не сработало. Визуально задняя дверца крепилась на болтах, чьи головки виднелись, утопленные в толщу дверцы. Так что пришлось лезть через незапертый верхний люк башни. Свет лился в башню открытый люк только тогда, когда Парамонов его не закрывал своими плечами. Он опустился вниз и привык к сумраку, теперь видно было всё. Особенно то, что для четверых тут слишком тесно. И что не с его плечами тут управляться. А еще было видно несколько снарядов в держателях на стенках башни. И много укупорок с порохом. «Значит, раздельное заряжание. Так и запишем, пихать сначала головку, потом укупорку. А лучше три» — сам себе приговаривал наш герой. Найденные с большим трудом взрыватели дали окончательный ответ на вопрос «Что делать?»
С помощью умелых рук и недюжинных когнитивных способностей взрыватель был вкручен в снаряд. Снаряд заложен в ствол ценой солидных усилий и кряхтенья. Вроде сорок кило не такой уж большой вес, но в тесноте да с непривычки попробуй сунь его так, чтоб не уронить и не втемяшить взрывателем куда-нибудь. Парамонов не был уверен, что удар взрывателем по затвору опасен, но решил не экспериментировать. Заряженное орудие как бы намекало — давай бабахнем! Александр даже попробовал покрутить маховик наводки, о чудо! Казенник орудия начал заметно склоняться к полу. То есть этим колесиком ствол задирается вверх. Пусть так и будет.
Осталось вылезти, закинуть внутрь гранату и бежать отсюда. Блин, а вдруг не успеют? Да, подумал он, а вдруг сила взрыва будет такая, что их самих зацепит ударной волной или осколками. А то еще и башней накроет — вот будет весело! Надо подрывать дистанционно. Или производить отложенный взрыв. Кое-какие мысли в голове крутились давно, но все они были из числа нереализуемых или неподходящих к ситуации. Не было у них такой задачи — взорвать что-то мирно лежащее, стоящее, спящее.
Ладно, сам себя танк не взорвет, а оставлять этот подарок немцам не хотелось категорически даже зная, что КВ-2 немцы в Белоруссии захватывали десятками. Другие пусть, а этот — хрена два! Парамонов взял найденный внутри люковый ключ и запер все люки, дабы никто без него не ломился в танк. Сам ключ он повертел в руках, а потом спрятал под корнями приметного дерева — с собой таскать такую железку глупо.
— Ну чего, дядя Саша, заведется⁈
— Чего?
— Танк заведется? Поедем?
— Сдурел ты, хлопец! На кой нам такая бандура, с кем ты воевать на нем собрался?
— А чего, немцы подойдут, а мы такие им ка-а-ак влупим из пушки!
— Нет, Генка, сейчас мы пойдем до поля, как собирались, всё высмотрим, а потом уже будем заниматься танком.
— Заведем?
— Взорвем. Чтоб фрицам не достался.
Вариантов подрыва танков Парамонов знал два. Зарядить пушку и сунуть в ствол гранату. Подложить гранату под снаряды в салоне танка. Или как называется то место, где совершают свой подвиг танкисты. Про третий способ — что-то такое нажать и дернуть, чтоб разорвало казенник, Александр читал в книжках. Он не был уверен, что в танковых пушках он реализуем.
Уже под вечер, когда разведчики вернулись на хутор, председатель взялся творить мину. Сидящий рядом с ним Генка не только наблюдал глазами, наставник пояснял все свои действия.
— Берем бумагу, вымачиваем в клейстере или киселе. Папье-маше знаешь?
— Знаю, из него игрушки делают всякие.
— Молодец. Вот видишь, у нас пропитанные клеем полосы бумаги получились. Обматываем ими гранату. — Генка хотел спросить, зачем такие сложности, но удержался.
— Бумага высохнет, мы вытащим чеку. Давай к печке положим, чтоб сохло лучше.
— А не взрвется?
— От печки? Нет. Или ты боишься, что чеку вынем, колпачок слетит? Не бойся, папье-маше удержит и рычаг, и колпачок. А если такой гостинец положить в воду, он через несколько минут размокнет и всё, ударник — щелк! Граната — бах!
— Здорово! Это вы сами придумали? А где мы в танке воду найдем?
— Это сам. А воду зальём в ствол вечером, когда на жатву поедем. Так что готовь канистру для воды, можно из-под бензина, нам её не пить.
— И что, одной гранаты хватит для такого большого танка? Там броня — во!
— В стволе уже снаряд, он сдетонирует от гранаты, за ним весь боекомплект — мало не покажется.
В ночь отряд истребителей хлеба и танков уходил сразу с несколькими задачами. Тихо прийти, сжать телегу хлеба, на обратном пути завернуть к танку и уничтожить имущество, бездарно брошенное Красной армией. Или трагически потерянное — выберите понравившееся.
Пункт первый плана выполнялся при свете луны с моральной поддержкой звезд, раскинувшихся по всему небу. Млечный путь не добавлял освещенности, зато создавал масштаб и отвечал за эпичность картины. Александр радовался, что для уборочной его силы оказались не нужны — он мог изредка любоваться ночным небом. Когда не таращился в темноту и не прислушивался к звукам.
А послушать было что. На той стороне поля, которая терялась во мгле, кто-то тоже явно занимался тем же процессом. Где-то вдалеке завыл волк, кто-то стрекотал, наплевав на ночную пору. Дуняша громко хрумкала пшеницу, периодически выдувая свои фирменные рулады из ноздрей. Короче, гробовой тишины не наблюдалось. Крестьяне тоже слышали возню вдалеке, так что сильно в хлеба не углублялись, срезая колосья ближе к своему краю поля.
Навалили, накинули брезент от росы и прихватили веревкой — можно ехать. Ехали снова по дороге, на телеге с грузом без дороги пройдешь. Даже на рассвете, когда вроде уже всё видно. Ближе к тому месту, где приметили танк возле моста, свернули сначала на обочину, а после разведали место, где можно было совсем спрятаться. С собой Парамонов взял Алексея, оба на всякий случай вооружились автоматами.

Задача перед унтер-офицером со смешной фамилией Штро, командиром отделения трофейной команды стояла простая только на первый взгляд. Ему было поручено перевезти целенький советский тяжелый танк невообразимого калибра сто пятьдесят два мм с непробиваемой броней на временный склад трофейного бронетанкового и артиллерийского вооружения. Первая попытка была провалена. На приписанном тягаче танк начали перевозить на платформе по утвержденному маршруту, пока не уперлись в мост. По карте капитальный мост грузоподъемностью двадцать тонн. С учетом стандартного пятикратного запаса прочности должно хватить за глаза. Оказалось, что еврейско-комиссарские строители никакого запаса прочности не заложили. Весь жизненный опыт подсказывал командиру отделения, что при попытке протащить по этому мосту трофей, он потеряет трофей и обвалит мост.
Два дня простоял брошенный танк на берегу, пока до него дошли руки. Всё это время команда решала другие задачи, не забывая про стоящего монстра. А когда вернулись за ним, начались проблемы. Сначала танк оказался заперт, при этом никто не признавался, куда дели ключ. Стандартные места, то есть на решетке МТО, под гусеницей, в коробке для инструментов — перерыли всё, а потом плюнули. И вообще, даже непонятно, зачем нужно открывать люки? На складе разберутся, откроют советским типовым ключом, оприходуют, разгрузят боеприпасы…
Второй проблемой, куда более серьезной, стало то, что трофейный тягач, реквизированный в механизированной колонне, по сути, просто сельскохозяйственный трактор, заглох и категорически отказывался заводиться. Командиру не к лицу самому решать проблемы подчинённых, но и он до полуночи при свете костров помогал этим бездарям вернуть у жизни уродливое советское железо, по идейным соображениям противодействующее планам Германского командования. Когда «свинособачий» трактор в конце концов завелся, командир отделения не решился ехать в ночи, учитывая, что у тягача не было даже фар. Решено было переночевать и ехать утром, когда развиднеется.
Утро разбудило не пением птиц, не криком дневального, а очередями немецких пистолетов-пулеметов, которых в отделении не было. А еще криками и руганью на немецком языке. Впрочем, быстро прекратившимися. Подскочивший со своей лежанки унтер-офицер успел увидеть двух варваров, окруживших их стоянку со всех сторон. Как такое может быть, он не успел понять, потому что безотказный в умелых руках машинен-пистолет расцвел оранжевым бутоном и для господина Штро, примерного семьянина и отца двух сыновей всё кончилось.
— Генка, походи еще, не расслабляйся пока. Вдруг еще кто-то прячется. Потом обшмонаешь. А я пока воду в дуло залью.
Парамонов достал из вещмешка складное ведро из прорезиненной холстины и пошел к речке за водой. Когда он заливал воду, поймал себя на мысли, что что-то упускает. Что? Снаряды? Да ну, они тяжеленные, к тому же устанешь греть, чтоб тротил выплавить. Порох из укупорок? Да не нужен ни на что, разве что печку растапливать. Вопреки обыденному мнению, порох не взрывается, а быстро сгорает. Инструмент? Пулемет? Пулемет! В ЗИПе должен или может лежать запасной пулемет ДП, Дегтярева-Танковый! Блиииин! Чуть своими руками не взорвал, а ведь там и короба могут быть с патронами, а патроны те же, винтовочные! Что я творю!
— Генка! Генка, туды тебя и сюды!
— Чего, я туточки!
— Дуй к мужикам, пусть подгоняют транспорт под погрузку.
— Это как? Телегу сюда гнать? Это мы сейчас. Только того, дядь Саш, не взрывай пока, охота посмотреть. И я этих всё — показал Генка пальцем на трупы. Вот мешок, всё в него сложил.
— Не вешай мешок на спину, налегке беги, потом положим на подводу.
Оставшись один, Парамонов поискал глазами то самое дерево, под корнем которого прячется так нужный ему ключ, не золотой, но вроде того. «Тупые фашисты, без ключа даже люк открыть не смогли!» — сквозь зубы прошептал Александр, пытаясь понять, где может храниться пулемет.
Пулемет нашелся в корме башни, опять же если морское слово «корма» тут уместно. Новенький, практически «ненадёванный» пулемет порадовал наличием раскладных сошек и набитых патронами коробов. Вот это подгон, дорогая редакция! «Я что, хотел взорвать своими руками такую красоту⁉» — спросил он себя и успокоил себя же. Самое страшное не произошло. Вопрос морали и душевные терзания от убийства спящих просвещенных жителей цивилизованной Европы перед ним не стоял. Привыкли уже, чего там.
Подводу встречал счастливый человек, добравшийся в своем приключении до условно нормального ручного пулемета весом всего в десяток килограммов, со складным прикладом и откидными сошками под винтовочный мощный патрон. Мечта поэта! Дуняша ничего не сказала по поводу того, что на её телегу опять что-то кладут. Не поморщилась она и от запаха смазки, топлива и крови. Лошади, они вообще ограничены в мимике. Поржать, оскалиться, состроить грустные глаза — их максимум. А вот этот сарказм, осуждение или напряженная работа мысли, эти эмоции остаются невысказанными мимикой. Изобразить осуждение она может копытом, а сарказм — уже нет.
Две канистры солярки не побрезговал забрать Василий, чего-то вытащил из трактора Алексей. Дуняша, она кобыла, она всё утащит. Винтовки было решено не брать, их покидали в открытый люк башни танка. А вот пистолет, Вальтер, который легендарный Парабеллум, был отобран у Генки вместе с кобурой. Это вам не игрушка, заявил Парамонов и повесил на себя трофейный ремень вместе с кобурой.
Когда крестьяне увели телегу подальше, а потом еще дальше, Парамонов взялся пояснять свои действия насупленному Генке.
— Смотри, в ствол я залил воду, сейчас мы избавим нашу Эфку от чеки и закатим в него. Как я уже говорил, бумага разойдется, граната рванёт, за ней снаряд и вообще всё.
— Да понял я уже, понял.
— А раз понял, отходи подальше, как засуну гранату, бежим нафиг как можно дальше! Тут такой тарарам будет, я даже не представляю!
С земли дотянуться до ствола не получалось, пришлось залезть на покрытую росой скользкую броню. Ухватившись за обрез дула, Парамонов примерился засунуть гранату, но успел себя одернуть — чеку не вынул! Выпрямился, аккуратно вынул чеку с готовностью тут же отбросить гранату, если хлопнет капсюль. Но нет, самоделка повела себя штатно. «Ты еще в стволе сделай всё, как я тебя учил, лапуша. Я про тебя хорошую потом рассказывать буду, какая ты умница» — приговаривая так, он осторожно положил лимонку на край ствола и толкнул её пальцами внутрь. Вроде покатилась вниз. А теперь ходу!
И они с Генкой побежали. Не изо всех сил, а ходко и одновременно экономно. Чтоб успеть за пару минут пробежать подальше.
— И чего, — на ходу шипел Генка под ритмичные удары автомата по груди.
— Ждём! — отвечал Парамонов, стараясь не наорать на третий раз задавшего этот вопрос парня.
Он сам не мог даже предположить, сколько времени требуется на срабатывание такого «замедлителя», изобретение не испытывалось ни разу. Взрыв, раздавшийся за деревьями, прошелся по ним ветром, сбил кучу сухих веток и окрасил рассветный пейзаж яркой вспышкой. А потом снова что-то бумкнуло, уже значительно тише. Почти догнав телегу, Александр с Генкой остановились, пытаясь продышаться и найти подходящие слова. Слов не было.
— Я это… схожу… А вы домой… Погляжу…
— Я с тобой… Один не надо… — Генка стоял рядом, выдавая порции звуков.
Василий молча махнул рукой, и процессия продолжила путь к хутору. А Парамонов и Генка пошли обратно. Причин спешить не было, если только чтоб успеть нагнать телегу. Причин идти на место взрыва не было тоже, если не считать чисто пацанское любопытство. Это надо, целый танк взорвали, да как! Как взорвали, стало понятно, когда не доходя до стоянки, они наткнулись на башню. Она лежала сама по себе, обгоревшая и без люка. Да что «без люка», у неё не было верхнего броневого листа, то есть крыши! Зато задняя дверца, прикрученная на болты, стояла на своем месте. Ствол пушки превратился в какое-то растение, состоящее их одной ботвы, так его разорвало.



— Я не пойду дальше, возвращаемся! — Скомандовал Александр и повернулся на месте. Подумаешь, наш танк взорвали. Если бы целый полк, да немецких…



Глава 22
Ячейка общества

Хорошо сходили, по итогу. И в обмолот было что положить, и с оружием стало богаче. Станковый пулемет хорош в обороне, когда ты заранее знаешь свой огневой рубеж и никуда бежать не собираешься. А когда у тебя лес кругом, самого тебя несколько человек, а врага несметные полчища, тогда и вылезает на первое место правило «укусил — убежал». И ручник в этом плане незаменим.
Еще и Генка фантиков каких-то набрал. Сидели разбирались всем обществом, оказалось, что это оккупационные германские марки. Не те, что на конверты клеят, а немецкие деньги. Но не совсем настоящие, а действующие на оккупированной территории. Вот же твари продуманные, единодушно заключило общество, они даже деньги отдельные напечатали для захваченных стран. Думай теперь, кто собирался воевать на чужой территории, а кто только лозунгами кидался.
Следующей целью в плане заготовки припасов было решено назначить картошку. Белоруссия, она в этом плане вполне благодатная, тут есть, где покопаться. Парамонов помнил, что да — у этой республики из полезных ископаемых только соль и картофель. Нефть, металлы, уголь — это не про Белоруссию. Соль! Соль тоже надо закупать где-то. Или еще как добывать. Протокол собрания не писался, все и так запомнили: одежда, соль, картошка, скальпы, дрова. Скальпы в переносном смысле, понятное дело.
Из неприятного — Парабеллум оказался Вальтером. Хотелось кричать: «Царь ненастоящий!» Потом Парамонов сам себе растолковал, во-первых, с самого начала никто не говорил, что в кобуре тот самый легендарный «Люгер», он же Парабеллум. Во-вторых, откуда у задрипанного унтера будет такой дорогой пистолет ушедших годов. То есть у трофейщика мог прилипнуть к рукам в какой-нибудь богатенькой Франции, но он быстро был бы выменян на что-то полезное или почти добровольно подарен начальнику. «Вальтер П-38» честно соответствовал набитой на рамке маркировке и тоже был достойной машинкой для убиения человеков накоротке. В магазине оказалось восемь патронов, второй магазин прятался в кобуре и хранил столько же жёлтеньких фиговинок. Вот что-то, а нехватка патронов к пистолету не прогнозировалась, учитывая унификацию боеприпасов с пистолетом-пулеметом.
На том же собрании председатель предложил Вальтер как штатное оружие их врача, повара и просто самой красивой женщины в обществе. Спорить с этим никто не стал, даже Генка перестал дуться. Для Ольги Ивановны было не жалко. Она сдержанно поблагодарила, словно чувствовала, что этот «подарок» немецкого производства попьёт ей немало крови. Потому как мало иметь оружие под рукой, надо уметь им пользоваться не хуже, чем скальпелем (если ты хирург).
Носить пистолет Парамонов предложил на немецкий манер, то есть слева на животе, прикрывая душегрейкой. А не на правой ягодице, как было принято у красных командиров. Неправильная это привычка — хвататься в сложной ситуации за жопу, а не за голову. И по времени дольше чуть ли не на секунду. А тренироваться председатель разрешил прямо на хуторе, всё равно тут никого поблизости нет, а выстрел негромкий. Только с условием: если кого из своих подстрелит, пулю сама вынимать будет. Ольга Ивановна согласилась, остальные тоже, а куда им деваться-то!
По летнему времени спали на хуторе, кто где хотел. Василию показалось привычнее, а главное, приятнее в сене возле Дуняши, Генка утаскивал сено куда-то под яблони в сад, за что был приговорен к его заготовке. Парамонов и Алексей на лавках в доме, самое козырное место на печке отдали даме. Половой вопрос не вставал, не то настроение было, да и врач вела себя как боевой товарищ, а не профурсетка. Вроде пока всё всех устраивало, но на зиму, если до неё удастся дожить в этом доме, постановили приготовить нормальное лежбище в отапливаемом доме на всех. А еще надо готовить легенду.
— Какую такую легенду? — Не понял Генка. И никто не понял, как оказалось.
— Друзья мои, если однажды кто-нибудь доберется до нашего уютного гнездышка, то первым делом он спросит, что за птицы в нем сидят. Согласитесь, это будет немного странно выглядеть, если они выяснят, что на хуторе проживает группа взрослых ничем друг с другом не связанных. Сразу начнут подозревать в чем-то нехорошем.
— Например? — Ольга Ивановна не поняла, что её скребануло по душе, но на всякий случай уточнила.
— Верно москвич толкует, как всегда верно сказал. Подумают, что мы какие-то разведчики или эти, диверсанты подосланные. — ответил за Парамонова Алексей.
— Правильно мыслишь, Алексей. Так вот. — Председатель общества сделал паузу. — Легендой разведчики называют историю, придуманную, чтоб объяснить своё нахождение где-то. То есть непринято всем и каждому выкладывать, какой объект ты собираешься взорвать или у кого украсть важные документы. Так что предлагаю вместе выдумать нашу с вами легенду и рассказывать складно, если спросят местные.
— Да нечего тут выдумывать, — Василь встал как на колхозном собрании, — беженцы мы. Семья беженцев, остались без крова, поселились тут.
— Гы, семья! А ты тогда в ней кем будешь? — Заржал Алексей.
— Братом еёйным, — и Василь ткнул пальцем в докторицу, — двоюродным. А ты тогда ей родной брат. А Александр нам зять, а я ему шурин, ну и ты, получается.
— Это чего, я тоже брат? — Подал голос Генка, с удивлением вытаращившийся на творящееся действо.
— А ты как раз сын вот им будешь, племянничек. — И Василий победоносно повторил свой жест указующим перстом. Правда в этот раз показал не строго на Ольгу Ивановну, а куда-то между ней и Парамоновым.
— А что, сходится история. И тогда нас к себе как бы позвал в гости Иван Аполлинариевич. Вот они мы, приехали!
— Какой Иван Аполлинарьевич? Откуда?
— Карточки видели в тайнике? А я еще и подписи сзади смотрел. Если я угадал, то так зовут прошлого хозяина хутора.
— Белогвардеец недобитый? Боязно как-то с таким связываться.
— Это раньше было боязно. А в оккупации всё наоборот. Что было плохо, стало в самый раз. вот посмотрите, та алкашня и тунеядцы, какие по стеночке ходили при Советской власти, сейчас в первые люди выбьются.
— Как это, за что?
— За то, что были гонимы властью, боролись против неё.
— Это как боролись? Водку жрали и от работы отлынивали?
— Именно, — подтвердил председатель. — Скажут, вот помяните моё слово, эти уроды скажут, что были идейными борцами против Советов. Всё говно сейчас всплывёт.
— А и может быть. Как в гражданскую было, мне мать рассказывала. Да и сама многое помню, чего там. — Согласилась обычно молчаливая Ольга Ивановна.
— Токма надо фамилии всем придумать. Народу фамилии потребны будут.
— А чего думать? У нас Генка Петров, вот и мы с Ольгой будем Петровы. Чем больше правды в легенде, тем она крепче. А вы тогда Кутьины.
— Это почему?
— Василий у нас из Кут родом, значит Кутьин. Не собьется. Остаётся тебе, Алексей запомнить.
— А верно! — Василий просиял, я же кутьинский буду!
— Товарищи новые родственники, на сём заседание общества объявляю закрытым.
И череда важных дел закрутила героев дальше. Кое-кого она привела прямо нос к носу с очередной находкой. То есть сначала Парамонов с Василием наткнулись на просеку. Даже не просеку, а след он чего-то большого, что неслось, ломая подлесок недели две назад, а то и больше. Трава стояла в рост, только ветки кустов напоминали, что нечто ломилось в глубь леса, бросив дорогу, идущую по краю поля.
— Чего, сходим посмотреть?
— А пошли!
След привел их к разбитому и явно расстрелянному с самолета грузовику. Это была полуторка с фургоном, уткнувшаяся в дерево своим радиатором. Причем так уткнувшаяся, что было видно, без хорошего ремонта она уже не поедет.
— Суки с самолета обстреляли, из пулеметов. Водитель по газам дал и в лес. — Читал историю по видимым признакам Василий. — Как нас тогда. Водитель сколько мог гнал между деревьев, а потом сомлел от ран. Или умер.
Дверцы кабины открывать не решились, через побитые стекла было видно и так. В кабине сидели, навалившись вперед, два полуразложившихся мертвеца. Один из них в милицейской форме обнимал брезентовую сумку.
— Да уж. — Только и сказал Парамонов. — А ведь у него может быть оружие. Придется беспокоить.
— А так бы не стали? Похоронить надо бы.
— Это им как-то поможет? Да и лопаты у нас нет. Не знаю. Разве что потом вернемся. Так-то ты прав, да.
Александр аккуратно открыл дверцу и начал расстегивать на убитом пояс с кобурой, стараясь не дышать. Сумку, которая сильно при этом мешала, он выдернул из рук и бросил себе за спину. На удивление на одежде и сумке крови почти не было. Видимо, пуля, доставшаяся этому мужчине, оборвала его жизнь моментально. В отличие от водителя, с которого натекло много, весь пол был залит почерневшей застывшей кровью.
Портупея мешала стянуть пояс, так что пришлось повозиться, вытягивая его из петелек. А потом кобура с револьвером просто выпала на траву.
— Ага, знакомый инструмент. Еще бы патроны были к нему.
Патронов оказалось мало: семь штук в барабане и столько же в кармашке кобуры. Надеясь найти что-то полезное в сумке, Парамонов полез её открывать. Сумка была странная, только сейчас он понял, на что она походит — блин, в таких возят выручку в банки! Пломб не имелось, так что он открыл замочки-зажимы со спокойной душой: не опечатано, не прошнуровано, не пересчитано, как бы. Поверх пачек с деньгами в сумке лежало главное сокровище — пачки с патронами к «Нагану».
— Видел, Василий, чего у нас! Патроны к револьверу, не зря мучился.
— А деньги, это неважно?
— Какой с них толк, с денег? Сейчас всё решают патроны.
— Ну не знаю, меня жизнь учила, что деньги всегда деньги. И давай в будке посмотрим, вдруг и там что-то полезное есть.
Полезное в будке было. Более всего Парамонов боялся отыскать нам мертвую кладовщицу или бухгалтершу — пронесло. Там оказалась, как говорили в Гражданскую войну, мануфактура. А если выражаться нормальным человеческим языком, то готовая одежда вполне человеческого ассортимента. Содержимое какого-то магазина гражданской одежды. Причем тут мёртвый милиционер, с какого боку банковский саквояж? Спросить было не у кого, нести было не в чем. То есть у каждого за спиной нормальный (по меркам того времени) вещмешок под трофеи. Парамонов с тоской вспоминал настоящие рюкзаки своей эпохи, в которые может поместиться столько добра, сколько не унести. Но чего нет, того нет, народ в сороковые неизбалованный, он представить не может такого объема вещей в одни руки. Луковица, шмат сала, полкаравая хлеба, смена белья — и ты готов идти куда угодно столько, сколько надо. Сейчашний народ даже запасом воды зачастую не озабочен, пьют из любых источников.
— Не унесём.
— Точно! Надо Дуняшу гнать.
— Не пройдет. Или увидит кто. Сами потащим вторым рейсом вчетвером. Вечером попозже.
Деньги взяли сразу, так настоял рачительный Василий. Из одежды в этот раз взяли только то, что оказалось им впору. А то на Парамонове его вечные армейские галифе уже начали расползаться, штопаные и перештопанные. Да и пиджак потерял тот лоск, который якобы имелся, виденный только хроноаборигенами. Пихать в мешки одежду не пытались, некуда было — там сейчас деньги, так их и растак. Просто сделали небольшие тючки и связали их веревкой на манер баулов. В таком виде и понесли.
Хабар общество порадовал. Как бы не больше, чем оружие. Износились все. Если пробираться по лесам в такой рванине было еще незазорно, то изображать хуторян откровенно стыдно. В ночь уходили все мужчины, клятвенно обещая Ольге Ивановне, что не просто наберут женской одежды, а притащат вообще всё, что там имеется. Человек существо выносливое, особенно, когда найдет ничейное.
Топая с грузом за своими товарищами по темной тропинке, Парамонов ушел в свой любимый режим размышлений, когда одна часть его механически исполняет нужные операции, а вторая часть размышляет о смысле жизни и тщете всего сущего. Ну или о том, как прекрасен этот мир — по настроению. В этот раз он думал, что не подписывался на такое существование. Вторым пунктом размышлений пошел спич о нереальности происходящего. Но шло всё как в романе Булгакова, когда магические фокусы с последующим их разоблачением никак не могли дойти до желаемой стадии. То есть, никакого разоблачения не происходило, Александр все глубже опускался в эту нехорошую реальность. В третьей части беседы с самим собой его осенило: друг, ты зачем в Белоруссию ехал, чего хотел? Бронетранспортер приобрести? Так получил же! Как это, нет? Целый танк КВ-2 с боекомплектом тебе попался в исправном состоянии. Чего лучше? И что ты сделал? «Взорвал» — под нос себе пробурчал пристыженный Парамонов. До него дошло, что злодейка-судьба снова прикололась с человечка, дав ему гораздо больше желаемого так, чтоб он не смог откусить.
А теперь всё, бронетранспортера не жди, дорогой друг. Плати и смейся, если с тебя возьмут деньгами. Такое счастье бывает нечасто. Теперь Александр понимал, что никакой бронетранспортер ему не был нужен, а была ему в прошлой потерянной жизни нужна достойная цель. Цель взамен достигнутой, которая состояла в доме, доходе, приличном обиходе. Глядя на прожитую жизнь из того места, в которое он провалился, Парамонов не видел ничего такого, что могло бы оправдать его существование. Всего одно достижение в активе, то есть два. Два подросших сына хоть как-то оправдывали его житие и помогали бороться с накатившей рефлексией. А потом он споткнулся и упал, больно ударившись локтем о что-то твердое. Рефлексия прошла, тем более что его новая жизнь весьма и даже ощутимо была наполнена борьбой, справедливой борьбой против всего очень и очень плохого за что-то настоящее. Пусть не такое хорошее, как можно нафантазировать, но просто за жизнь.
Идея свалить все шмотки в сарае не нашла отклика в народе. Здесь одежда это не просто тряпки, здесь это имущество, ценность. По одёжке встречают, в ней в гроб кладут, так что не надо, москвич путать тряпки с одеждой. А и тряпки не мусор. В крестьянском хозяйстве всякой тряпке найдется своё предназначение, и цена у тряпочки есть тоже. Постирай и повесь сушиться на плетень. Ничего, что ветхая, молоко цедить в самый раз будет. Не даром старьёвщики катаются по деревням и не собирают, а покупают или выменивают тряпки на что-то полезное в хозяйстве.
Чуть ли не неделя прошла в небоевых действиях и обыденных хлопотах, если похороны водителя и милиционера в лесу подходят под определение обыденности. А потом произошло то, о чем заранее всех предупреждал председатель — к ним пожаловали местные. Вернее, всего один, зато какой! Не шнырь-разведчик, а целый деревенский староста. Форсу было бы больше, если бы он прикатил на телеге, но нет, пришел пешком как простой смертный. Зато застал практически врасплох, когда хутор жил своей скромной незаметной жизнью. Очень удачно члены общества в тот день не практиковали стрельбу из пистолета, не варили тротил, не чистили свой внушительный арсенал. Просто гоношились по хозяйству, тихо и мирно, как это принято у людей.
Он подошел к плетню, огораживающему подворье, окинул взглядом картину пасторального идиллического хуторка, засёк лошадку, жующую сено в раскрытом стойле, и произнес:
— Справно господарствуете. Здоровьица всем добрым людям!
— И тебе не хворать, мил-человек. Заходи, гостем будешь.
Побеседовать с новым человеком собрались все обитатели хутора, работы и дела были заброшены, все уселись за стол попить киселю. Вроде как и гостя не за пустым столом встретили, и никто не метнулся пир устраивать. Кисель у Ольги Ивановны получался изрядный, хот и без сахара. Сахар был стратегическим продуктом, хранимым для самых важных моментов. А кисель украсить — достаточно и ягоды. Лес щедр, только не ленись поклонись.
— А мне говорят, завелись на хуторе новые жильцы. Как не навестить, посмотреть, что за люди. Староста я или не староста? — Ответом ему была пауза, никто не спешил уверить незнакомца в том, что люди они самые что ни на есть добрые и замечательные. Не те времена нынче, чтоб сильно добрым быть. И уж тем более, замечательным. Сейчас ловчее незаметным, а того лучше совсем невидимкой.



Глава 23
Легенда

Староста, живенький такой мужичок среднего роста и полноты чуть более среднего потеребил кепку, дожидаясь ответа, потом покхекал и задал прямой вопрос:
— Так чего вы тут?
— Да вот так вышло. Беженцы мы. Как началось светопреставленье, так снялись и пошли. — Исполнял свою легенду Парамонов. Он решил, что дебют особенно важен, не прокатит с этим зрителем, придется переписывать весь сценарий. Вот только зрителя тогда куда девать? — А до того Ивана Аполлинарьевича встретили, он в гости звал, про этот хутор рассказывал. Вот и решили навестить, так сказать, раз карты легли должным образом. Вы знали его?
— Знал, как же. Только тут дело какое, знали его под другим именем. А потом, как Западную Белоруссию присоединили к республике, народ пошел оттуда сюда, наш в те края хаживать начал. Вот и нашлись люди, узнали в лицо этого, который из бывших.
— Из царских офицеров, теперь можно говорить, теперь не опасно, — помог с характеристикой Александр.
— Ну да. Когда к нему с вопросами пришли люди из Органов, того и след простыл. Говорят, в Польшу сбежал через какую-то лазейку. А чего это за ружьецо такое знакомое висит на стене. Кажись, я его здесь уже видел. Это же «Зауэр» знаменитый с тремя колечками? — Очень аккуратно и незаметно сменил тему гость.
— Не совсем точно, «Зауэр», но без трех Крупповских колец. Подарок от прошлого хозяина хутора. Заодно приметочка тем, кто знал полковника. А что, остались какие-то проблемы с происхождением нашего общего знакомого? — Александр в своё время внимательно обсмотрел то ружьишко, вот и пригодилось. Наверняка, староста не просто спрашивал, а проверял его этим вопросиком про кольца.
— Хм, да вроде уже нет. Он сам возвращаться не собирается?
— Сюда? Что вы!
— И то правда, зачем такому уважаемому человеку на этот хутор вертаться? Понятно. А вы что собираетесь тут делать?
— Просто жить. Семья у нас небольшая, зато рук в достатке. Я да зятья, да сын почти взрослый, опять же жена не даст грязью зарасти.
— Понятно. В самооборону пойдете? Или будете налог платить натурой как все?
— От кого обороняться планируешь, староста? И заодно, зовут тебя как? А то пришёл, вопросы задаёшь, а сам не представился.
— Гнатом кличут. Обороняться думаем от разбойников всяких, пришлых, бродяг да от окруженцев, какие хуже всех.
— Не от оккупационных властей?
— Да ни, божечки мои, от них-то зачем? Они сами за порядок.
— Продразверстки не опасаетесь?
— Да ты что! — Староста аж подпрыгнул. — Какая продразверстка! То при коммунистах было, забудьте то слово как страшный сон!
— Национал-социалистическая партия недалеко от коммунистической ушла. Сдаётся мне, она белорусского крестьянина любит не больше, чем Ленин русского. Помяни моё слово, будет разверстка ровно такая же.
— Та ни. Сказали, самооборону трогать не станут. Обещали форму даже начать выдавать. Говорю же, порядок. Вон, уже и рынок снова открылся.
— Меновой?
— Да что ты, как у приличных людей всё, за деньги всё любой товар можно купить и всё продать.
— За какие деньги? — Вот тут Парамонов удивился, он такого не ожидал.
— За нормальные. Советские рубли и рейхсмарки. Они сейчас один к десяти идут, сам понимаешь, за одну марку десять рублей.
— И что, не хватают тех, кто с рублями?
— Кому это надо? Марок пока в обороте с гулькин нос, так что господа немцы вполне заинтересованы в торговле, продавай своё за рублики или приходи с рублями, коли есть деньга, да торгуйся.
— Чудны дела твои, господи. — От непонимания ситуации он чуть не перекрестился, но движение Гнат заметил и оценил, перекрестившись сам. По православному, автоматически отметили все присутствующие.
Да уж, не то староста заливает, не то детские книжки про партизан часть правды скрывали относительно денежной системы оккупированной территории.
— Так что, будете от бандитов с нами вместе оборону держать? А то смотрите, налетят, не отобьётесь.
— У нас ружьё, кого нам бояться? И вообще, кто сюда сунется по-плохому, получит так, что не унесет. Уж поверь, Гнат. Даст ист фантастишь, я-я! — Зачем-то присовокупил Александр.
Гость окончательно убедился, что или самогона в этом доме не водится, или народ прижимистый, так что ловить тут нечего. Помимо того он убедился и еще в двух вещах: на хуторе живут богато, в самооборону не пойдут. И вообще, какие-то эти пришлые непуганые. Лошадку не прячут, подмазать старосту соседней деревни не спешат. Понятно, что кобылу прячь, не прячь, а увидят, только всё равно. Не понравились новые люди. И ведут себя так, словно за ними кто стоит. А кто сейчас может стоять за такими странными новосёлами? Которые не боятся знакомства с «бывшими»? может, в самом деле не лезть?
Так и ушел гость незваный, уверенный, что как раз он хозяин, а гости — это те. Семейка у них. Это еще надо разобраться, что там за семейка. Он, понимаешь, сапоги надел, ноги трудил, а они его, Гната, киселём угощали! Киселем! Ладно, посмотрим.
После посещения, практически предсказанного москвичом, коллектив не мог не обсудить ситуацию. Особенно с рынком и самообороной.
— А что, самооборона — это дело! — Подал свою мысль на затравку Василий. — Может, они того, партизанить станут под эту лавочку, как в Гражданскую войну?
— Чем ты слушал? Сказано же, оккупанты собираются им форму выдавать. Значит, под фашистами ходить будут эти самооборонцы. Полицейские функции исполнять.
— Точно! Староста сказал, их и от налогов освободят. Верная примета, что за немцев будут. Сейчас самые гнилые подадутся, а им еще немцы и оружие раздадут, как пить дать.
— Не, никто не пойдет. У народа память долгая, через год Советская власть вернется, всех из-под коряги вынут, все в лагеря отправятся каналы строить. — Ольга Ивановна, похоже, высказала не только своё мнение, но и Генкино.
— Не через год, но да. Только до той поры много крови прольётся. Сами слышали, окруженцы впрямь продукты отнимают у тех, кто сам их не подкармливает. Обиды у людей и старые были, а тут новых подсыпают. А кто-то думает по скудости, что немцы насовсем пришли. Мол, не устоит Советский Союз перед Германией.
— Но ведь устоит, дядь Саш⁈
— Устоит, конечно. Большой ценой устоит. Столько говна вылезет на захваченной земле, что и подумать страшно. А мы как раз тут.
— Ага, и первое говно полезло. — Поддержал светскую беседу Алексей.
— Не нравится мне всё это, не верю, что так уж надолго здесь немцы, а не нравится, — продолжила врачиха.
— Ты зря не веришь, Ольга Ивановна, нашему председателю. Он вроде пока не ошибался с предсказаниями.
— Это ты, Алексей, не слышал, как я уговаривал его мешок с деньгами забрать! Накой, говорит, нам этот мусор. А оно вона как, — улыбнулся Василь, — деньги всегда к пользе.
— Соглашусь, был не прав. С имеющейся наличностью мы можем какое-то время не бедствовать. Главное осторожно себя вести и закупаться понемногу. Чтоб не привлекать внимание. И марки пока не светить. Много их у нас, Генка?
— Ну я тот раз пособирал и позатот. Сотни две марок наберется. Они настоящие? Там бабка какая-то на некоторых нарисована.
— Настоящие? Оккупационные. То есть имеют хождение не в самой Германии, а на захваченной территории. Франция, Дания, Бельгия, теперь и Белоруссия.
— Так понятно же, мы как во Франции теперь проживать почнем!
— Ну да. С той разницей, что французы в понимании фашистов — это люди. А славяне всех национальностей, по их мнению, недочеловеки. Унтерменши.
— Это матерное слово на немецком языке? Звучит как-то гадостно.
— Буквально переводится — низшие люди.
— А они, получается, высшие? То-то эти высшие мрут как все, и кровушка внутри красная.
— Вот и будем доказывать это потихоньку. И чего-то мне Гнат не понравился сильно. Что-то у него в башке такое, нехорошее крутится. На рожу краешком вылезло. — Александр встал с лавки, давая понять, что совещание окончено.
— И точно! Я тоже такое приметил.
На следующий день Парамонов вспомнил еще один фильм про войну, вернее эпизод из фильма. Вспомнил и велел Генке тащить все консервные банки, какие найдет. Пустые, естественно. Ему в голову пришло, что таким способом можно установить некое подобие сигнализации вокруг их хутора. Развешенные на натянутой веревке банки во время испытания показали свою полную несостоятельность. Прежде всего их оказалось слишком мало. Оказывается, есть разница между кучей пустых консервных банок, которые выдает на-гора рота, сидящая в окопах, и их запасом банок из-под консервов. А во-вторых, банка на веревке не гремит. То есть, вообще. Для бряканья ей требуется контакт с металлом — другой банкой или колючей проволокой.
— Да, не вышло. Надо собаку заводить. Или двух.
— Всё верно, Александр. И чтоб сразу взрослых и злющих, понимающих свою службу. Да только где их взять?
— Ну да, еще не время.
— То есть, как это?
— Василий, помяни моё слово, и дворы пустые появятся, и собаки беспризорные. Война такое исправно генерирует.
— Война что делает исправно? Генеги…
— Сирот делает, развалины, головёшки и собак бесхозных, вот что. Попадется подходящий Полкан, попробуем прикормить и привадить.
— Это понятно, а мы что будем делать нынче?
— По хозяйству давайте справлять, к осени готовиться. Вдруг дадут зиму пережить. А я с нашим хламом займусь, посмотрю что-нибудь полезное.
Из полезного на глаза Парамонову попались трофейные электрические фонарики. Два вроде еще тускло горели, один не подавал признаков жизни. Фонарики — это лампочки. Лампочки — это просто находка! Детство советского школьника эпохи семидесятых проходило под знаком войнушки, любимой игры всех пацанов. Становясь подростками, они переставали удовлетворяться редкими в магазинах пистонами и криками «Паф-паф», они приобщались к пиротехнике. Скажете, причём тут лампочка от фонарика? Да при всём! Вольфрамовая спираль, целенькая и помещенная на свежий воздух, при подаче тока сгорает моментом, успевая поджечь порох. Надо только разбить дозированным ударом стекло, не повредив волосок лампочки. Лампочка, порох — чего не хватает? Проводов и нормального источника тока.
И Александр понял, что придется третий раз идти к «ограбленной» машине за аккумулятором и проводами. «Много ли можно снять проводов с довоенного грузовика?» — спросил он сам себя и улыбнулся. Ему хватит на весьма дальний подрыв. Динамо и стартер — это же практически неиссякаемые источники проводки. Для слаботочки вполне хватит. Это ж какой подрыв можно учинить! Лампочка поджигает порох, порох поджигает запал от гранаты, запал инициирует тротиловую шашку… И никаких танцев с бубном вокруг запала Кавешникова не нужно. Проверка идеи? А на дороге и проверим.
Дербанить машину пошли вместе с Алексеем, и раскручивать удобнее вдвоем, и неожиданности в дороге встречать, да тащить оттуда придется немало. Да там один аккумулятор двадцать кило весит, хоть он и шестивольтовый! Неохота на себе нести, но лошадь гнать боязно, можно нарваться. Вопросов, надо ли идти, что это даст обществу любителей природы, не возникло. Как только была озвучена возможность дистанционного подрыва колонны вражеской техники, энтузиазм масс возобладал над природной осторожностью.
Машина стояла на своём месте, без воды в разбитом радиаторе, зато с некоторым количеством бензина. Парамонов вместе со своим помощником скинули радиатор, разбросали детали капота, но вместо того, что начать разбирать сердце грузовика, принялся заводить его с кривого стартера, проще говоря с заводной ручки.
— И зачем тебе это, Александр? Никак уехать хочешь?
— Да нет, хочу завести, чтоб мотор поработал, сколько поучится. Аккумулятор зарядить. Сколько он стоит, месяц, больше? В нем заряда осталось фиг да нифига.
— Чтоб не на один подрыв хватило?
— Именно.
— Ну раз такое дело, то давай. Устанешь, я крутить буду.
Менять руку не потребовалось, машина завелась и пару часов проработала, разменивая бензин на электрический заряд. Может, по грабительскому курсу, зато с надеждой на правильный ток и «длинную» искру. Заодно и две фары сняли, чтоб не пропадать добру. Можно как прожектор использовать, а можно лампочки на взрыватели пустить. Когда бензин был выработан, мужчины сняли батарею, генератор и стартер, а потом пошли эдакими осликами. У одного на груди винтовка, у другого немецкий автомат. Ослики вышли зубастые.
Три дня неспешного шаманизма с лампочками, обмотками и гранатами привели к тому, что у Парамонова нарисовалась вполне рабочая конструкция. Теоретически рабочая, честно сказать, но уж какая была. И была уверенность, вернее надежда, что потеху можно запустить со ста метров, а сотня метров — это уже здорово, особенно при наличии растительности. Особенно, если в ходе трагедии противнику не придет в голову, что его подорвали дистанционно. Ага. Единственное, чего не хватало председателю, а значит и всему обществу — взрывчатки. Для повторения того апокалипсиса с танком требовалось побольше трех килограммов тротила. Парамонов обоснованно счел, что три кило рванут не на много сильнее двух, а два уже было. Вернее, было три по почти два. Всю колонну не уничтожили даже тремя подрывами.
— Такая вот задача, братцы, нужно еще где-то искать тротил.
— А чего ты тогда танк взорвал, если тебе тол нужен? Неужто не могли часть утащить?
— Если честно, то поленился, там каждая головка по двадцать кило. Очень сложно из таких больших калибров мёд топить. Это я к чему: наткнется кто в поиске на снаряды — имейте в виду.
— А если на мины?
— То есть?
— Если на мины наткнемся?
— То все услышат. Мины не надо, об них убиться можно. А почему такой вопрос?
— Да попадалось поле с табличкой «Минен» вроде той, которую на той дороге видели, где мы колонну рванули.
— Хорошо, что не полезли. Кто его знает, что там за мины и как их снимать.
— Я думал, ты всё знаешь про мины. Ты ж того, председатель.
— Всего не знает даже товарищ Сталин. И товарищ Ленин не знал. Так что не надо меня в святые записывать.
Народ притих, он как-то привык к сложившейся в обществе традиции не вести политические беседы. Тем более, что было совершенно непонятно, в каком плане высказался москвич: он обвинил вождей, живого и мёртвого, в неких ошибках, или всё совсем наоборот, превознес их до ранга святых? Присутствующие сглотнули, помолчали и разбрелись по своим делам.
Например, Алексей пошел ухаживать за своей аккуратной бородой. В отличие от Василия, отрастившего себе чуть ли не лопату, такую классическую мужицкую бороду, он содержал свою растительность а-ля «кулак-мироед», то есть подстриженную и чуточку даже подбритую. Смешно получилось, но в обществе любителей природы теперь был целый набор мужских типажей от девственно гололицего подростка и Парамонова с обычной двух-трёхдневной щетиной до скромного бородача и бородача-старовера. Парамонов помнил, что немцы, как и все прочие люди, заложники шаблонов. Так что при нужде выставить лицом лапотника, у них имелся белорус Василий, а на все прочие случаи у них есть дезертиры и примаки типа него и Алексея. Ну и Генка как самый неподозрительный местный. От пацана вообще не принято ждать чего-то плохого. Даже от пятнадцатилетнего. Нет еще в этом мире опыта борьбы против комсомольцев, камикадзе или шахидов юного возраста.
Экстерьер не ерунда, если случится нужда на тот же рынок сунуться, не каждая физиономия подойдет для этого дела. Тем более, что у Ольги Ивановны уже целый список собрался, чего их обществу не хватает для нормального ведения хозяйства. И к слову, дрожжи в том списке отсутствовали, каким-то неизвестным Александру образом, она смогла родить закваску, так что хлеб из плохого ручного помола муки у них уже имелся. Грубый, но хлеб. После скитаний по лесам он был принят на столе особенно хорошо. И пироги, конечно.



Глава 24
Самааборона

Подвал под подвалом по взаимному разумению был восстановлен. Доски, которые перекрывали тайник, сбили в один щит, положили на место, а сверху накрыли рогожей. Естественно, тайник закрыли не пустым: все излишки оружия, включая пулемет «Максим» были смазаны и опущены туда. В лесу выкопали еще один тайник, постаравшись его защитить от воды, в нём сложили еще один комплект вооружения, включая ручной пулемет, бывший танковый. Не хотелось лишиться всего оружия разом, если на хутор придут нежеланные посетители в силах тяжких, от которых придется убегать.
Демонстрация неслыханной жадности пополам с безосновательной самоуверенностью случилась буквально через день ближе к вечеру, когда на двор зашло аж четверо незваных гостей под предводительством Гната. Были они с белыми повязками, на которых чернела кривыми буквами надпись «самааборона». Видимо, у писавшего был избыток букв «а» в словарном запасе. У двоих из вторгшихся, из-за спин выглядывали винтовки Мосина, еще один нес на плече охотничье ружьё вниз стволами, а третий шел налегке. Гости на правах старых знакомцев не просто открыли калитку, а сразу начали распахивать ворота, дабы ничто не мешало общению.
Дуняша невежливых людей проигнорировала, Ольга Ивановна только высунула голову из хаты и сразу втянула обратно, уподобившись испуганной черепахе. С той разницей, что черепахи не запирают двери на засов. Василий в чем-то был солидарен с Дуняшей, во всяком случае вербально он никак не прореагировал на появление людей во дворе. Продолжая заниматься чем-то, крестьянин отошел вглубь конюшни, как гордо именовал сарай он один. Видать, какой-то инструмент понадобился.
Навстречу им вышел тот наглый, который с бритой рожей, назвавшийся Александром Кутьиным, который и в прошлый раз вел разговор от имени всех хуторян. Новый костюм, брюки по моде заправлены в сапоги, приличная чистая рубаха, руки в карманах пиджака — явно ждал гостей. Еще и запел, хотя лучше бы промолчал:
— А мы не ждали вас, а вы припёрлися! — Потом оценил свои вокальные способности и продолжил уже нормальным голосом, — здорово, Гнат! Какими судьбами?
— И тебе по здорову, Лександр! Поговорить зашли, на бедность свою пожаловаться да вспоможения просить.
— Бедность не порок, хоть и стыд немалый. Только не пойму, чем я вам помочь в силах.
— Не знаю, сам скажи. Можа, оружием?
Парамонов только хотел заявить, что лишнего у них не водится, как его товарищи не вовремя высунулись, опровергая смысл еще не сказанного. Ольга Ивановна высунула из приоткрытой двери ствол пистолета, а Василий продемонстрировал пистолет-пулемет. Оба оказались настолько неловкими, что нечаянно направили стволы оружия на гостей, словно угрожая им. Смотрелась эта картина так неоднозначно, что заглянувшие на хутор самааборонцы начали скидывать с плеч ремни своих винтовок, а тот с двухстволкой уже навел её на Александра. Никто не мог сказать, в какой момент он снял её с плеча.
— Тихо! Никто ни в кого без моей команды не стреляет! — Гаркнул Парамонов так, что проняло и гостей. — Видишь, Гнат, какие мы нервные. Так что говори скорее, с чем пришёл. А после уходите.
— Ты нас не пужай своими пукалками, вы всё равно окружены уже.
— Были бы окружены, в лесу б уже стреляли. Не звезди, мужик. Четверо вас.
— Да уж, всё-то вы городские знаете, всё умеете. Ладно, давай отойдем, погутарим промеж собой. В кармане небось пистолет? Да и ладно, может и к лучшему так-то. Мужики, успокаиваемся, садитесь вон на то брёвнышко, — обратился он ко своим, — не воевать шли, разговоры разговаривать.
Гнат, который единственный был без оружия, во всяком случае не напоказ, смело подошел к Александру, так и не вынувшему руки из карманов:
— Может, в хату от лишних ушей? А жинка твоя чего-нибудь нам спроворит для уважения.
— Ну пошли в дом. — Парамонову не хотелось поворачиваться спиной к малознакомому и малосимпатичному типу, так что он мотнул подбородком вместо приглашающего жеста. А потом всё-таки вынул револьвер из кармана и сунул спереди за пояс. Ходить в таком виде неудобно, сидеть больно из-за упирающегося в самое дорогое ствола, зато руки свободны и достать легко. А то, что его видно, пускай. И так все уже поняли, что он вооружен. Да тут каждый при стволе, кроме кобылы.
— Для начала, товарищ Кутьин, вот тебе документ мой. Смотри, думай. — Гнат выложил на стол партбилет члена ВКП(б). — Я, между прочим, член партии с девятнадцатого года. Гражданскую войну прошёл.



— Убери эту книжку и до конца войны никому не показывай, — произнес Александр, посмотрев её страницы. — И ты у нас, оказывается, никакой не Гнат.
— Ну так и ты, как я понимаю с Иваном Аполлинариевичем не был знаком. Чего, нашел их тайник, да? Документы были?
— Только фотографии.
— Полковник умер за два года до присоединения западных областей. Так что пообщаться ты с ним мог, только если сам из Преисподней. Жена его и сын со своей, вот они жили тут, да. Как слух пошел про отца, так они и намылились в неизвестные дали. Это тебе для общего понимания своего вранья. Теперь главный вопрос: у вас рация имеется?
— Даже если б и была, сказал бы, что нет. Только откуда у нас ей быть, мы люди сугубо штатские.
— Ну да. Мы за вами осторожно приглядываем. Ходите группами, всегда с оружием, уходите налегке, возвращаетесь всегда навьюченные что твой ишак.
— Так времена такие нынче, на дорогах много чего найти можно. Сами-то чего не собираете всякое полезное? Чем за нами следить, лучше бы кладовочку набивали.
— Нет у моих людей пока ни оружия в достатке, ни опыта боевого навроде вашего. Ага, я помню, вы все штатские, — махнул рукой фальшивый Гнат, не дав Парамонову напомнить, что он не военный. — Слухи ходят, кто-то трофейные команды немцев уничтожает. И на колонну большую не так давно напали. Я так понимаю, что это тоже не вы?
— Где мы, а где та колонна! Это ж за сколько километров от хутора!
— Так я не сказал, где это было.
— Так и я не сказал, за сколько километров, я спросил: это за сколько километров от хутора?
— Слушай, Александр, хорош комедию ломать. Поделишься оружием? Хоть что-нибудь дай, а. А то сам видишь, с чем ходим.
— Вижу. И меня такой вопрос мучает, у вас надписи на повязках по-белорусски сделаны или просто с ошибками?
— С ошибками. Ежели б по-белорусски писали, то было бы «самаабарона». А здесь и так неверно, и эдак. Нарочно сделано. Чтоб всерьез не принимали. Ну и знак тем, кто в курсе про наш отряд, мол те самые.
— А когда полицаями обзовут и заставят по-немецки повязки подписывать?
— Думаешь, дойдет? Тогда и по-ихнему с ошибкой напишем. Но я не думаю…
— А ты думай. Наверху есть понимание, — председатель ткнул указательным пальцем в потолок, чтоб было понятно, где верх, — война будет затяжная, Белоруссия под оккупацией будет года три находиться.
— Ну нихрена ж себе!
— Вот то-то и оно, что «нихрена ж себе». Немец к Москве прёт со страшной силой. Пока остановят, сколько сил потрачено будет. Еще и заводы надо успеть эвакуировать и производство наладить. А имеющаяся военная техника, то есть имевшаяся, сам знаешь, где. Сколько всего гансам осталось!
— Да уж, мало мы контры расстреливали. Не я лично, но Советская власть.
— Думаешь, кругом одна контра виновата? Самую главную дичь дураки да неграмотные совершили. Говорил Ленин, что учиться надо больше, хрен кто послушал. Имеем, что имеем.
Партизану очень не понравилось такое заявление, кидающее тень на Красную армию и партию вообще, но с Лениным не поспоришь. В самом деле говорил, и ведь верно говорил Вождь, не хватает знаний командирам. Да чего там, по ситуации видно. Техника есть — топлива нет. Есть топливо — нет боеприпасов или специалистов. Вообще всё есть — нет приказа. Столько предателей враг просто физически не смог бы внедрить в наше командование. Значит, что? Грамотности не хватает. Этот вот сидит и чешет как по писаному — грамотный гад.
Через полчаса, когда Ольга убирала со стола немудреную снедь, выставленную по традиции, она вполголоса доложилась, что Алексей с Генкой вернулись, всё в порядке. Парамонов кивнул, никак не прокомментировав.
— Так чего, подкинешь оружия? — Затянул знакомую песню дядька.
— Подкину. Вам какого, нашего или немецкого?
— И того, и этого. И автоматов парочку.
— А кто им воевать станет? Ежели не умеете. Вот дам я вам пулемёт, что вы с ним делать почнете?
— Обучу всему. А с пулеметом я хорошо знаком, с «Максимом».
— Вот и ладушки, «Максим» у меня есть, автоматов самому мало, не дам. А ты пока думай, как вы три года тут обитать станете. Скоро вас грабить в ноль начнут, немцам наше население без надобности.
— Продразверстка, про которую ты говорил тогда? И что делать?
— Ищите склады, и обычные, и стратегические на случай войны, которые у вас организовывали. Прячьте как следует всё, что можно. Людей на станции устраивайте, железнодорожники всегда нужны. Ничего взрывать не надо, хватит просто информации о переброске фашистских войск. Если она у нашего командования окажется, то будет много больше пользы, чем от одного убитого часового.
— А диверсии?
— Только точечно, по заранее разведанным объектам. С пониманием, что твоё нападение есть смертный приговор какому-то числу мирного населения. Так и будет скоро.
— А вы чего творите? Вы ж всё по-другому делаете.
— Наша задача — поддерживать хаос там, где порядка еще нет. Вы не мы, вы местные.
— Еще одна просьба тогда, — староста даже взял его за локоть, приподнявшись над столом, — подальше от нас буяньте, пожалуйста. Вы и так уходите, молодцы. Вот и дальше так делайте. В смысле ходите дальше. И не по системе, чтоб кому-то из фашистов в голову не пришло проверить серединку круга, в который диверсии укладываются.
Какие продуманные тут селяне водятся, подумал Парамонов. Ему бы такое в голову вряд ли бы пришло. Что значит, воевал товарищ.
По итогам переговоров позванный председателем Василий подключился к выемке и загрузке телеги обещанным оружием. При этом он постоянно выражал недовольство тем фактом, что их в очередной раз грабят. Одни сеют-пашут, а другие приходят на готовенькое. Только контраргумент Парамонова, что у них самих столько рук нет, всем этим воевать, малость успокоил белоруса. А потом он начал ворчать, что надо не просто отдавать, а меняться на что-то полезное. Партизаны слушали и подсмеивались. А чего не подсмеиваться, когда тебе совершенно бесплатно выдают столько всякого нужного. И патронов мешок.
Под конец Парамонов взял с Гната обещание привезти побольше снарядов для выплавки тротила. А за это общество научит партизан его выплавлять и покажет кое-какие способы минирования, проведет ликбез по основам. О способах связи не договаривались, лишнее это. Кому надо, тот придёт, небось все друг дружку в лицо теперь знают. Какая уж теперь конспирация. А потом да, потом надо будет что-то придумывать.
Возвращались Василий с Генкой на почти пустой подводе. Кое-чем местные отдарились, особенно общество порадовалось сметане и маслу. Этого они не пробовали уже очень давно, так что за ужином сметана кончилась.
Через пару дней кружок юных подрывников открыл свои двери для троих учеников, и первое занятие Парамонов посвятил выплавке тола из принесенных снарядов и устройству гранат. Прежде всего с целью их использования в качестве растяжек и мин дистанционного подрыва. Особенно партизаны смеялись, когда Парамонов показал самый простой вариант минной засады с применением немецкой «толкушки». Привязанная к дереву возле тропинки «толкушка» может сильно «обрадовать» врага, если кто-то умный лежит в двадцати метрах от мины со шнурком в руках.
— А может и не взорваться: или шнурок порвется, или запал не сработает. Так что кладите, братцы по две гранаты и к каждой шнурок тяните.
— А нас не зацепит?
— Не должно. Сначала поговорите с гранатой, дайте ей привыкнуть к вашим пальцам. Она же ручная, ласку любит, как всё оружие.
Среди гостинцев, притащенных местными был и ящик так нелюбимых Парамоновым советских РГД-33. Он долго вертел одну в руках, рассматривал запалы, читал инструкцию, а потом «родил», что называется. Из полоски пружинной стали, условно пружинной, он согнул пластину с клювом и приклепал её к съемной рубашке гранаты. При надетой на корпус гранаты рубашке в обычном положении клюв пластины теперь упирался в то место, где должен торчать капсюль запала. Чтоб этого не происходило, Парамонов подставил под пружину брусочек из щепки.
— Короче, бойцы, смотрите сюда. За полчаса я превратил гранату в мину. Отгибаем пружинную пластину, вставляем предохранитель со шнурком.
— Это ты палочку назвал предохранителем?
— Так точно. После этого аккуратно вставляем запал. Всё, бахнуть может в любой момент, так что будьте осторожны. Закапываем мину в землю, шнурок или проволоку вторым концом привязываем к колышку. Кто заденет веревку, я не виноват.
— А сработает, кто-то проверял уже?
— Давайте прогуляемся в лес и сами проверим. Только я не пойду запинаться за шнурок, предлагаю за него просто дернуть.
Сходили, закопали, дёрнули. Что более всего удивило Александра — мина рванула. Хорошо рванула, двести грамм тротила — это неплохо! Ему даже жалко стало тех гранат, от которых он в своё время избавился. Всего-то надо было чуточку подумать. А он всё больше на воспоминания надеялся, на книжки про партизан.
Когда тротила заготовили достаточно, было решено наведаться на дорогу, которую уже высмотрел Генка. Так как снаряды стали поступать в работу не одного калибра, начали делать не «стандартные» шашки по шестьсот грамм, а примерно килограммовые. Семь шашек, семь кило взрывчатки Парамонов счел достаточной дозой для того, чтоб можно было отложить природную лень на какое-то время и пройтись до выбранного парнишкой места. Ленью он называл сильное нежелание тащить двадцатикилограммовый аккумулятор. И если тротил можно было раскидать по вещмешкам, а на обратном пути вообще путешествовать без него, то с батареей такое не выходило. Придется нести её по очереди сначала туда, а потом обратно домой. Следующий подрыв сам себя не инициирует.
В свете появившихся запалов на общем собрании было решено провести испытания электроподрыва. Понятно, что на проверку не стали закладывать полноразмерную шашку, отрезали двести грамм от бруска из первой партии. Весь вечер пыхтел Александр над электродетонаторами, делая четыре одинаковых устройства. Он надеялся, что если одно из них рабочее, значит и все стальные будут такими же безотказными с известной долей вероятности. С неизвестной, поправил себя он. Один подрыв статистику не даст.
Статистику они нарабатывать и не стремились, зато в лесу стало на одну воронку больше — всё сработало как по маслу. Генка даже начал мечтать про самодельную подрывную машинку, которую можно сделать из стартера.
— А что! У нас в школе старшеклассники построили действующую модель электрического генератора! Сами. То есть по учебнику.
— А сам сможешь? На хуторе с помощью лопаты, ножа и соплей вместо клея?
— Не, я не смогу.
— Ну и я не смогу. — Припечатал Парамонов. Всего знать и уметь нельзя, это нормально. Работаем с тем, что имеем, делаем то, что можем. А мы можем устроить для гансов очередной концерт по заявкам. Так что сегодня вяжем для батареи переноску из веревок, чтоб вдвоем можно было носить, а завтра уходим на несколько дней. Алексей, на тебе запас провианта и воды. Генка собирает тротил, на Василе оружие.
— Почему на несколько? Там одним днем обернуться можно.
— Приходим, день наблюдаем, фиксируем, проводим разведку местности. На следующий день подрываем и убегаем. Спешить не будем, надо всё аккуратно сделать. А если место не понравится, вообще пойдем другое искать, время нас не тянет за яй… за бороду.
— Верно говоришь, председатель. Генка у нас известный любитель поскорее всё сделать. Имей в виду, парень, на будущее: девки таких не любят. — Засмеялся в бороду Василий, разряжая обстановку.
— Почему не любят?
— Женщины предпочитают обстоятельных мущщин. — Присоединился к шутке Алексей. — Ты слушай Василия, он по этой части большой дока. У него даже борода как не скажу, что не скажу у кого. Гы!
Мужчины дружно и беззлобно заржали, а парень улыбался, не понимая, к чему шутка, но чувствуя — смеются не над ним.



Глава 25
Концерт

Небольшой пригорок, с которого компания наблюдала за дорогой, сам напрашивался для того, чтобы быть наблюдательным пунктом. Парамонов подумал даже, что если бы он был Наполеоном, то непременно приказал бы вырубить кусты и разбить шатер. Сидел бы на кресле и наблюдал панораму битвы, мановением руки, отправляя полки в бой. «Генка, герцог ты наш сизокрылый, вон там сидеть будешь. А князь Василий ударит справа из низины» — с самопровозглашенным Наполеоном спорить никто не пытался. Во-первых, сами знаете, какое учреждение у нас для Наполеонов организовано, с ними даже санитары не спорят, даже главврач на обходе подчеркнуто вежлив. А во-вторых, самопровозглашенный император и военачальник все приказы раздавал мысленно.
Потом ему в голову пришло, что и настоящий Наполеон из учебника истории где-то здесь отметился. Не конкретно на этом холме, а вообще. То есть в этих местах. Суки, не сидится всяким Гитлерам в своих Европах, лезут со своими амбициями в наши реалии. В оставленном им настоящем (глядя отсюда — в будущем) тоже начиналась нездоровая движуха с науськиванием украинцев на Донбасс, тоже какие-то далеко идущие планы у господ европейцев. И никто не знает, куда это заведет. Власти незалежной и её население с подачи платных идеологов уже потеряли берега и Крым. Берега образно, Крым навсегда. А корни отсюда растут, а то и еще глубже, из Британии, из Австро-Венгрии, а то и вообще из Речи Посполитой.
— Братцы, а ведь как здесь был бы уместен пулемёт, а? — В полководцы записался еще один товарищ.
— Если у них не будет танков. Причешут, как в прошлый раз на речке, будем драпать, сверкая пятками, — Возразил из седла своего чистокровного скакуна граф Алексей.
— Тоже неплохой вариант. У нас сейчас пулемет ручной, бежать будет легче.
— Это да, с пулемётом справно было бы. Как Генка рассказывал со своей березы, по всем этим контуженным и обосравшимся вдарить изо всех стволов было бы хорошо. Только тогда батарею эту придется бросать. С ней нам кабы не труднее, чем с «Максимом» будет. Он хоть на колесиках. Был.
— А знаете, чего! — Вклинился герцог Генка. — А если «Максима» на взгорке поставить, а потом бросить, то и пуль в фашистов пошлем больше, и убегать будет быстрее.
— Ага, верно баешь. Только забыл, что мы станкач наш отдали. По-новой выпрашивать почнешь? Так не отдадут. Тем более, что ты его бросать собрался. Гансам проклятым в подарок.
— А если его заминировать, то гостинчик получится на загляденье! — Не унимался Геннадий.
— Уймись. Всё, нет у нас «Максима». — Парамонов сказал достаточно жестко, даже сам это почувствовал, а потому смягчил, — но мыслишь ты верно, будет из тебя толк. Только смотри, не погибай. Пока всех фашистов не перебьёшь, живи.
— Да как я их всех один?
— Не бойся, помогут.
И все, кроме Генки почувствовали второй смысл в его словах. Он не сказал «поможем», председатель намекнул на конечность бытия трёх взрослых мужчин. Никто из них не считал себя бессмертными, никто не планировал жить вечно.
А Парамонов вдруг и впервые за все эти дни поймал себя на одной странной мысли. В обществе принято говорить о недопустимости угрозы жизням детей и женщин. Даже в прессе всегда подчёркивают о потерях не просто среди мирного населения, а конкретизируют про стариков женщин и детей. Мол мужчины гибнут — это нормально, а всем остальным становиться жертвами войны нежелательно. Но царапнуло не это, а другое. Он и его товарищи считали совершенно нормальным участие Генки в их личной войне. Да и в книжках сплошь и рядом описываются подвиги детей, по полной программе используемых взрослыми в качестве если не пушечного мяса, то разведчиками и связными. И это считалось нормальным. Нормальным тогда, нормальным потом, в мирное время. Рассказы про пионеров-героев, воспитание подрастающего поколения на героизме тех, кто не дожил до победы.
Фашисты, они нелюди, это понятно, они уничтожали в том числе детей. Но наши-то, наши почему так спокойно посылали ребят на смерть? Наших ребят. Или война делает всех взрослыми? Вот тот же Гена, он принял для себя решение воевать. Попробуй его отговори или расскажи, что он не имеет права участвовать в этой беде, убивать немцев и защищать своих близких. Будет спорить, может даже зареветь от обиды на несправедливость. Значит, это справедливо, когда подросток принимает на себя обязанности взрослого мужчины? Лучше не думать об этом, лучше не задумываться и продолжать делать своё дело. Кстати, которое ты сам на себя взвалил.
— Да, пулемет сюда просится, — Парамонов снова поправил воображаемую треуголку, — и немцы не дураки, они это тоже понимают.
— Будем по ним лупить?
— Будем. До первого выстрела с их стороны. А потом бежим отсюда в надежде, что за нами не погонятся. Всё как в прошлый раз. и фиг с ним, с аккумулятором, пусть остаётся. Листвой и дерном прикроет тот, кто подрывать будет, и ходу!
— Как это, а разве не ты будешь взрывать?
— Любой может, там только контакты к клеммам прижать. Один даже можно сразу прикрутить, чтоб руки не тряслись от волнения. А я с пулеметом тут залягу. Парами будем работать, двое на бугре с пулеметом и винтовкой, двое с автоматами и батареей на подрыве. Главное что? Главное — выбрать время, чтоб в самой гуще рвануло, чтоб потом вся чешуя кверху пузом всплыла, а не пара подлещиков. — Парамонов сам спросил и сам ответил. И все согласились.
А колонны пёрли одна за другой, давая понять, что там, на востоке ничего не кончилось, что немцам именно там и именно сейчас нужны резервы на Смоленском или Могилёвском направлении, точно сказать из недоделанных полководцев не мог никто. Зато было понятно, что вариант с закладкой мины имеется только один, это который ночной. И правильно, что с электроподрывом. Столько взрывчатки класть, а потом она бабахнет под головной машиной? А то вообще под мотоциклом. И хорошо, если он потом приземлится на голову генералу какому-нибудь. А если в кусты приземлится?
— Блин, такая толпа прёт, а мы со своими семью кило тротила — несерьёзно.
— Так больше не натопили, товарищ председатель. Что тут поделаешь?
— А вот что, мы с Генкой останемся наблюдать дальше, а вы дуйте за снарядами. У нас же есть еще не вытопленные. Вот и принесите, сколько сможете. Прикопаем в той же яме.
Вернулись мужики уже почти ночью, во всяком случае небо было синее-синее, а закат собирался угаснуть окончательно. С собой они несли какие-то металлические ящики.
— Это что такое, граждане⁈ Где снаряды?
— Ольга нас загрузила, говорит, утром притащили партизаны тебе. Мол, подарок от отряда «Дело Ильича».
— И чего это?
— Вроде как мины.
В свете догорающей зари Парамонов смог понять, что если эти ящики и мины, то скорее всего противотанковые. А противотанковых мин наш герой не боялся. Еще подростком ему доводилось спать, подложив под голову современную противотанковую мину. На самом деле это был муляж, но как настоящий. И подросток Саша четко запомнил, что для активации взрывателя такой мины нужно нажатие не менее двухсот килограммов. А эти коробки и подавно не опасны, раз партизаны их тащили, потом его архаровцы. Давно бы уже рвануло, если что.



Какого-то мудрёного замка у крышки не было, как и торчащего взрывателя. Когда Парамонов открыл ящик, то увидел, что взрывателя нет и внутри. Месть под него имелось, а самого запала он не нашёл. Зато нашел восемь тротиловых шашек с маркировкой. Шесть штук по четыреста грамм и две по двести. Итого, два восемьсот — прикинул Александр. Если во всех коробках по столько, то… то нормально выходит!
В трех коробках оказался тротил, в четвертой мешочки с каким-то порошком. Засада, подумал он, но не стал морщиться — мешочки тоже было решено закопать, наверняка в них что-то взрывучее. Вместе с ранее принесенным получалось восемнадцать кило — а вот это уже совсем неплохо.
— Братцы, у нас должен получиться феерический концерт. Как с тем танком, только еще и зрители будут. Даже немного страшно, не зацепит ли того, кто будет на подрыве.
— Да ну, не должно.
— Именно, что не должно. И лес ударную волну немного погасит, и мы бровку перед позицией выкопаем. От волны защитит немного, вверх её отбросит. Тогда прятать батарею уже нет смысла. Короче, один будет смотреть, как колонна мимо пойдет, наблюдатель бежит к подрывнику, оба ложатся и подрывают.
— Я могу с дерева опять знак подать, каркну вороном, как прошлый раз. — Кто бы сомневался в храбрости не бреющего бороды Генки.
— Каркнешь, а потом улетишь далеко и без штанов. Так такая волна пойдет, всё посшибает. Да и не надо с таким зарядом точно целиться. — Парамонов был серьёзен, словно уже выдавал боевое задание. — Подрыв в середине колонны, пережидаете ударную волну, потом убегаете, не дожидаясь нас. Встречаемся у того ручья, где сегодня воду набирали. Всё понятно?
— Понятно. Кто на подрыве?
— Алексей и Геннадий. Мы с Василием на бугре добиваем. Если это так можно назвать. А сейчас Генка на атасе, мы копаем. Я тяну провод, мужики копают яму, щебень не раскидывайте только. Нам мину еще маскировать надо, чтоб сверху смотрелось нормально.
То, что это не первое минирование, прибавляло спокойствия всем, да и копать дорогу ночью — не то что днём, когда в любой момент может появиться мотоцикл с фрицами. Яма получилась достаточно большая, настолько, чтоб закладку не размолотило проезжающими по ней танками. Ну и чтоб провод не порвали, его тоже заглубили на два штыка до самой водоотливной канавы. А там уже Парамонов просто вырезал полосу дёрна, укладывал провода и возвращал дёрн на место. Не всю сотню с лишним метров прикопал так, но примерно тридцать не поленился спрятать.
Перед тем, как засыпать мину, до её подключения к проводке, специально захваченной лампочкой Парамонов прозвонил цепь. Он догадался просто скрутить два конца перед дорогой, и подключить лампу перед батареей. Лампочка засветилась, гарантируя целостность кабеля. Теперь строго наказать никому не трогать батарею и можно идти вешать провода на самодельный электровзрыватель. Пока подключили, закопали, пока замаскировали, отряд диверсантов никто не побеспокоил — у немцев уже выработалась боязнь темноты на дорогах Белоруссии. Даже вздремнуть успели.
Генка всё-таки залез на дерево, ворон-маньяк какой-то! Благо, смотреть надо было в одну сторону, в обратную по дороге никто не ехал, чтоб не создавать пробок отправляемым на линию фронта колоннам. Парень клятвенно пообещал, что не будет каркать, а высмотрит большую пыль и сразу вниз и бегом к Алексею, мол готовься. А потом обратно к дороге. А как голова на подходе будет, то обратно и отмашку будет давать к активации подрыва. Про активацию подумал Парамонов, Генка такое слово не использовал. Но план его был одобрен всеми.
Колонна надвигалась как очень толстая змея, чья голова была очень хорошо видна и состояла из двух легковых машин и трех мотоциклов. Туловище уже не так хорошо виднелось, подернутое пылевым облаком, а хвост и подавно нельзя было разглядеть из-за сплошной стены пыли. Даже странно, подумал Александр, как они едут и никуда не врезаются? Потом вспомнил, как следовал в колонне боевой техники по пустыне во время срочной службы в армии. Как-как, чудом и исключительно благодаря стальным нервам и пофигизму! Если в колонне и были танки, то увидеть это не представлялось возможным, танки и прочая гусеничная техника всегда едут в хвосте.
Голова, вернее легковушки почти поравнялись с занимаемым бугорком, по прикидкам председателя общества любителей природы, её уже было пора любить, вот прямо совсем пора! Ну-у-у… Ну⁈ Он навел прицел на первый автомобиль, по его прикидкам начальство всегда едет впереди, чтоб не глотать пыль подчиненных. А потом разглядел на одном мотоцикле с коляской пулемет и перенавелся на него. Командиры — это правильно, но пулемет надо гасить раньше. Автомобилями он велел заниматься Василию сразу после взрыва. Вот сейчас, вот…
И всё равно взрыв раздался неожиданно. Парамонов даже потерял полсекунды, что оказалось в плюс. Непривычный к езде по территории СССР фашист вместо того, чтоб дать по газам, затормозил. Пыльная строчка от попадания пуль затанцевала по дороге, потом пули перескочили на мотоциклиста, ударили по седоку люльки — достаточно! Рядом Василь посылал пулю за пулей в легковушку, она уже встала. А вторая выруливает, значит это цель пулеметчика. На, сука! Короб опустел или клин? После разберем! Смена диска, передернуть затвор — пара секунд на всё, и по грузовику, по второму, по…
Повторная детонация чего-то военного примерно в том же месте, где стоял столб от первого взрыва, не такая громкая, но приятная как бонус от туроператора. Она давала надежду на дополнительный десяток путёвок в Вальхаллу для птенцов Третьего Рейха.
— Меняем позицию! Сейчас начнется!
А уже началось, кто-то умный и недоконтуженный начал лупить в ответ по их пригорку, так что кусты стали терять веточки. Мужчины ползком откатились назад и уже на карачках полезли в сторону, где у них была приготовлена вторая позиция. Вернее, не одна на двоих, а две односпальные.
Парамонову некогда было смотреть, как обстоят дела у Василия, он сменил очередной короб и теперь особо не целился, стреляя в замершую колонну. И нет, фашисты не оцепенели, просто один мотоцикл и два изрядно дырявых автомобиля с начальством (как Александр надеялся, тоже дырявым) перегородили дорогу. Головной грузовик, попытавшийся снести байк с пути, тоже поймал хорошую порцию, так что сейчас расчистить дорогу можно было только танком. Если танки есть, то они в хвосте, а перед ними еще одна куча железа и мяса. О! снова детонация! Это просто праздник какой-то!
— Валим отсюда! Васька, погнали нахрен!
— Чего⁈ Всё, командир? Уходим?
— Да!
Бросив на старой огневой позиции два пустых короба (жадность фраера сгубила), Парамонов со своим товарищем подхватили оружие и согнувшись в три погибели побежали под горку. Их выступление было окончено.
На месте встречи их уже ждали. Алексей и Генка сидели отдышавшиеся и довольные. Им не пришлось тащить на себе пулемет, пустые и запасные короба. Батарею, как и договаривались, они тоже не понесли.
— Ну как там? Получилось?
— А то ты, Генка, не слышал. Раз потом еще два раза рвануло, значит всё замечательно получилось. То ли боеприпасы взорвались в грузовой машине, то ли танк подорвался вместе с боекомплектом.
— Не, не слышал. Мы так быстро драпанули оттуда, всё боялись, что деревом накроет или башня сверху опять прилетит. Так что не слышали.
— Да это не потому, что бежали быстро, — с улыбкой вступил в беседу Алексей, — нас просто оглушило маленько. Сейчас вроде отошло, но всё равно звенит. Или словно строчит кто-то из автомата.
Все замолчали, а потом услышали — в лесу в самом деле раздавались выстрелы.
— Не понял. — Лаконично прокомментировал ситуацию председатель. — На хвост что ли сели? Откуда такой задор у господ фрицев?
— А в кого они стреляют, если мы тут? — Василий был само недоумение. Совсем сдурели?
— Не, не сдурели. Просто патронов много, чем рисковать, им проще кусты причесать из автомата в подозрительном месте.
— И чего будем делать? Бежим?
Все обратили внимание на Александра, который выпал из беседы и что-то царапал карандашом на клочке бумаги. Через минуту от выдохнул и скрутил бумажку в трубочку.
— Такая вот петрушка выходит, что прямо нам нельзя. И криво нельзя, и не предупредить Гната тоже нельзя. Геннадий, тебе задание: вот эту шифровку передаешь командиру партизанского отряда и на словах рассказываешь, что мы тут сотворили.
— А вы?
— А мы немного поводим немчуру по лесу. Через пару суток вернемся, когда хвост скинем. Не вести же их на хутор, сам понимаешь.
— А чего я сразу? Давайте, я в засаде буду, а пойдет пускай…
— Отставить пререкания, Петров! Ноги в руки — и бегом! От тебя зависят жизни партизан и возможность выполнения ими боевых задач. Автомат берешь и к партизанам. Понятно?
— Понятно, дядя Саша.



Эпилог

На сцене актового зала средней школы стояла старшая пионервожатая и смотрела в зал. Сказать, что ей было приятно видеть занятыми все места было бы неправильно — по-другому и не могло быть. Дело не только в дисциплине, просто на встречу с ребятами пришел сам Петров! И сейчас она объявляла его выход на сцену:
— Дорогие ребята! Сегодня у нас в школе состоится творческий вечер всем известного писателя-фронтовика Геннадия Павловича Петрова. Все вы конечно читали его новую книгу «Штатские». Все читали?
— Дааа!!! — Шумно и дружно ответил зал.
— Тогда встречайте нашего уважаемого гостя аплодисментами!
На сцену, слегка прихрамывая, вышел и коротко поклонился седой мужчина лет пятидесяти. Он сел за столик, стоящий посередине и придвинулся к микрофону.
— Здравствуйте, товарищи! — В его обращении было столько убедительности, что все сразу поверили — они и в самом деле его товарищи. Все, даже двоечник Семенов, до этого сидевший вполоборота к сцене.
— Здравствуйте! — Раздалось в ответ.
— Знаете, я как-то не любитель рассказывать. Если у меня есть, что поведать людям, я сразу это записываю в специальный блокнот, а потом вставляю в свои книги. Если мысль умная и приличная. Так что всё, что мог, уже написал. Давайте, вы просто будете мне задавать вопросы на интересные для вас темы, а я стану отвечать. Постараюсь не врать. — И все в зале засмеялись этой шутке. Дети помоложе смеялись, потому что взрослые и так не врут. А старшие ребята знали, что не врать взрослые не могут, им нельзя говорить всю правду. Кстати, в зале присутствовали не только пионеры, пришло даже некоторое количество комсомольцев, у которых не было обязаловки. Просто книги Петрова нравились, хотелось увидеть писателя вживую. И услышать.
— Товарищ писатель! — Сходу подскочила какая-то шустрая пионерка с бантами. — Скажите, а Генка Гаврилов в книге «Штатские», это же вы?
— Было бы глупо запираться, да герой списан с меня.
— Что, и его приключения не выдуманы⁈ Все-все? — Раздалось из зала.
— Кое-что изменено по разным причинам, но просто сочинять не было нужды. Тема войны, она такая, что не требует этого. Жизнь богаче на удивительные события, чем самая яркая фантазия любого писателя.
— И Мишка имеет прототип?
— Конечно. На самом деле он погиб достаточно быстро, мне очень не хватало своего друга. Видимо, поэтому в моей книге он жил и воевал дольше, чем это происходило в действительности. — Писатель посмурнел лицом. — Впрочем, наш командир отряда делил истребляемых фашистов на всех бойцов, включая погибшего Мишку. Он всегда мысленно был рядом с нами.
Среди многочисленных вопросов попадались каверзные, но всегда товарищ Петров старался отвечать честно, ребята это чувствовали. Порой он отказывался отвечать, мотивируя это военной тайной. И все его понимали. Только старшая пионервожатая, совсем молодая женщина, недалеко ушедшая из возраста комсомольской юности, порой морщилась. И от дурацких прямолинейных вопросов ребят, и от слишком прямолинейных ответов, как этот:
— Скажите, а вам не снятся убитые вами немцы?
— Снятся погибшие товарищи. А немцы? Пожалуй, что нет. Мы им так здорово наподдали тогда, что они боятся приходить в мои сны.
— Товарищ Петров, скажите, а кем всё-таки оказался ваш дядя Саша? Эта интрига так и не была раскрыта до конца книги. — Вопрос задал явный заучка и скучный пацан, рисующийся своей начитанностью. Его уже дергали за рукав, когда автор начал отвечать.
— Я был уверен, что из моей книги следует чёткий ответ на этот вопрос. — Все в зале напряглись. Интеллигент не нашел ответ, а все они сейчас его узнают. А писатель продолжил, — прежде всего он был советским человеком, а большего я не знаю! Никто из моих знакомых этого не знал. Было сильное желание выяснить это после войны, направить запрос, найти хоть что-то про своего командира. Но как это сделать, когда не знаешь ни фамилию, ни звание, ни ведомство, в котором он служил? Даже имя. Ведь кто поручится, что это было его подлинное имя? А дядя Вася и дядя Лёша, даже про них я не знаю ничего. Конспирация в «Обществе любителей природы» соблюдалась на высочайшем уровне, не было названо ни одной фамилии за всё время, пока я воевал там. Такие железные были разведчики.
— Скажите, а чем тогда дело кончилось на самом деле? Дядя Саша погиб?
— Не знаю. В том бою, когда я видел их последний раз, дела обстояли примерно так, как описано в книге, то есть безнадёжно. Командир отослал меня с донесением в соседний отряд «Дело Ильича». Как я теперь понимаю, не с каким-то важным донесением, а просто для того, чтобы сохранить мою жизнь. Очень подозреваю, что не просто так, а чтобы я мог продолжать бить врага на нашей земле. Он всегда говорил: нельзя умирать, пока враг жив. Отступай, прячься, обманывай — делай всё, чтоб умер фашист, а ты выжил. Потому что где-то есть еще один враг.
— Геннадий Павлович, когда закончилась война, вы продолжили службу в армии? Какое у вас звание?
— Какое там! С моим ранением и хромотой сразу после войны я был демобилизован. Стране на тот момент были нужны здоровые защитники. Так что доучился в школе, потом завод, заочный институт… А потом понял: однажды помру, и все те, кто жив в моей памяти, уйдут вместе со мной. Начал писать. Вроде получается пока. Или нет?
— Да-а-а-а!!! — Дружно грянул зал.
После завершения творческого вечера гость не покинул школу сразу. Какое-то время он просидел в кабинете директора школы, потягивая с ним коньяк. Не единым замахом, как это принято в Советском Союзе, а маленькими глоточками, растягивая процесс. Коньяк для двух фронтовиков был не целью, а поводом.
— Значит, говоришь, сам воевал, а не просто сочинитель книжек. — Произнес директор школы. То-то я смотрю, хорошо написано. Думал, чужие рассказы литературно оформляешь. Ничего, что на «ты»?
— Нормально, вы ж постарше меня. А что, читали?
— Нет уж, давай тогда и мне тыкай! По-честному чтоб всё было! На разных фронтах одного гада били. И да, читал. Этих твоих, «Штатских» одним махом прочел. Хоть и вышла повесть с грифом «Для детей и юношества», а написано для всех.
— Да там такая хитрость, детскую литературу печатают бо́льшими тиражами и платят за неё по максимальной ставке гонорара. Чай не лишняя копеечка. Я решил, кому надо, те прочтут.
— Ишь ты, прямо как хохол продуманный! А впрочем так и надо, не осуждаю.
— Так с кем терся, от тех и натряс. У нас в отряде народ был ушлый. То есть так-то все за Родину горой, но в сидоре чтоб сало лежало.
— Ты вот чего скажи, получается, тебя в «Дело Ильича» приняли сопливого совсем, пятнадцатилетнего. Как так вышло?
— Чего бы им меня не принять, когда я со своим оружием пришел, кучу убитых гансов за плечами имел и из всех видов оружия мог стрелять! Это они рядом со мной сопливые были, если разобраться. Через одного. Да и те, что из окружения не вышли, бойцы — одно название.
— А ты прямо воин? — Явно собеседнику было неприятно слышать такую оценку о бойцах Красной армии.
— Ха! Нас дядя Саша так учил военному делу, как его самого учили. Такие вещи рассказывал, такие штуки показывал — до сих пор рассказывать опасаюсь. Или запрут, или подписку возьмут.
— Да ладно! Сколько времени прошло уже. Заливаешь.
— Основы диверсионной работы не изменились. Так что я про кое-что молчу. И в книжку уж точно некоторые способы минирования не вставлю от греха. У тебя тут курить можно?
— Кури, Геннадий. Вот пепельница, я и сам курю.
Писатель вытащил из кармана импортную пачку, выверенным щелчком выбил из неё сигарету и закурил, мелодично щелкнув блестящей зажигалкой. Явно импортная, хоть и затёртая вещица привлекла внимание.
— Ты смотри, как в книжке! — Заметил директор.
— Не как из книжки, а та самая.
— Да ты что! Вот прямо та, которую тебе якобы Председатель подарил?
— Ага. С первой женой расстался, зубы начал терять. А этот подарок на день рождения потерять не могу, не считаю возможным. И ведь ни разу не подвела вещица, хоть и довоенная еще. Работает как часы, только заправлять не забывай.
Когда директор школы молча протянул ладонь, постаревший Генка положил на неё зажигалку «Зиппо» белого металла. Гравированный узор на передней стороне в отличие от названия фирмы почти стёрся, на донышке с трудом читалась надпись «Брэдфорд, ПА. Маде ин ЮСА»
— Забавная история. Как-то столкнулся за рубежом с представителем производителя этих зажигалок. Представляешь, они до сих пор такие точно зажигалки выпускают. То есть оформление другое, а форма и конструкция та же. Так вот, он заинтересовался дизайном, то бишь внешним видом моей зажигалки. Забавную вещь сказал: якобы по всем признакам зажигалка оригинальная и старая. Их продукцию, оказывается, подделывают как деньги. А что непонятно — в их каталоге такой зажигалки нет. То есть нет данных о выпуске именно такой продукции. Он на следующий день прибегал в нашу гостиницу в Варне специально. Сказал, посылал запрос в свою центральную контору. Ответили — не производилась.
— И что это значит?
— Или какой-то спецзаказ, или уже до войны кто-то выпускал подделки. Но ты посмотри: дядя Саша ею еще до войны пользовался, всю войну прошла и после уже тридцать лет прошло. Не скажу, как новая, но фурычит всё еще.
— Что сказать, умели делать! А вот еще вопрос про донесение. В книжке ты его шифровкой назвал. Это тоже правда?
— Как есть, чистая. Прибегаю к партизанам, глаза вот такие, сам еле дышу, говорю, мол где Гнат, шифровка для командира отряда!
— И чего?
— Отвели к командиру, даже автомат не отобрали, простота. А он повертел бумажку, почитал. Сказал, что ключ нужен, бе ключа не расшифровать. Типа, обознался твой командир, нет у меня такого шифра. Такие вот дела.
— А что было написано, уже забыл небось?
— Помню. Сколько лет прошло, а тот текст так и сидит в голове. Мне кажется, дядя Саша тогда вообще первое пришедшее на ум написал, чтоб меня спровадить: «Шестой лесничий мертвого леса, о небеса. Здесь не до песни, не до фиесты и не до сна»
— Сложно. Такое просто так не сочинишь. Явно как-то можно разложить, я тебе как математик говорю. Но нужен ключ, тут твой второй командир был прав.
— Где я тебе его возьму? Все его знавшие, чаю, давно уже не с нами.
— А давай, Геннадий, еще по чуть-чуть за всех, кто не дожил.
И два ветерана, отдавших Родине один свою молодость, а второй — раннюю юность, не стали чокаться рюмками, надолго погрузившись в воспоминания обо всех, кого потеряли на той войне. Поименно. А потом они выпили еще по рюмочке, не особо нуждаясь в словах. Зачем говорить вслух то, что и так понятно обоим.
Поэтому-то третьеклассник Сашка Парамонов по прозвищу Интеллигент так и не дождался знаменитого писателя, партизана и фронтовика. А ему так хотелось сказать этому мужественному человеку, что он тоже вырастет смелым и бесстрашным, ни минуты не сомневающемся в себе, готовым отдать жизнь за идеалы коммунизма, за нашу Советскую Родину.



Nota bene

        Книга предоставлена         Цокольным этажом        , где можно скачать и другие книги.      
        Сайт заблокирован в России, поэтому доступ к сайту через VPN. Можете воспользоваться         Censor Tracker         или         Антизапретом        .      
        У нас есть Telegram-бот, о котором подробнее можно узнать на сайте в         Ответах        .      
* * *
Если вам понравилась книга, наградите автора лайком и донатом:
 Штатский